Если рассуждать очень просто, то «Ван Гоги» — фильм из мейнстрима высококачественного современного российского кино.
Извините за обидное слово «мейнстрим», но я же упомянул и по-настоящему высокое качество, которое присуще (вспоминаю вроде навскидку) таким лентам, как «На Верхней Масловке» Константина Худякова или «Карп отмороженный» Владимира Котта. Отличные фильмы!
Что любопытно, вспомнил вроде навскидку, а параллели сразу же. Ведь как и в «Ван Гогах», в «Масловке...» и в «Карпе...» был разбор отношений между поколениями — в первом фильме между старой скульпторшей в исполнении Алисы Фрейндлих и ее почти приемным сыном в исполнении Евгения Миронова, во втором — между матерью и сыном (Неелова и опять же Евгений Миронов). В общем, отношения между прежде всего родными людьми, в каких бы зачастую сложных отношениях они ни состояли.
И, как правило, в довесок ко всему еще и справедливые и необходимые каждому мыслящему человеку рассуждения на тему «что в результате главное?»
Наверное, это хорошо, если лента вызывает ряд ассоциаций с другими хорошими аналогами. Поскольку Даниэль Ольбрыхский играет роль знаменитого и успешного дирижера, то тут моментально вспоминаются и два «Дирижера». Первый «Дирижер» очевиден — это выдающаяся лента Павла Лунгина, в которой, кстати, опять же, как и в «Ван Гогах», препарируются отношения успешного дирижера и его живущего в Израиле сына-художника. И в данном случае — успешный герой Ольбрыхского и его депрессивный сын-художник, живущий опять же в Израиле. Ну, и кому еще играть такого депрессивного художника (они все гении, они все депрессивны, они все непризнанные Ван Гоги), как не замечательному Алексею Серебрякову?
Но есть еще и давнишний «Дирижер» Анджея Вайды, снятый в 1979-м, да еще и с сэром Джоном Гилгудом в главной роли, что по тем социалистическим временам было совершенно невероятно. Вот вам и польская параллель — тоже почти невероятно, что в Латвии, на юрмальском побережье снимался великий польский артист Даниэль Ольбрыхский.
И когда видишь в кадре его, сидящего на берегу Рижского залива, невольно гордишься Отечеством, которое есть!
Правда, в версии Ливнева (кстати, сценарист легендарного пост-перестроечного фильма «Асса», он долгие годы занимался продюсированием в Америке и России, создав более двадцати картин, в том числе «Страну глухих»), все начинается с почти трагикомедии, напоминающей анекдот о приеме у психиатра («Голубчик, а вы никогда не думали о суициде?» «Нет». «А вы подумайте, подумайте»). С последующим переходом в глубочайший драматизм и финальным приближением к откровению. Без особых музыкальных размышлений, если не считать, конечно, периодически звучащие фрагменты из «Реквиема» Моцарта. Всего-навсего «Реквием», всего-навсего Моцарта. Кстати, а другую основную тему к фильму написал (в привычном ему «легком» и несколько философском стиле) всего-навсего Леонид Десятников, один из самых заметных современных российских композиторов.
Чтобы не погружаться в глубокие размышления — это фильм о том, что ожидает нас всех (вы уже информированы?), о потрясающем эгоизме, присущем всем творческим людям, и о том, что все они, разумеется, больны на голову в прямом смысле слова
— у сына иголка с детства в мозг воткнута, а с отцом вообще беда — после активной деятельности осознание наступления деменции. И оба они Ван Гоги, и отец, и сын. Там в конце будет еще один «Ван Гог» — рижский артист Сергей Гейко в эпизодической роли, ну, вылитый Ольбрыхский в молодости (отдельный реверанс в сторону кастинга).
Здесь отличное пространство для драматической игры, и это просто счастье, что удалось привлечь в него великого Ольбрыхского (безусловно, главное достоинство этого очень хорошего фильма). Каждое его движение — это уже мастер-класс, почти как у Михаила Барышникова, с которым Ольбрыхский, кстати, по-настоящему дружен. Причем, что потрясающе, это может быть резкое движение по отношению к сыну (Даниэль прежде много занимался боксом) или абсолютно элегантное движение руки по перилам лестницы. И — заканчивая самим процессом дирижирования.
Поверьте на слово — любой профессиональный музыкант рассмеется, глядя на дирижирующего артиста (пусть это хоть сам Иннокентий Смоктуновский в гениальном фильме Игоря Таланкина «Чайковский»).
А вот в случае с Ольбрыхским это не так — великий артист явно знает, что он делает за пультом, он знает музыку, он знает все.
И вокруг этого Солнца в фильме вращаются такие планеты, как Алексей Серебряков, великолепнейший артист московского «Ленкома» Александр Сирин в роли все понимающего доктора, Сергей Дрейден и Авангард Леонтьев в ролях умудренных опытом евреев, по-прежнему блистающая отличной фигурой «маленькая Вера» Наталья Негода, замечательная Ольга Остроумова. И такая знакомая, родная, «игривая», но столь помудревшая героиня Елены Кореневой в роли сперва любовницы, а затем и сиделки...
И как бы немного вставная — театральная, но при этом столь органично вплетенная, как макраме в руках художника в исполнении Серебрякова — сцена со Светланой Немоляевой в роли музыковеда. Возможно, когда-нибудь историки кино скажут, это самая глубокая кинороль замечательной русской актрисы и — более того! — в какой-то степени ее творческое завещание (на стенах квартиры ее героини есть и фотография пухленькой Немоляевой в ее самой первой кинороли — она играла Ольгу в «Евгении Онегине» в 1950-х, многое тут совпало).
Сценарист, он же и режиссер Ливнев в этом фильме устроил небольшой такой «квест», когда зрителю придется немного поразмыслить, что к чему. Но магистральные идеи фильма должны быть ясны внимательному зрителю сразу.
Мне этот фильм напомнил очень точную фразу Аллы Пугачевой: «Надо молиться — не о легкой жизни, а о легкой смерти». Напомнил о бесконечном круговороте и преемственности поколений. И еще... Герой Ольбрыхского после успешного концерта вбегает в свой роскошный дом (кстати, вилла мецената Кристапа Морбергса в Юрмале — вообще отдельный герой этого фильма!) и восклицает: «Цветы поставь в эту вазу, которую мне Ростропович подарил!»
Мне это напомнило 2001 год, когда великий виолончелист Мстислав Ростропович, будучи в Риге целых три недели, сказал: «Истина открывается только после сорока...»
И больше ничего не добавил.
Истина непременно горька, когда, например, понимаешь в последний момент, что самые сложные слова, которые иногда трудно сказать самому близкому человеку: «Люблю» и «Прости». Но не огорчайтесь — еще, бывает, истина вдруг становится сладкой, спустя некоторое время после понимания этой горечи.
