ФИЛЬМ
...Усадьба в латвийской глубинке, которую владельцы превратили в пансионат, живет по строгим игровым законам: здесь преобладают настроения 30-х годов и потому не в ходу ни компьютеры, ни мобильные телефоны. Постояльцы съезжаются, чтобы отдохнуть от гонки XXI века, и должны оставлять главные атрибуты современной жизни на входе. Общаться не только с внешним миром, но и с окружающими им следует по минимуму: если можешь — молчи!
Режиссер, сценарист и продюсер — Евгений Пашкевич, оператор — Андрей Рудзатс, художник — Юргис Красонс, художник по костюмам — Кейта, композитор — Карлис Аузанс, звукорежиссер — Анри Кренбергс. Съемки проходили в Латвии. В ролях — латвийские, литовские, эстонские и российские актеры. (Подробнее — в интервью Arterritory с Леонидом Ярмольником.)
Евгений Пашкевич — российский и латвийский кинорежиссер, сценарист и продюсер, автор семи документальных картин («Ласточкин бег» был снят совместно с Ю.Подниексом) и трех игровых. В 1989 году на Рижской киностудии он снял «Дни человека» по Андрею Битову, премьера состоялась в Москве. (https://www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/1890/annot/). В 2011-м вышла латвийско-российская картина «Гольфстрим под айсбергом» по мотивам произведений А.Франса. В 2012-м лента получила на «Большом Кристапе» пять наград, а на Петербургском международном фестивале удостоена «Бронзового грифона» в категории «Лучший экспериментальный фильм».
Этот фильм — для тех, кто любит красивую «картинку» и знает, что череда столь совершенных киноизображений все же имела бы мало смысла без достойного подтекста. Зритель готов искать подтекст, а он многослоен и усложнен — прямо как композиция кадров, каждый из которых достоин оказаться в раме и на стене. Смотрите, доставьте глазу такое удовольствие, и смыслы выплывут, проявятся, как переводные картинки из детства, из комплексов, из глубины.
Будь у «картинки» другая задача, бурление образов в ленте обрело бы другой темп и придало ей иные характеристики. Но она медитативна — течет, как разморенная река по жаре, и увлекает «Герду» туда, где жанровые берега теряются в перспективе. Здесь все погружено в пограничные ситуации, все — между чем-то и чем-то. Между сном и явью, прошлым и настоящим, жизнью и смертью, действительностью и искусством, порядком и беспорядком, юмором и серьезом... Причем одно другому не помеха:
режиссер ищет и находит повод, а оператор — средства, чтобы показать все во взаимодействии, взаимосвязи.
Да и актеры опускаются на песчаное дно не для того, чтобы утонуть во сне, — скорее, чтобы очнуться, оглядеться и вспомнить, как хороши бывают подводные съемки. А прелюбодеяние срастается с церковным обрядом: жена изменяет мужу, разгоняя движениями веревку от колокола, — раздается звон, юбка взлетает, а после опадает колокольчиком.
Постояльцы съезжаются в пансионат, чтобы отказаться от привычной жизни, и вместе с нами погружаются в таинственное пространство, названия которому нет. В этих местах можно дышать на глубине, плыть в лодке по воздуху и удивляться всему вокруг — да хоть ручному журавлю. Или тому, почему кормящая сука бежит за девочкой, ведь должно же быть наоборот: собака — уже мать, а девочка — всего лишь девочка, и ей было бы легче бежать на поводке. Допущение «а можно наоборот!» выстраивает картину, и визуальный ряд гармоничен настолько же, насколько неожидан стоящий за ним смысл.
В картине много режимных съемок, а в предзакатное время, в тумане, в сумерках есть шанс увидеть или необходимое — или что-то уж совсем не то. Фильм настаивает, что жизнь в нем сгустилась не зря: нам нужно учиться смотреть! Как полыхнули в луче красные бутылочки, как выиграл дальний план при размытом переднем, как хороши люди за столиками — и тот, и этот, и остальные.
Нам то и дело предлагают нырять в зазеркалье и приспосабливать отражения к жизни «в реале».
Смотреть под воду, а лучше — из-под воды и не удивляться тому, что рябь на поверхности оживила парковую скульптуру. Нет, скульптура не вздрогнула, чтобы замереть снова, она задвигалась, как человек.
Задеть все пары популярных антонимов «Тихая Герда», конечно, не смогла, но примирить успела многое.
Фантазии с явью — породнила, заставив писателя бояться того и другого. Преступление к наказанию — подгадала: убийца целится в мертвеца, падает и умирает сам. Проблем глобализации — коснулась: по нашим рекам сплавляются китайцы (японцы? корейцы? тайцы?), а герои то и дело перескакивают с одного языка на другой. В смерть — не поверила, нормы — отменила, но вовремя остановилась и переворачивать с ног на голову все подряд не стала: мы должны ей верить и не верить. Должны переживать по поводу изнасилования — но не получается. Пострадавшая сразу же принимается красить ноготь на среднем пальце — только на нем, и вы смеетесь: умница, она ответила на оскорбление, как смогла!
Лак для ногтей разливается кровью, пациент отделяется от носилок и зависает на пороге операционной: быть или не быть? Все утверждается и одновременно подвергается сомнению: показалось? И вообще — жив ты или умер? А уже готовый фильм выходит за собственные временные рамки — туда, где кино все еще снимается, где сверкают рукотворные молнии, горят киношные макеты и мальчуганы развлекаются с киноаппаратурой. Съемки длятся, так что смотреть нам эту картину и смотреть.
