Соратник Навального Леонид Волков — об исправлении ошибок Путина и Запада, оккупации Латвии и негражданах

В интервью:

• Москва — паразитический нарост на теле России ►
• Санкции Запада против России — вредны ►
• Главная ошибка Путина — отказ уйти в 2008-м,
  главная заслуга — реформы ►
• Россия должна стать настоящей федерацией ►
• Цель оппозиции — максимальный ущерб для власти ►
• Запад ошибся: у него не было «плана Маршалла» для России ►
• Крым оставим следующему поколению ►
• «И Ельцин, и Путин полностью провалились в отношении соотечественников» ►
• Оккупацию — признаем, вопрос о компенсациях ставиться не может ►
• «Если бы я считал, что жизнь моих близких под угрозой, они бы не жили в России» ►
  
   

● Полная стенограмма интервью ►

Москва — паразитический нарост на теле России

— Вы не первый раз в Риге. Как вам город?

— Прекрасный город. Я много раз говорил в разных интервью и сейчас могу сказать, что очень люблю приезжать в прибалтийские города, потому что для меня

прибалтийские города — это сильный источник мотивации. Это история про Россию, бывшую Российскую империю, которая смогла стать Европой.

Ты ходишь по этим городам и видишь те же дома панельных серий, трамваи, инфраструктуру и понимаешь, что безусловно находишься в европейском городе не потому, что здесь есть готические соборы, а потому что город европейский в своих отношениях между людьми. 

— Рига и Москва постоянно меняются. Что меняется в лучшую сторону и что меняется в худшую сторону здесь и в Москве? Можете сравнить эти изменения?

— Про Ригу я не готов сказать, потому что был здесь один день полгода назад, а второй — сейчас. Москва меняется так, как меняется комар, который наливается кровью.

Москва высасывает все деньги из всей страны.

Она тратит на свои нужды более двух триллионов рублей в год. Это больше бюджета Нью-Йорка.  (Расходы бюджета Москвы на 2019-й год составят 2,33 трлн. рублей или же 31,1 млрд. евро; бюджета Нью-Йорка — 89,06 млрд. долларов или же 78,2 млрд евро. Население Москвы — 12,6 млн. человек, Ньй-Йорка — 8,6 млн. человек. — Rus.Lsm.lv)

И вроде как красивеет [Москва], и становится более ухоженной, но потом ты присматриваешься и понимаешь: она выросла и красиво надулась, но это просто какой-то паразитический нарост на теле России на сегодняшний день.

— В Риге недавно в кабинете мэра антикоррупционное бюро проводило обыск. Опираясь на ваш опыт борьбы с коррупцией — расскажите, что простой житель может сделать, чтобы снизить ее уровень в стране?

— Во-первых, я хочу сказать, что

мечтаю дожить до того дня, и надеюсь он недалеко, когда в кабинете мэра Москвы пройдут обыски, возглавляемые антикоррупционным бюро,

когда в России появится антикоррупционное бюро как отдельная структура. При нынешнем режиме этого не будет. Нет ничего, что граждане [РФ] сейчас могут сделать для борьбы с коррупцией. Это и есть современный российский режим. Это та модель управления, по которой Россия сейчас функционирует, и

чтобы победить коррупцию, надо победить Путина.

В демократическом же обществе всё просто — поддерживать медиа, антикоррупционных расследователей, голосовать за антикоррупционных политиков, на любом уровне иметь нулевую толерантность к коррупции. В такой стране, как Латвия граждане могут сделать многое для борьбы с коррупцией, что, собственно, и делают. Я мало в курсе дела Нила Ушакова, но насколько я понимаю, ему инкриминируются получение отката в размере 800 тысяч евро. Это, наверное, уровень замначальника районного ОВД в России, майора полиции из Урюпинска. То, что здесь 800 000 евро в предполагаемой коррупционной схеме становятся поводом для расследования, обысков, общественного резонанса — это очень и очень хорошо. 

Санкции Запада против России — вредны

— Что вы делаете в Латвии?

— В Латвии я отдыхаю. У меня сейчас ситуация такая, что по ряду причин мое возвращение в Россию отложилось до мая, то есть ещё три месяца мне хочется быть не в России.

— О чем вы говорите с политиками, в частности с латвийскими?

