Сколько лет назад это было? Так ли это было? Ничего не путаю? Кажется, нет.
Вечер в Опере, который Элина посвятила памяти своей мамы Аниты Гаранчи, был обречен стать вечером воспоминаний.
Элина выходит на подмостки Оперы после 8-летнего перерыва с арией Иоанны из «Орлеанской девы», со словами — «Да, час настал». Смотрит поверх переполненного партера, поверх бельэтажа (лучшие места по 300 евро, состав публики понятен, в ложе — президент с супругой), ей одной понятно — куда смотрит, что видит, кого.
«Трудно петь дома и знать, что мамы нет в зале», — признается она днем ранее, перед концертом. У Элины всегда замечательные пресс-конференции. Она говорит, как Раймонд Паулс: суховатое, обаятельное, остроумное рацио. Лишнего слова клещами не вытянешь. (Так было с самого начала. После «Капулетти и Монтекки» Беллини, где Элина пела Ромео, а Анна Нетребко — Джульетту, ее спросили : «Каково вам было исполнять первую в жизни мужскую роль?». — «Надела штаны и пошла».)
Карел Марк Шишон — замечательный дирижер, муж Элины — объясняет, как составлялась программа. Как обычно. Элина выбирает арии, он прикидывает, какие инструментальные номера нужно добавить и как их расположить, чтобы создать драматическое напряжение.
Первым делом — Чайковский. Вальс из «Лебединого озера» вместо увертюры (дирижеры обожают играть балетную музыку, особенно со сцены, а не из ямы). Ария Иоанны. Теплое, гибкое, полнозвучное, бархатное меццо, без рычания внизу, без натуги наверху. Лучшее меццо в музыкальной истории Латвии; как минимум, самое знаменитое.
«Отговаривать всеми силами. А если отговорить не получилось, всеми силами помогать»: Анита Гаранча рассказывала мне когда-то, как отговаривала Элину. Про саму Аниту мне рассказывали когда-то (те, кто с ней учился) — что в консерватории она была королевой, красоты и таланта хватило бы на четверых. Но звездной карьеры — певческой — не случилось. В оперном вокале такое на каждом шагу.
Зал рукоплещет Элине. Маэстро Вилюманис и его супруга в директорской ложе аплодируют стоя.
Дальше происходит то, что лишает шанса рецензировать концерт.
Вернувшись из-за кулис, Элина сообщает, что сегодня днем ушел из жизни отец ее мужа.
Теперь уже встает весь зал. Молча.
Артисты устроены иначе, чем прочие смертные.
Представление должно продолжаться. И представление продолжается.
Ария из Первой оркестровой сюиты Мединьша. Гуно: Ария Далилы и Вакханалия из «Самсона и Далилы», Ария царицы Савской из одноименной оперы. Танец часов из «Джоконды» Понкьелли, головокружительная Ария принцессы Эболи из «Дона Карлоса» Верди (Гаранча и Верди: к этой мысли надо привыкнуть), Интермеццо из «Сельской чести» Масканьи и Романс Сантуццы оттуда же. Ближе к финалу — Бизе, Фарандола из «Арлезианки», Цыганская песня из «Кармен». Два испанских биса и третий, прощальный, — Ave Maria Уильяма Гомеса. Со стоячими овациями после каждого.
Кто знает, каким был бы этот концерт, если бы на солистку и дирижера не обрушилось новое несчастье. Вышел — таким, как есть. С потрясенной публикой, участливым и внимательным оркестром ЛНО, с изумительно поющей Гаранчей, с предельно собранным Шишоном за пультом.
Но
запомнится этот концерт не музыкальным качеством, а молчанием и слезами, которые тихонько смахивали с глаз сидящие в зале. Тем, как Элина смотрела на Шишона, как дотрагивалась до него, как держала его руку. Как будто никто не видит.
А ведь она всегда четко делила сцену и жизнь.
Назавтра перечитываю книгу Ольги Петерсон Casta Diva о семи латвийских примадоннах, и об Элине, конечно, тоже: 190 вопросов, 1330 ответов. Вспоминаю все роли, что Элина исполнила в Риге, наши интервью с ней, с ее мамой, с ее мужем. Концерт не отпускает. Представление продолжается.
Уже в это воскресенье, 20 декабря, Элина даст рецитал в парижском Palais Garnier с выдающимся шотландским пианистом-аккомпанитором Малькольмом Мартино; их совместная программа будет повторена в Загребе и Вене.
А я, пожалуй, съезжу к родителям.
