Есть в старых деревянных домиках Агенскалнса разной специализации «странные» магазинчики, которые интровертного жителя Латвии манят и заставляют робеть одновременно — и в итоге большинство идет мимо. Вроде и любопытно, но останавливает смутное предчувствие: откроешь дверь в загадочные миры — а обратно выйдешь с чувством вины и новой эмалированной кастрюлей.
Крохотная улица Зеллю, прямо у рынка — не для случайных людей: из-за узких тротуаров и аутентичной круглой брусчатки чужие тут почти не ходят. На ветхом деревянном доме — две ярко-красные вывески с желтыми буквами: Saimniecības preces («Хозтовары») и 1001 sīkumi («1001 мелочь»). Работают без выходных, с 9 до 18. Дверь обычно открыта.
Если зайти в крохотный коридор, пройти через комнатку, где свалены пластиковые трубы и нераспакованные коробки —
перед гостем открывается пещера хозяйственного Али-бабы. Тут все для ремонта и для жизни, в основном — современное, но иногда — как из машины времени.
Крышка для унитаза, в комплекте с ершиком и мыльницей — все роскошного леопардового окраса (18 евро). Пластиковые термосы в черно-зеленую клетку (8 евро). Ярко-оранжевый настольный будильник (5,50 евро). Ну, а для тех, кто помнит 80-е — алюминиевая ручная мясорубка (18,50 евро), и совсем уж забытый советский гаджет — яйцерезка.
Помещения не отапливаются, хотя еще март. Поэтому девушка за прилавком — в куртке и шапке (позже выяснится, что она помощница медсестры в пансионате неподалеку, а тут больше смотрит, чтобы чего не украли). О чем-то не спеша беседуют с бодрым дедушкой за 80. Клиент? Вроде ничего не покупает.
Годы в журналистике — это умение наблюдать и делать выводы. Дедушка явно живет где-то рядом, вот и зашел поболтать о жизни. Спрашиваю у продавщицы, где хозяин, можно ли договориться об интервью. Она кивает на дедушку: вот же он. Потом я выясню, что пенсионер живет в Иманте, но каждый день приезжает сюда на работу. Годы в журналистике — это просто самомнение.
Виктору Скорику 85 лет (я узнаю это позже, заглянув в Lursoft). В советской армии отслужил 35 лет — здесь, в Латвии. После независимости остался, работал инженером в Управлении реставрации (Restaurācijas pārvalde), у Сергея Мейеровица. «Он ведь потомок того самого Мейеровица, знаете? Рундале восстанавливали, Аглону, Собор святого Петра, многие церкви. Я отвечал за оборудование. Там были все вецмейстари («старые мастера»), многие из заграницы приехали. Один был мейстар по ключам, так он еще Улманису сейфы вскрывал. Привез в Латвию полвагона документов с описаниями ключей, от всех замков мира… Потом я торговал мебелью, канцтоварами. А в 1998 году встретил знакомую, которая позвала торговать на рынке».
Девяностые — время, когда Интернет «для людей» только начинался, явление startup porn еще не появилось, и основатели каждой третьей компании не уверяли, что они тоже начинались «в гараже», то есть с нуля. Но тут, похоже, почти так и было. В 1998 году Виктор Скорик решил торговать всякой мелочевкой для стройки и ремонта — и арендовал 1 квадратный метр у ворот Агенскалнского рынка: ровно столько, чтобы поставить свой столик. Плата — копеечная, а место бойкое. Даже спустя 22 года, вспоминая, как получил свой «золотой метр» у ворот, Виктор светится гордостью и хитро улыбается. Точь-в точь Билл Гейтс, вспоминающий, как заключил сделку века с IBM, после чего он и MS-DOS завоевали мир.
Истории про то, как кто-то мог стать (почти стал, чуть не стал) миллионером — в малом бизнесе не так редки, как может показаться. Есть такая и у Виктора, звучит так: «Вот дверные замки на полке, видите? Их делали в России, а мы здесь были единственным продавцом, монополистом. Когда они закрылись, мне предложили выкупить все их запасы за 90 тысяч евро! Замки! Дверные! (примерно с таким выражением в кино говорят «Золото! Брильянты!») У меня не было столько денег. Сейчас уже был бы миллионером, конечно». — хозяин «1001 мелочи» вздыхает, и задумывается о чем-то своем. Переспрашиваю: сколько там было замков-то на 90 тысяч? Виктор возвращается из призрачного «если бы» в свое невеселое сегодня: «А я не знаю, много...»
Но мы отвлеклись, про замки было потом, а вначале…
Торговля в 98-м пошла бойко, и вскоре Виктор Скорик взял в аренду второй столик. Потом — два киоска, тут же. И подвал в построенном в 1914 году здании рынка (архитектор Рейнгольд Шмелинг), чтобы хранить товар. Говорит, спрос не особо падал, даже когда рынок стройматериалов заняли гиганты вроде DEPO и K-Rauta (впоследствии ставшая Senukai). «Тут были постоянные покупатели, люди за 20 лет нас знали. Плюс фирмы у нас заказы делали побольше. Солидные заказы. Все рухнуло 2 года назад, когда мы сюда переехали… а куда было переезжать?..»
Потом я проверил в Lursoft: действительно, еще в 2015 году фирма Виктора работала со вполне приличным для мелкого торговца оборотом в 66 тысяч евро, и с 4 сотрудниками. Но в январе 2018 года рынок закрыли на ремонт, старых арендаторов попросили с вещами на выход. Скорик перебрался в свои нынешние помещения на Зеллю, буквально в 100 метрах. И проиграл. Прохожих тут мало. Оборот в 2018 году — всего 572 евро.
