Бороться за нравственность — дело простое, непыльное, дополнительных усилий не требует. Сиди себе и борись. Конечно, приходится ещё временами кому-то что-то доказывать, но всё это, не вставая с удобного кресла. К тому же редко кто спросит: а, собственно, с чего это вы, уважаемый, вдруг решили, что можете диктовать нам, что нравственно, а что — нет?
Знаете, вот честно и не вполне политкорректно: всякий раз, когда наши театры переводят на латышский сюжеты из советского прошлого или российского настоящего, чуть-чуть не по себе становится. Почему, толком не объяснить. То ли подвоха ждешь, то ли не(до)понимания. Формула «мы и они», наверное, в голове сидит.
Каким будет мнение второй стороны? Такой вопрос продюсера при подготовке любого телесюжета нередко сводит журналиста с ума. Ясно, что это прописная истина — сюжет без мнения второй стороны является односторонним. Необходимая работа не выполнена. Зритель не узнает, что думает «обиженная» сторона. Плохая журналистика! Фуй, сказал бы мой бывший преподаватель журналистики Карлис Стрейпс. Позор!
Про «Сашку» в постановке Игоря Коняева не хочется говорить только хорошее, потому что спектакль этот — не покойник, он очень живой, живее многих других в репертуаре Рижского русского театра. Но когда такая тема — война и мир (мир в толстовском смысле: люди), когда на сцене так много вчерашних студентов, поневоле задумаешься, стоит ли вообще упоминать о недостатках. Которых, по правде, немало.
В университете шведского Карлстада отменили лекцию шведского карикатуриста латышского происхождения Ларса Вилкса. Там решили, что не могут обеспечить безопасность организаторов и тех, кто придет его послушать. Да и самого лектора. Ведь буквально две недели назад террористы устроили вооруженное нападение на кафе в Копенгагене, где Вилкс участвовал в конференции о свободе слова и праве художника оскорблять религиозные чувства.
Пока в Латвии на прошлой неделе происходило множество других событий, в Великобритании на протяжении нескольких дней не утихали дискуссии вокруг отставки политического комментатора газеты Daily Telegraph, уважаемого и известного журналиста Питера Оборна (Peter Oborne), как протесты против того, что на редакционное содержание газеты может влиять ее крупнейший рекламодатель — банк HSBC. Это событие заслуживает внимания, поскольку и в Латвии коммерциализация СМИ — слово не чужое и явление не невозможное.
Казалось бы, офисному планктону Бену Харкорту несказанно повезло: 11 сентября 2001 года он должен был быть по делам в одной из башен Нью-Йоркского Всемирного торгового центра, но вместо этого сбежал к своей непосредственной начальнице, с которой состоит в любовной связи в рабочее и нерабочее время. И вот сейчас сидит на диване своей любовницы и смотрит по телевизору новости о творящемся совсем неподалеку кошмаре. Там глобальные разрушения, тысячи погибших и пропавших без вести. А он тут в чужой (формально, но не по сути) спальне весь такой живой и здоровый.
Нет-нет, не надо страшиться: данная публикация вовсе не о нашумевшем (и замечательном, кстати!) фильме Андрея Звягинцева «Левиафан». Просто об этом ветхозаветном чудище мне постоянно на протяжении уже несколько месяцев напоминает наше родное латвийское чиновничество, с которым по воле судьбы пришлось сталкиваться.
Как-то прогуливаясь с приятелем — журналистом Би-Би-Си — по многоликому и мультикультурному Лондону я услышал от него пессимистическое заявление: «Свою Европу мы потеряли окончательно и бесповоротно». Мимо как раз проходила группа индийцев, скорее всего сикхов, в дастарах и бородах. Я с трудом удержался, чтобы не задать ему наивный детский вопрос: «Ребята, а кто первый начал?».
Уже много лет политики самого разного ранга твердят, словно мантру: уровень террористической угрозы в Латвии очень низок; мы не представляем «для них» интереса; да и вообще тут такого «просто не может быть». Их слова — да богу в уши. Допустим, угрозы нет. Но страх — есть. Получается, террористы своего добились, пальцем не пошевелив.
«Большое видится на расстоянии», — сказал поэт. Вопрос, как. Не всегда удаление от события во времени или в пространстве даёт нам правильную оптику. Ведь мы вольно или невольно ставим прошлое в контекст своего настоящего, и в зависимости от того, насколько удовлетворены сегодня, идеализируем или игнорируем то, что произошло вчера.
Несколько лет назад я побывал в гостях у Марины Хофф. Красивый добротный жилой дом в центре Стокгольма, просторная, хорошо обставленная в классическом стиле квартира, картины из разряда музейных ценностей. И очаровательная, радушная хозяйка. За чаем и откровенной беседой деловой визит почти сразу превратился в дружеский.
В исконно русском понимании меценат — это человек, отдающий деньги на, говоря современным языком, «проекты», и не требующий за то никакой отдачи. Другое дело — спонсор, который, отдавая средства, все же желает кое-что получить взамен (обычно это как раз подразумевает широкое паблисити). Есть ли в Латвии меценаты и спонсоры? Смело отвечаем: есть.