— Встречи с политиками не являются моим приоритетом. По большей части, в своих поездках я езжу к своим клиентам в сфере IT-консалтинга. В Латвии мне помогли организовать какое-то число встреч. На этих встречах я транслирую довольно простую мысль. Я говорю, что

есть вещи, которые европейское сообщество может сделать. И главная вещь — это разделять Кремль и Россию.

Бытовала парадигма: «Как же их разделить? Ведь эти люди голосуют за Путина, Путин их представляет».

Не надо бояться делать какие-то вещи против Кремля. Против Кремля — значит, за Россию. Вы не разозлите Россию, не разозлите граждан России, если будете себя вести жестко с Путиным и Кремлем. Они Россию не представляют и не олицетворяют.

— Считаете ли вы уже введенные ЕС и НАТО санкции эффективными?

— На 90% нет, не считаю. Считаю их вредными.

— Почему?

— Потому что, во-первых, мы не знаем ни одного исторического примера, когда санкции помогли бы свергнуть диктатора.

Санкции помогают государственной пропаганде диктатора включить режим осажденной крепости.

Санкции также позволяют пропаганде списывать все неудачи экономической политики правительства на внешний фактор. Поэтому каждый раз, когда Европа и Америка вводит против российской экономики секторальные санкции, в Кремле устраивают вечеринку, банкет, наливают шампанское и радуются. Потому что для них это означает, что они смогут украсть ещё больше, и им никто ничего за это не скажет и не предъявит, потому что они спишут все на санкции.

— Какую бы вы альтернативу тогда предложили бы?

— Единственная ситуация, когда они не устраивают вечеринки — когда санкции приобретают персональный характер. Российская пропаганда, помимо того, что рассказывает, что весь мир нас хочет поработить, ещё 20 лет подряд рассказывает про ужасные девяностые: «Мы живем так плохо, потому что в девяностых олигархи всё украли».

Олигарх — это пугательство и ругательство, это очень плохое слово.

Когда близкие к Кремлю олигархи, являющиеся, на самом деле, опорой режима, все эти дерипаски, вексельберги, абрамовичи и прочие фридманы попадают под санкции, то здесь пропаганда вынуждена заткнуться и молчать. Переобуться в воздухе и рассказать населению, что «знаете, мы передумали, теперь Дерипаска хороший и нам всем надо затянуть пояса, чтобы отдать деньги Дерипаске, поддержать Дерипаску», они не могут.

Люди из окружения Путина приходят к нему и говорят: «Владимир Владимирович, у нас всё отобрали, нас наказали, мы не можем ездить в Давос, в Майами, у нас отбирают наши активы в Америке. Что же делать-то?» Он им ничего не может им сказать, и это очень сильно подрывает его устойчивость, потому что, конечно, устойчивость режима от олигархов очень сильно зависит. Поэтому

персональные санкции работают, работают превосходно, их нельзя пропагандистски описать как санкции против народа России.

— Как вы относитесь к политической — в основном антилиберальной — ориентации правящих партий здесь и в Европе, например, в Польше и Венгрии, и сдвигу мейнстрима в сторону национал-консервативных идей?

— Мне кажется, что вы слишком широко обобщаете. В Венгрии почти Путин, то есть в Венгрии тяжелая ситуация. Это страна, которая из всех европейских стран так далеко прошла по пути демонтажа демократических институтов, что,

честно говоря, страшновато становится, что европейские институты не смогли защитить европейскость.

Но даже в Венгрии нет сомнений, что Виктор Орбан в какой-то момент уйдет, в какой-то момент будут выборы, что на них честно посчитают голоса, что оппозиции можно будет на них агитировать. Я не слышал, чтобы в Венгрии убивали и пытали в тюрьмах геев, сажали Свидетелей Иеговы, арестовывали тысячами людей за слова, чтобы венгерские спецслужбы пытали людей электрошокером.

В Польше нет проблем с демократическими институтами как таковыми. В Польше есть проблема, связанная со Смоленской трагедией. Каким-то образом, и это предстоит изучать психологам в будущем, большая европейская страна оказалась встроена в такую странную конструкцию, что ты толком не можешь заниматься в Польше политикой, если ты не признаешь крайне экзотичную, чтоб не сказать шизофреничную, теорию заговора. Нет, и я готов это и польским СМИ повторить, нет, польский самолёт не был сбит КГБ!

