ПЕРСОНА
Инга Кална — латвийская оперная певица (сопрано), которая приобрела особую популярность в барочной опере. Училась в Музыкальной школе имени Эмиля Дарзиня, в 1994 году окончила факультет музыковедения Латвийской музыкальной академии имени Язепа Витола и в 1997 году — класс вокального искусства Людмилы Браун. В 1994 году дебютировала как солистка Латвийской Национальной оперы в роли Памины в опере Моцарта «Волшебная флейта», а также в роли Джильды в «Риголетто», Мими в «Богеме», в роли Альцины в опере «Альцина», в роли Лючии в опере «Лючия ди Ламмермур».
В 1999 году окончила Лондонскую Королевскую академию музыки (Royal Academy of Music) и переехала в Гамбург, была солисткой Гамбургского оперного театра (2001—2007). Также пела в Нидерландской Национальной опере в Амстердаме (De Nederlandse Opera), Фламандской опере в Антверпене (Vlaamse Opera), оперных театрах Тампере, Лозанны и Тулузы, а также в Большом театре в Москве, Венской государственной опере и в Дрездене. В 2006 году дебютировала на Зальцбургском фестивале в роли Первой дамы в опере Моцарта «Волшебная флейта», год спустя — в Парижской Национальной опере в роли Альцины, а в 2009 году в роли Альцины в миланской «Ла Скала».
Замужем за адвокатом Веро Коссаном, есть дочь Лидия.
— Инга, как давно и при каких обстоятельствах вы познакомились с Дианой Кетлер?
— С Диной (так Калне дружески называет Кетлер — прим.ред.) мы познакомились в возрасте пяти и шести (соответственно) лет, будучи «подготовишками» в школу им. Эмиля Дарзиня (я училась в классе вместе с ее братом), и с тех пор никогда не расставались. У нас очень схожие эстетические принципы и взгляды на музыку, настолько, что, когда мы совместно музицируем, у нас создаётся ощущение, что я играю, а она поёт. Редкое по органичности и прямоте чувство.
Сегодня я где-то прочла шутку о критике, что, мол, критик, оценивая художника, говорит ему, как сделал бы сам, если бы умел. Так в нашем случае Дина часто играет так, как сыграла бы я, а я пою так, как спела бы она, поменяйся мы местами. Удивительно трепетное чувство... Не случайно Дина — крёстная моей дочки.
— Помните свою первую совместную программу?
— Наше первое совместное выступление, если не ошибаюсь, был Динин экзамен по аккомпанементу, где мы исполняли песни Франсиса Пуленка. Было нам лет... 18? 19? Точно не скажу, а вот ощущение абсолютного счастья не забуду никогда.
Наше последнее пока совместное выступление было как раз с этой программой в Лиепае, 13 мая 2019 года. А вот наш совместный сольный концерт, запланированный на 8 января этого года, был перенесен на 10 июля, так что летом милости просим в Лиепаю, в зал Lielais Dzintars. А у меня лично последнее публичное выступление состоялось 31 октября 2020 года в роли Вителлии в опере Моцарта «Милосердие Тита», а 1 ноября нас загнали в очередной локдаун.
— Где сейчас находитесь и как проводите время?
— Я дома в Гамбурге, веду жизнь жены и матери, грубо говоря — домохозяйки. Впервые в моей жизни полностью финансово завишу от мужа, никогда ничего подобного не испытывала.
Поначалу провалилась в глубочайшую моральную яму. Ну а как же? Я же продукт своей эпохи: кто не работает, тот не ест; кто не работает, тот паразит, а паразитам не место на земле; позор тунеядцам и т.д... Странное ощущение. Поначалу это меня парализовало, но видя, как расцветает мой муж, как он успешен, какое удовольствие ему доставляет обеспечивать меня и дочку, я одумалась и чуть расслабилась. Возможно, это стало одним из самых неожиданных откровений этого непростого года. В любом случае, мое физическое присутствие дома очень идет на пользу и ребенку, и супругу. Очень их обоих люблю.
— Вопрос актуальный: ваши творческие планы?
— В более глобальном плане я готовлю новую камерную программу с Дианой Кетлер, а также разучиваю три новых партии: мадам Лидуан в «Диалогах кармелиток» Пуленка (мой дебют в Латвийской Национальной опере в этой роли из-за Covid-19 был перенесен с осени на 6 и 12 марта), Имоджене в «Пирате» Беллини и партию в оратории Алессандро Скарлатти Il primo umicidio. А также готовлю свою юбилейную сольную программу со сценами и ариями из опер Верди.
