За считанные дни город сумел показать себя всяким — вальяжным и оглохшим от сирен, говорливым и пустынным, только полицейские, медики да труженики службы дезинфекции. Но в воспоминаниях и на фотографиях он остался таким, каким должен быть, — без осторожных людей, уже не настроенных жить медленно, дышать глубоко и откладывать на завтра все, что можно сделать сегодня.
Человек как живое существо по-настоящему нуждается лишь в том, без чего не сможет уцелеть, — в работающих аптеках да продуктовых магазинах. Но славу Барселоне обеспечил каталонский модернизм, который щедро задействовал в архитектуре роскошное, даже вычурное, не прямолинейное, по сути — лишнее. Город, который расцвел на экономическом взлете начала прошлого века, стал символом эпохи изобилия, стал городом Гауди, утвердившего свой почерк на богатстве цветов, форм, материалов, подробностей, узаконившего «излишнее» и придавшего ему характеристики употребительной красоты. Отнять у Барселоны ее игривые линии и мозаичные вензеля — значит отнять пусть не необходимое, но главное, без чего она — не она.
В Барселоне хорошо:
— когда у испанцев есть возможность отойти от дел и посидеть на лавочке под мандариновым деревом, которое и цветет, и пахнет, и роняет зрелые плоды;
— когда вы ищете глазами бездомных псин, бесхозных котов и не находите, а видите собак на поводке, одна другой деликатнее;
— когда вы гуляете и обнаруживаете, что фикусы могут расти на улице, бананы — на балконе, а попугаи — лакомиться цветками акации: оборвут у сладкого основания и сплюнут, как люди шелуху от семечек в среднерусской полосе;
— когда любуетесь зверьем из песчаника на верхотуре готического собора и осознаете, что в дотуристические времена их мог видеть разве что звонарь;
— когда в музее вместо ограждающих конструкций или, того хуже, табличек «Садиться воспрещается!» замечаете сухой лист колючками вверх в кресле, в котором передохнуть нельзя;
— когда сравниваете первые заказы Гауди, в которых он радостно нащупывал собственный стиль, с архитектурой позднего периода, когда почерк уже установился и вел художника по накатанной, без ощущения «раззудись, плечо» (Храм Святого Семейства не в счет!);
— когда открываете, что зодчие заимствовали приемы друг у друга и украшали здания стеклышками и кованым кружевом, «как у соседа». Владельцы построек соревновались в пышности желанного результата, архитекторы подглядывали друг за другом «через забор» — все было по-человечески, из области понятных игр и амбиций, с которыми ни в аптеке, ни в супермаркете делать нечего.
Население Барселоны всегда тяготело к размеренным прогулкам и долгим посиделкам в кафе, но карантин лишил испанцев права жить мыслью о маньяне. Еще позавчера всех пускали во все музеи, и служительница тихо ходила в отдалении, протирая поручни мягкой тряпочкой. Еще вчера всем предлагали продезинфицировать руки на входе и на выходе, а сегодня перестали пускать совсем. Барселону обезоружили, заставили все ее архитектурные излишества демонстрировать себя вхолостую. Лишили человека лишнего — того, к чему он привык обращаться как к источнику радости. Он заскучал, осознал, какую часть его жизни занимает искусство, и понял, что оно — не лишнее, оно — необходимое.