Наконец, про Латвию... Ну или там про Прибалтику… Я просто не готов бросаться какими-то обвинениями и говорить, что: «Ой, у нас тут сворачиваются демократические институты, неоконы всех победили и нет либерализма». Я был вчера в Сейме, разговаривал с [депутатами] семи партий из восьми. (Волков имел в виду шесть партий из семи. С депутатами «Согласия» была запланирована отдельная встреча, которая сорвалась по логистическим причинам, находившимся вне контроля обеих сторон. В дальнейшем тексте слова о восьми партиях будут исправлены на семь. — Rus.Lsm.lv) Семь партий... Господи, когда в России будет семь действительно разных партий в парламенте! Встречался с вполне себе либеральной партией «Развитие/За!».

Господи, мы с вами находимся стране, в которой министр — открытый гей!

Главная ошибка Путина — отказ уйти в 2008-м, главная заслуга — реформы

— Скажите, какую самую главную ошибку, на ваш взгляд, совершил у власти Владимир Путин?

— Не ушел в 2008 году.

— Почему это — главная ошибка?

— Нарушил принцип сменяемости власти,

дал мандат на бесконечное удержание власти путём бесконечных фальсификаций,

создал почву для всех последующих нарушений.

— Хорошо. А теперь наоборот — какое самое главное достижение вы бы занесли ему в актив? 

— На первом президентском сроке

было вполне себе немало разумных и позитивных реформ.

— Например?

— Пенсионная реформа с формированием накопительной системы, принятие налогового кодекса, пусть частичная, но земельная реформа. Введение упрощенной системы налогообложения. Благодаря упрощенной системе налогообложения в России, по крайней мере, есть какие-то предприниматели, которые что-то делают и на которых потом можно будет опереться. Если бы ее не было, то они бы совсем вымерли, а сейчас они всё-таки есть.

— Какие, на ваш взгляд, главные цели Путина во власти?

— У Путина во власти нет главных целей. У него есть одна единственная цель — остаться лицом, принимающим все ключевые решения в России, и неважно, как это будет называться, до тех пор, пока он не умрет.

Россия должна стать настоящей федерацией

— Как вы оцениваете нынешнюю политику действующей российской власти в отношении национальных субъектов федерации, то есть Татарстана, Башкортостана, других национальных республик и округов?   

— В России сейчас нет федерализма. Федерализм в России полностью демонтирован, то есть Россия, оставаясь федеративным государством по Конституции, безусловно функционирует уже много лет как государство сугубо унитарное. Поэтому никакой специальной политики России в отношении нацсубъектов нет. За единственным исключением — Чечня.

— Что считаете необходимым изменить?

— России нужен федерализм и федерализация. Россия снова должна стать федеративным государством. У нас это в программе написано — мы должны передать кучу полномочий на уровень субъектов. При этом неважно, Татарстану или Челябинской области.

— Какие именно полномочия передать?

— Изменить распределение налогов, дать возможность [«на местах»] манипулировать налоговыми ставками, чтобы запустить механизмы конкуренции между регионами. То есть у российских регионов в силу нынешней системы межбюджетных взаимоотношений нет никаких стимулов конкурировать, а, во-вторых, нет никаких механизмов. Российский губернатор, парламент региона не может взять и сказать: «Окей, мы сейчас привлекаем такого-то рода инвестора для такого-то рода проекта и создаем для него особую экономическую зону, налоговые льготы или что-то такое».

У регионов нет никакой самостоятельности, никакой возможности вести какую-то самостоятельную политику.   

— Какой статус должен быть у местного языка в национальной республике? Какую роль он должен играть? Допустим, татарский в Татарстане или чеченский в Чечне?

— Это очень широкий вопрос, потому что субъекты очень разные. На одном полюсе есть Чеченская Республика, из которой просто выгнали все русскоязычное население. Ситуация там была близка к геноциду русскоязычного населения: там просто его нет. С другой стороны, у нас есть Еврейская автономная область, где, так сказать, нет никаких евреев, или, скажем, Ханты-Мансийский автономный округ, где, да, надо защищать культуру ханты и манси, но они составляют суммарно полтора процента населения. С третьей стороны, у нас есть Дагестан, в котором есть национальные языки, только не один, а 32. То есть, очевидно, что

политика в отношении национальных языков, поскольку республики настолько разные, тоже должна в значительной степени быть делегирована на местный уровень.