«Когда строили здание рынка, не могли предусмотреть, что через 100 лет там будут стоять тяжелые холодильники и морозильники. Пол начал проседать. Эксперты тогда посчитали, что, если все рухнет, жертв может быть больше, чем в Золитуде. И Сергей Мейеровиц, которого после Золитуде назначили главным инспектором по аварийным ситуациям, сказал — нет. И после Золитуде все согласились, что нет.»
Я слушаю истории Виктора уже минут двадцать, когда заходит второй (после усатого) посетитель, миловидная женщина за 30. Ей нужна шпаклевка — и на полке как раз отыскивается последняя банка. Примерно 2 евро. Платежные карты в магазине не берут, клиентка уходит, чтобы снять деньги в банкомате. Вскоре возвращается.
«Иногда 3 человека за весь день заходят. Если 10 человек — это норма. Упал оборот, покупатели не знают, что мы сюда переехали. Когда находят нас — «ой, как хорошо, что вы тут есть!» Но это пару человек в день. Ситуация полукритическая. Одна продавщица три месяца проработала — ушла. Зарплаты считай, что нет, у нас ведь она от оборота зависит. Да и не каждый сможет тут работать, надо разбираться в ассортименте, знать, для чего какие болты-гайки нужны. А когда на рынке были — там сто человек в день заходили точно. Весь Агенскалнс туда шел, плюс у нас были договора с фирмами по ремонту. Сейчас хотим там, у рынка, рекламу повесить. Мы одни остались здесь, раньше еще был магазин Simba на Калнциема. Закрылись.»
Теперь Скорик готовится судиться с Рижским центральным рынком, — это муниципальное предприятие раньше хозяйствовало и в Агенскалнсе:
«По закону нам должны были дать 6 месяцев, чтобы покинуть территорию. А всех попросили уйти за месяц. Ущерб — немного, тысяч двадцать убытки примерно (позже я выясню, что сумма практически совпадает с образовавшейся задолженностью по налогам — 19 тысяч). Писал в Рижскую думу, Ушакову и Бурову. Здание рынка — да, надо было закрывать, никто не спорит. А киоски — нет. Но их снесли до асфальта. Ну как это можно…»
Про закон Виктор говорит долго и подробно, цитирует правила и подправила, которые, на его взгляд, не были соблюдены. Подробно рассказывает, как его затапливали, закрывали, мешали торговать, когда асфальтировали дорогу. Два письма в прокуратуру, 6 — в полицию, 8 — Ушакову и Бурову. «Мы не жалобщики, мы отстаиваем себя. Закон есть закон.»
Не надоело каждый день ездить сюда из Иманты? Виктор говорит, супруга не против, других родственников нет. «Да и куда это все девать (показывает руками на полки, заставленные товаром), а тут у меня еще склад за стенкой. Товары здесь все те же, что и раньше, только оборота нет. А тут видите пол какой?» — Виктор стучит ногой по деревянному полу, тот заметно прогибается, и 1001 мелочь на полках мелко дрожит.
«Хорошо, что я пенсионер, тут у меня как хобби теперь. Начинали с одного метра, росли… а тут такое дело.» Еще год выживете? «Навряд ли.» Закроетесь? «Наверное, да. Хотя мне тут просто интересно уже, за 20 лет много знакомых, они приходят, здрасте-здрасте…» Виктор показывает на заваленную коробками крохотную проходную комнатку, площадью всего метра в три, — и видит невидимые масштабы: «Вот тут, в углу, у нас должен был быть отдел сантехники, — вот где трубы лежат. А направо должен был быть отдел канализации — это барахло тут временно сложено. В принципе, спрос на все это есть. Все строятся, ремонтируются. Просто мало кто знает, что мы тут.»
Тут заходит еще посетитель, очень помятого вида мужичок, — таких в районе рынка немало. Расстегивает куртку (с видом, будто в любой момент готов убежать), достает две магазинные упаковки с колбасой: «Интересует?» Хозяин и продавщица, стараясь не смотреть на меня, — хором: «Нет!»
Может около рынка плакат повесить, с указателем? «По правилам нельзя...» — говорит владелец, во взгляде снова мелькает хитринка: «У нас по улице полицейские ходят (не удивительно, буквально в 100 метрах — районное управление муниципальной полиции Риги), они мне посоветовали: сделайте, как подставку под елочку, прикрепите палку, на ней яркий указатель — и поставьте там, где надо. А когда полиция вам его принесет, вы скажите —“ой, спасибо вам большое, вы нас очень выручили, мы этот указатель потеряли, думали, украли его”».
Прощаясь, Виктор Скорик снова пытается понять, из какой я газеты, опять долго выслушивает объяснения про LSM.lv и Latvijas sabiedriskie mēdiji, про Интернет, про новостные порталы, про телевидение и радио… В итоге переспрашивает: «А статья будет в «МК-Латвия»?» И уточняет главное: «А эта статья — она будет на пользу, или во вред?».
Я не знаю.
Теперь, когда регулярно иду в сторону Агенскалнского рынка, опустевшего из-за вируса — по дороге сворачиваю на совсем безлюдную Зеллю. На улице апрель и тепло, и некоторые окна старого деревянного дома открыты настежь. Иногда в них медитируют здешние коты. Ярко-красные вывески с желтыми буквами — на своем месте. Двери все еще открыты. При мне из них никто не выходит.