— Что можно посоветовать людям, которые сложно переживают сейчас эти времена?
— Это самый сложный вопрос.
— Может, что-то из личного опыта можете посоветовать?
— Многие годы я всерьёз задавалась риторическим вопросом: а не пойти ли мне в маникюрши? Но и он отпал сам собой, потому как все маникюрные салоны, как театры и концертные залы, у нас закрыты с 1 ноября. Ничего бы я не выгадала! Вот оно, откровение...
Факт простоя в нашей профессии опасен не тем, что мы, перестав ежедневно заниматься, будем валяться на диване, жевать чипсы и запивать их дешевым пивом. Мы все продолжаем заниматься, а алкоголь еще никому и никогда не был в пользу, от него ткани теряют эластичность и организм быстро изнашивается.
Самый опасный и сложный фактор нашей специфической профессии не принимается во внимание, на него закрывают глаза и хлопают ресницами. В момент выступления в наших организмах вырабатывается такой ядрёный коктейль из адреналина, норадреналина, кортизола и прочих гормонов стресса, что единственная возможность с ним справиться и при этом вконец не отравиться — это бросить все жизненные силы на выход из отравления. Токсикоз, ребята, дело нешуточное!
Выход один: постоянно подвергать себя выбросу токсичных веществ, т.е выступать, публично репетировать, только так можно к этому привыкнуть и таким образом закалиться. А мы в данный момент пребываем в заколдованном квадрате: кровать — холодильник — телевизор — горшок, отправная точка произвольная. У тех, кто пожелезней, на обратное привыкание уходят (без шуток) три — ТРИ, Ватсон! — недели, а у тех, кто поделикатнее, и того дольше! А если перед концертом всего два репетиционных дня? Вынь да положь? Мы бы с радостью, да что вынимать-то? Откуда? Десницею какою?
Для людей, определяющих себя через плоды своей работы, сейчас наступило критическое время. Некоторые мои знакомые музыканты вынуждены были полностью поменять профиль: она знакомая клавесинистка работает в киоске, один баритон устроился охранником в супермаркет, сопрано расставляет шампуни и щетки для унитазов на полки аналога магазина «Дрогас», меццо-сопрано работает почтальоном-курьером, скрипач работает столяром, тенор развозит пиццу на велосипеде. 20, 30, 40 лет постоянных занятий и... хлоп, пошел вон со своими аэрозолями, кому нужна твоя квалификация? Вернутся ли они к своей профессии, нет ли? Если да, то когда? Будет ли у них на это возможность и силы? Вопросы напоминают риторические.
Но этим моим знакомым повезло, у них хватило силы духа, они сдюжили. Некоторым повезло меньше, их одолела жесточайшая депрессия вплоть до госпитализации. Запрет на род деятельности и на возможность собственным профессиональным трудом заработать средства к существованию сыграл с ними злую шутку. Двоим из моих знакомых музыкантов повезло ещё меньше — и их больше нет с нами. Они добровольно ушли из жизни, не имея возможности работать и таким образом проявить себя — не видя перспектив, не справившись с отчаянием.
— Какой ужас...
— Запрет на род деятельности стал для них нокаутирующим ударом, чем бы изначально он ни был мотивирован.
Скажу честно, с марта прошлого года у меня были два очень скверных периода, но благодаря семье, друзьям, музыке, а главным образом моему мужу, яма оказалась не слишком глубока, и я из нее выбралась довольно быстро. Спасибо всем за то, что они есть в моей жизни.
Мой педагог Джой Маммен в таких случаях говорит: не оценивай величину и сложность дистанции, просто шагай вперёд, переставляя ноги, вначале одну, потом другую, глядишь, и дойдешь. На следующей неделе у неё вторая прививка, дай Бог ей здоровья и долгих лет жизни. Когда придет очередь моей возрастной группы, я рысью припущу в пункт вакцинации!
Кстати, шутка. Почему при вакцинации от Covid-19 делают две прививки? При первой вводят чип, а при второй батарейки.
— Крепкого вам здоровья, Инга, и ждем на родине и на сцене...
Постскриптум: «Пять своих Больших музыкальных наград Латвии держу на инструменте вместе с призом Latvijas Gāze и фасадом Латвийской Национальной Оперы на картине».