Цель оппозиции — максимальный ущерб для власти

— В одном из интервью вы сказали, что ваша «стратегия в том, чтобы находить точки, которые для власти наиболее проблематичны, и создавать в них давление», а результатом этой стратегии, по вашим словам, стало создание региональной сети штабов, проведение крупных митингов, вывод политической жизни на новый уровень. Но есть ли позитивные изменения в политике действующей власти?

— Еще раз — действующая власть не способна на позитивные изменения.

Мы не ждём и не должны ждать от этой власти никаких позитивных изменений.

Единственное позитивное изменение, которое возможно, это если они соберут сумки и поедут в направлении Лефортово.

— В чем эффективность митингов, особенно, если они не санкционированы? Разве вы тем самым не подрываете доверие сторонних наблюдателей к своим действиям? 

— Во-первых, никаких несанкционированных митингов не бывает в природе. У нас всё-таки есть законодательство, есть нормы международного права, которым мы соответствуем, есть порядок согласования митингов, который мы никогда не нарушаем.

У нас бывают не несанкционированные митинги, а митинги, в проведении которых, нам незаконно отказывают.

И не было еще случая, чтобы Европейский суд по правам человека не встал на нашу сторону и не признал отказы незаконными. Мы ни разу не проводили ни одного митинга, который нарушал бы общественный порядок, и на самом деле требовал бы какого-то пресечения или разгона.

Поэтому, нет, я не считаю, что мы подрываем доверие. Наоборот, я считаю, что своей последовательной позицией, мы вызываем больше доверия.

Смысл проведения митингов в преодолении одиночества, конечно же.

— В одном из своих выступлений вы сказали, что один из вероятных сценариев будущего — «Путин будет удерживать власть неопределенно долго, то есть до своей смерти»…

— Да, да. Это его цель и вполне возможно, что она получится.

— И ваша задача «оказаться самой сильной структурой в стране к этому критическому моменту, чтобы взять власть». Что в вашем представлении значит «оказаться самой сильной структурой»?

— Это значит, что в тот момент, когда Путин умрет, или случится какой-то другой сценарий транзита, который создаст возможность для того, чтобы брать власть, мы должны оказаться такой политической структурой, которая может обратиться к максимально возможному числу людей, и эти люди поддержат наши требования.

— Предположим, что Путин найдет себе преемника…

— Не найдет.

— Вы уверены?

— Да.

— Почему?

— Потому что мы хорошо знаем историю и политику, и политологию, и знаем, что

такого рода режимы неспособны на то, чтобы находить приемников и передавать власть по наследству

по очень простой причине — там все держится на личных договоренностях, которые мгновенно обнулятся, как только Путина по той или иной причине не станет.

— В конце прошлого года Алексей Навальный объявил о запуске проекта «Умное голосование». Вы говорили, что «наша идея — тактическое голосование, когда мы собираем базу сторонников, информацию о кандидатах и выявляем наиболее перспективного кандидата, не с точки зрения личных качеств. Мы призываем голосовать за наиболее вероятного конкурента для того, чтобы сделать Кремлю неприятно». То есть вы будете готовы поддержать любого кандидата вне зависимости от его политических взглядов, если у него есть реальные шансы обойти кандидата от «Единой России»?

— Да, совершенно верно. Любого, кто готов помешать. Мы видим, насколько болезненным оказалось для «Единой России» поражение в четырех регионах от совершенно технических кандидатов, совершенно никчемных, ужасных технических кандидатов.

— Вы не боитесь, что это может выйти вам боком…

— Нет.

— То есть, вы, например, поддержите кандидата, а он станет сторонником действующей власти и будет проводить такую же политику.

— Слушайте, он, скорее всего, и станет. Мы сейчас говорим о выборах, на которых никого, кроме сторонников действующей власти, не допускают. И тем не менее всё равно есть какие-то расчёты и расклады. Им всё равно хочется, чтобы победил единоросс. Они почему-то всё равно вкладываются, тратят на это деньги, всё равно почему-то это для них важно. Значит, для нас важно эту схему сломать.

По сути, это будет антипутинское голосование, когда голосуют против административно назначенного кандидата.

