Так вот, на следующий же день после пазинёюмса одна чиновница, с которой мы связывались из студии по телефону, упорно отвечала на вопросы ведущей по-латышски, хотя я всегда, созваниваясь с гостями до эфира, предупреждаю, что канал – русский. Четыре пресс-секретаря сообщили, что в их министерствах русскоговорящих экспертов нет, причем если у одних в голосе сквозили этакие извиняющиеся нотки, другие были явно рады этому обстоятельству. Наконец,
довелось мне услышать и честное признание из уст еще одной потенциальной гостьи эфира: «Я бы с радостью, но мне за русский язык в эфире не поздоровится».
Нельзя сказать, что такого не было и раньше. Но тут как-то уж слишком кучно легли эти выстрелы в «молоко». Случайность?
Нет, я понимаю, что рассказывать, к примеру, о финансовых инструментах Евросоюза на языке, которым в лучшем случае владеешь на бытовом уровне, не хочется. Терминология, она, знаете, точности требует. Я даже допускаю, что есть и такие в нашей стране, которые уже\еще\никогда не говорят по-русски. Но
давайте подумаем, как журналист общественного канала может тогда выполнять свою обязанность по информированию общества.
Перевести текст с латышского – это могут почти все мои коллеги. Но опять же, текст тексту рознь. Журналист широкого профиля тоже не может знать всю терминологию тех сфер политики, экономики, финансов, транспорта и прочего и прочего, о чём ему приходится рассказывать. Ладно, как-нибудь со словарем да с помощью (надеюсь) все той же пресс-службы, с текстом мы выкрутимся. А прямые эфиры?
Что-то пока я не видела ни в наших студиях, ни на телевидении кабинок для [переводчиков-]синхронистов. Надеюсь, Национальный совет по электронным СМИ найдет нам на них денег в бюджете следующего года.
Но давайте скажем честно, что в этом случае национальная гордость политиков и чиновников вступает в открытый конфликт с правом общества на достоверную и оперативную информацию.
Впрочем, общение слушателя с журналистом и его гостями – никак не частная сфера. Не на кухне же чай пьём. Стало быть, происходить оно, по мнению Центра госязыка, тоже должно только на латышском.
Короче, закрыть русские каналы!
Но тут опять загвоздка. Те же национально мыслящие политики ведь что-то говорили о противостоянии кремлевской пропаганде и – о ужас! – об открытии, а не закрытии русского канала то ли балтийского, то ли даже европейского масштаба. Что будем делать с ним? Очевидно, работать на нем будут не русскоговорящие журналисты, а синхронные переводчики. Причем,
и латышских журналистов на работу брать не будем. Пусть сразу чиновники в эфир вещают то, что политкорректно, национально верно и грамматически правильно. Ну, а целевая аудитория потерпит.
Только вот мой опыт работы в двух переводных изданиях прессы – русских редакциях Diena и Rīgas balss показал, что билингвальные издания, скончавшись довольно мучительной смертью, в новые полноценные СМИ не перерождаются, даже если на то есть политическая или издательская воля. Потому что работать с аудиторией по остаточному принципу не получается...
В общем, пока мы как-то из положения выходим: сами переводим, сами озвучиваем. Я вот на прошлой неделе за Сармите Элерте в эфир комментарий о Rīgas satiksme начитывала. Ох, и злой! Если что не так перевели, не передали какой нюанс, извините. У нас иногда даже на государственном высшие лица страны, на своём родном языке что-то такое как скажут, о чем «знали всю свою жизнь», но как-то сформулировать не сумели. Весь мир теперь интерпретирует.
А мы, пока нас не прикрыли, работаем. Вот, радиомост с Киевом провели. О европейской интеграции Украины в свете латвийского председательства в ЕС. И даже с представителями обоих МИДов. Но – т-с-с! На русском языке.