И главное — вы задаете этот вопрос, оставляя за кадром ошибочную презумпцию, что, вроде как, можно делать что-то другое, что у нас есть возможность сделать так, чтобы победил прекрасный кандидат, который не переметнется в «Единую Россию».

Мы говорим о таких выборах, где такой возможности нет, и говорим, в терминах теории игр, о максимизации нашего результата, о максимизации ущерба для власти.

— Вы не боитесь, что кандидат, которого вы поддержите, дискредитирует вас? 

— Он нас не дискредитирует никак. Мы знаем, что он через полгода окажется в «Единой России», мы знаем, что он ничуть не лучше, чем тот, кого он победит. Тем не менее его победа и поражение единороссов будут значимым, положительным политическим результатом для нас.

Запад ошибся: у него не было «плана Маршалла» для России

— Допустим, Алексей Навальный стал президентом и имеет поддержку Думы. Какие законодательные реформы в России вы считаете немедленным и абсолютным приоритетом?

— У нас в программе есть три главных пункта, три решения, которые будут проведены немедленно. Судебная реформа — это базис для всего. То есть не может быть независимых СМИ, честных выборов и чего бы то ни было еще без независимого суда. Второе, но не по важности, поскольку они три одинаково важны — пакет антикоррупционных мер, потому что, опять же, коррупция является основой современной российской государственности. Ну и третье, менее практическое и техническое, но морально важное — немедленное освобождение политзаключенных и прекращение преследования людей за слова и мысли.

— Оглядываясь назад, какие ошибки с момента распада СССР Евросоюз и США допустили, выстраивая свою политику в отношении России?  

— Ну я могу сформулировать так… Ну Евросоюзу трудно предъявлять, потому что в момент распада СССР все-таки про Евросоюз всё ещё трудно было говорить... 

— Речь идет именно с момента распада…

— Ну, я к тому, что в 91-м году такого политического актора, как Евросоюз все-таки еще не существовало.

— Да, но он появился в 1993 году…

— В общем ключе я бы сформулировал: не было плана Маршалла. То есть не было систематической программы, сравнимой с тем, как восстанавливалась послевоенная Германия, с аккуратной помощью не только экономической, но и политически-организационной, в создании нормальных институтов. Не было достаточной международной помощи, чтобы, например, в России не была разработана и принята Конституция 1993 года, которая, собственно говоря, сделала возможной абсолютно лёгкую и прекрасную узурпацию власти, а также построение тоталитарного режима. Но главное — не было сделано ничего, чтобы в России не развился Версальский синдром.

Крым оставим следующему поколению

— Кого вы видите в качестве естественных политических союзников администрации президента Навального в Евросоюзе? Какие государства и какие политические силы?

— Мы видим в целом Евросоюз как стратегического союзника. Мы считаем, что Россия — это часть Европы. Россия должна стратегически стремиться к тому, чтобы стать частью единой Европы и должна ставить цель амбициозную, сложную, но вполне себе достижимую на горизонте, может быть, десяти лет — по вступлению в Евросоюз. Европа для нас главный и основной торговый партнер.

Географически, экономически и политически нам с Европой нечего делить. Российская культура является частью европейской.

— То есть ко всем странам Евросоюза будет одинаковое отношение, не будет каких-то приоритетных, например, с Германией или Францией?

— Понятно, что есть какие-то торговые связи, более естественные в силу географических [факторов].

Понятно, что у нас меньше дел с Португалией, чем с Латвией.

Мне как бы не кажется, что «прекрасная Россия будущего» (фраза-мем, которую часто использует Навальный, когда рассказывает о будущем России после Путина — Rus.Lsm.lv) должна как-то специально говорить «нет, мы вот с этими будем дружить, а с этими не будем». Нам интересен Евросоюз в целом.

— Что насчет США?

— Отношения со Штатами будут сложнее.

— Почему?

— Потому что антиамериканизм глубоко укоренен в психологии российских граждан и избирателей. И не только российских. И США очень много для этого сделали. То есть в целом в мире сейчас огромный кризис отношения к США, к американской политике. Этот кризис во многом связан с тем, что Америка добровольно взвалила на себя функцию мирового жандарма. То есть

не будет никакого восторженного отношения как, опять же, в 90-м году, что, [вот,] сейчас американцы нам помогут, завалят «ножками Буша», и всё будет замечательно.

Ну и потом объективно, опять же, Америка очень далеко. У нас товарооборот с Европой на порядки выше товарооборота с Америкой. То есть нам не так важно выстраивать какую-то специальную политику с Америкой.

— Каким будет отношение администрации президента Навального к возможному дальнейшему расширению НАТО, в частности, на Грузию и Украину?    

— Опять же, я процитирую одного российского политика: «Вступление в Евросоюз и НАТО является нашей долгосрочной стратегической целью». Это из программы Владимира Владимировича Путина на выборах 2004 года.

— Будет ли администрация президента Навального возвращать Крым Украине? Ответьте, пожалуйста, в формате «да, потому что…» или «нет, потому что». Если да, то, как вы видите механизм передачи, если нет, то, как будете нормализовывать отношения с Украиной?

— Этот вопрос задают каждый раз. И ответ на него не сводится к «да, потому что» и «нет, потому что». Ответ на него заключается в том, что президент

Путин создал огромную проблему, которая останется с нами на много лет. Она никуда не денется и у этой проблемы нет простого решения.

Следующее поколение российских политиков и следующее поколение украинских политиков должны будут очень аккуратно на эту проблему заходить, строить какую-то новую дорожную карту и новую юридическую конструкцию.

Безнадежно решать проблему Крыма, апеллируя к украинскому законодательству, к российскому законодательству...

И Ельцин, и Путин полностью провалились в отношении соотечественников

— Поговорим о внешней политике. Проблема т.н. «соотечественников» — одна из самых токсичных в отношениях России и стран Балтии, причем с начала 90-х, со времен считающегося демократическим периодом президентства Ельцина. На ваш взгляд, реальны ли эти проблемы, на чьей стороне и какая ответственность за их возникновение?

— Я не очень в курсе этой проблемы и по ней не считаю себя специалистом. Я могу сформулировать несколько тезисов. Первое, всё-таки кажется очевидным, что с течением времени эта проблема теряет свою остроту.

Естественным образом происходит ассимиляция и аккультурация, происходит смешивание, происходит взаимопроникновение, и эта вся проблема сглаживается.

Второе, я не знаю, как в Латвии, я не владею статистикой, но я знаю, что в Эстонии средняя зарплата у людей, которые являются и русско-, и эстоноязычными, выше, чем у людей, которые владеют только эстонским языком (официальная эстонская статистика указывает, что ситуация более сложная и отнюдь не однозначная. — Rus.Lsm.lv).

Там нет дискриминации...

Если созданы правильные экономические стимулы для людей интегрироваться в общество, получать гражданство, изучать языки, то это хорошо... Не знаю про Латвию, просто не интересовался, но я знаю, что в Эстонии довольно-таки существенное число людей специально, прекрасно владея национальным языком, остаются с серым паспортом, потому что удобнее. Ты ездишь по Евросоюзу без виз, но и в Россию въезжаешь без визы.

Третий тезис заключается в том, что и администрация Ельцина, и администрация Путина полностью провалили всю эту историю про соотечественников. Было какое-то неумное бряцание оружием, были какие-то декларации, которые настраивали против нас наших соседей, что чуть ли не военным образом будем [соотечественников] защищать. При этом на самом деле не делалось ничего.

Россия ничего не делала в плане soft power («мягкая сила» — Rus.Lsm.lv).

Есть огромное количество институтов, которые занимаются распространением культурного влияния, культурным обменом, академическими обменами, какими-то вещами, которые работают на лучшее взаимопонимания и в конечном счете приводят к сглаживанию каких каких-то культурных проблем.

— Будет ли договариваться администрация Навального с Латвией о предоставлении автоматического гражданства негражданам и с помощью каких аргументов?

— По-моему, это внутренний вопрос Латвии. То есть я не понимаю, почему администрация президента России, любого, должна этим заниматься.

— В прошлом году Сейм принял решение о постепенном увеличении пропорции латышского языка в русских школах до 100%, кроме собственно русского языка и литературы. Как вы относитесь к этой реформе? 

— Мне кажется, что это важно, потому что это важно с точки зрения интеграции. Мне кажется, что в этом есть логика, потому что система образования, финансируемая налогоплательщиками,  вроде как существуют для того, чтобы люди интегрировались в общество и становились максимально производительными членами.

— Комитет Совета Европы подверг критике ряд внедряемых или уже внедренных политических инициатив, в том числе, направленных на продвижение латышского языка в сфере образования, масс-медиа и общественном секторе. Они, по мнению организации, ограничивают права лиц, принадлежащих к нацменьшинствам, и увеличивают чувство исключенности из общественных процессов. Как вы думаете, должна ли действующая российская власть или, допустим, администрация президента Навального предпринимать какие-то меры?

— Ну я просто не владею материалом и не могу прокомментировать.

Оккупацию — признаем, вопрос о компенсациях ставиться не может

— Признаете ли вы факт оккупации Латвии Советским союзом?

— В 1940-м году — да. Это исторический факт.

— Как администрация Навального отреагирует на просьбу компенсировать ущерб, связанный с оккупацией — десятки миллиардов евро?

— На самом деле, я думаю, что Россия как правопреемница Советского Союза от царских долгов до ядерного арсенала должна нести ответственность за политические последствия пакта Молотова-Риббентропа и должна каким-то образом участвовать в восстановлении исторической справедливости, насколько это возможно, после 1939 и 1940 года. Возможна ли сейчас, реальна ли какая-то реституция, компенсация десятков миллиардов евро? Ну… Это широкий вопрос. Десятки миллиардов евро — это, наверное, больше, чем ВВП Латвии сегодня (смеется).

Я думаю, что в первую очередь должен быть поставлен политический вопрос. Отвратительно, что сейчас Россия не признает вины Советского Союза в этих действиях, не считает пакт Молотова-Риббентропа чем-то постыдным, не считает оккупацию Прибалтики, Бессарабии, Западной Украины и Белоруссии оккупацией. [Но] я не думаю, что можно взять и начать послевоенные финансовые подсчёты. Поди разберись, кто кому что должен компенсировать. Мне кажется, что такой вопрос ставиться не может.

— Готовы ли вы поставить знак равенства между Красной Армией и вермахтом?

— Готов ли я поставить знак равенства между крокодилом и аллигатором? Ну нет. Это биологически разные существа. Выглядит похоже, кусаются похоже, повадки у них похожие. Но нет, это разные существа, их надо по-разному изучать.

В чём-то очень схожие, в чем-то очень разные.

— В чем схожесть?

— Во многом. Например, отношение к местному населению и в том, и в том случае очень часто не соответствовало Женевской конвенции, правилам ведения войны.

— Рассчитываете ли вы в борьбе с действующей российской властью на поддержку русскоязычных, проживающих в Европе?

— Скорее нет. Есть достаточно много людей, российских граждан, которые живут в Европе, продолжают следить за политической ситуацией в России, которые поддерживают, следят, постят, донатят — присылают какие-то деньги. Конечно, мы видим и знаем, что большинство людей, которые уезжают на постоянное место жительства из России, довольно быстро утрачивают какие-то связи, перестают следить за политикой в России и начинают, скорее, следить за политикой в своих странах. Да, конечно, русскоязычная диаспора большая и растет, да, какая-то часть продолжает активно участвовать и помогать, но все-таки она на несколько порядков меньше, чем граждане России, которые остались в России, поэтому ее роль существенной быть не может.

«Если бы я считал, что жизнь моих близких под угрозой, они бы не жили в России»

— В какой момент вы будете готовы сразу же собрать вещи и покинуть Россию?

— Мне сложно ответить на этот вопрос. Я был про себя уверен, что ко мне применима российская поговорка — «за любой кипиш, кроме голодовки». А потом в пятнадцатом году оказалось, что и на голодовку я способен. Мне сложно наперед судить. Вроде как есть голова на плечах, и я способен в любой момент принимать решение по ситуации.

— На вопрос, боитесь ли вы, вы ответили: «Да, конечно». Почему вы продолжаете заниматься политической деятельностью?

— Я боюсь и это абсолютно нормально. И довольно часто бывает так, что я боюсь, потому что бывают какие-то очень неприятные моменты, связанные с нашей деятельностью. Но при этом я чувствую, что то, что я делаю, это важно, что это находит отклик у огромного числа людей, и это дает мотивацию.

— Жизнь ваших близких, как вы считаете, находится под угрозой?

— Слушайте, если бы я считал, что жизнь моих близких под угрозой, они бы не жили в России. Все-таки моя семья живет в России, и это значит, что я считаю, что жизнь их под угрозой не находится.