Один из волонтеров — журналист Хейко Вайлер из Кельна, для которого помощь приезжим — это возможность сделать «что-то путное» и познакомиться с другой культурой.
«У нас около двухсот добровольцев на около ста тридцати беженцев, которые живут сейчас в приюте на улице Мозельской. Кто-то работает больше, кто-то меньше. Мы организуем мероприятия для беженцев, помогая решить бюрократические вопросы, найти работу. Водим их к врачам, юристам, вместе жарим мясо на гриле, пьем кофе, ищем для них велосипеды. Последнее, что сделали добровольцы — недавно провели беспроводный интернет, и теперь он доступен всем жителям приюта, — рассказывает Хейко Вайлер. — Здорово, что в последние полтора года в Германии, особенно, в Кельне, а также в других местах, нашлись люди, которые что-то делают для беженцев. В конце концов, мы живем в мультикультурной стране, и то, что нужно помогать, для меня очевидно. Ни в Германии, ни в Европе политика не может найти достойного решения этой проблемы. Поэтому мы здесь. Мы делаем то, с чем политика не справляется».
Если бы не волонтеры, 130 эмигрантов могли бы рассчитывать лишь на одного социального работника. Сам Хейко Вайлер в основном занимается обучением жителей приюта немецкому. Зенагебриэл Текле, молодой человек из Эритреи, один из его учеников.
По словам Зенагебриэла, если бы не помощь волонтеров в поисках курсов, с изучением немецкого были бы большие сложности — пока нет официального статуса, на финансирование курсов беженцам рассчитывать не приходится.
На родине, в Эритрее, жизнь стала невыносимой из-за диктатуры, рассказал Текле. Отслужив несколько лет в армии, он бежал в Эфиопию, а затем — в Ливию, откуда на лодке перебрался в Италию, а затем был отправлен в Германию. Для него дороги домой нет — в Эритрее его как дезертира ждет смерть. Но за два года жизни в Германии он так и не получил политического убежища и вида на жительство, и в подобном состоянии неопределенности находятся в Германии тысячи приезжих.
Дорта Мелцер, сотрудница общественной организации, оказывающей помощь соискателям убежища, поясняет, что процедура рассмотрения заявок всегда была долгой и бюрократизированной, но в последнее время из-за огромного числа желающих чиновники просто не справляются. Даже чтобы просто подать заявку как соискателю убежища, беженцу нужно ждать два месяца, а затем еще три — назначения даты интервью для выяснения причин, по которым он покинул родину. В случае, если человек прибывает из Италии, и это установлено, то рассматривать просьбу об убежище, согласно Дублинскому соглашению, должна Италия.
Однако о беженцах, которых возвращают в Италию, власти обязаны оповещать эту страну в течение полугода после их прибытия в Германию. У тех же, кого не успели занести в списки, есть права просить убежища в Германии. В сроки немецкие чиновники не укладываются очень часто, и число тех, кто остается в стране, продолжает расти, поясняет Дорта Мелцер. Причина задержки — в нехватке персонала в миграционной службе и перегруженность ее сотрудников. Результат — люди, которые длительное время живут без документов, без прав, наедине со своими проблемами и переживаниями.
Можно ли решить эти проблемы, перенаправляя беженцев в другие страны и введя в Европейском союзе «квоты на беженцев»? По мнению Мелцер, если это будет сделано, страны, куда будут посылать беженцев, должны обязательно получать дополнительную поддержку ЕС.
«Если бы ввели квоты, и это означало бы, что столько-то и столько-то беженцев каждый год направляются, например, в Латвию, то вместе с беженцами Латвия должна получить от Евросоюза и финансовую помощь, чтобы она могла о них позаботиться и их разместить, — говорит чиновница. — Но в принципе я считаю квоты верным решением, потому что сейчас распределение беженцев несправедливо. В некоторых странах их очень много, в других меньше, в каких-то — нет вообще. С этой точки зрения квоты необходимы». Однако она подчеркивает: без финансовой помощи ЕС смысла в квотах нет.
Как правило, отмечает Мелцер, целью беженцев является не просто получение убежища в одной из европейских стран, они стремятся попасть в город, где уже живут их родственники, знакомые или хотя земляки. Именно поэтому многие прибывшие в Германию эмигранты тяжело переживают свою отправку в другую страну.
«Прибывая в Кельн, беженцы попадают в общий для всех приют, предназначенный для людей, которые хотят просить политического убежища. Когда ясно, что процедура рассмотрения заявки уже запущена, подыскивают новое место, находя по базе данных свободное место в лагере беженцев. Может случиться, что человека, прибывшего в Кельн, направляют, например, в Баварию или в какие-то федеральные районы бывшей ГДР. Это очень неудобно. Нередко до момента, когда заявление о предоставлении убежища принимается к рассмотрению, проходит очень много времени, и может быть так, что человек здесь уже начал учиться на курсах немецкого языка, познакомился со многими местными жителями. И если он переезжает куда-то далеко, это очень неудобно».
Слова Мелцере подтверждаются и мнением Зенагебриела Текле. В ответ на вопрос, согласился бы он перебраться в Латвию, молодой человек сказал: «Сейчас мне о чем-то таком думать трудно. Это снова был бы новый иностранный язык, чужие люди. Здесь я познакомился с эритрейцами — и теми, кто в Германии вырос, и теми, кто приехал сюда недавно. У меня есть и немецкие друзья, они меня поддерживают и мотивируют. Я тоже хочу помогать новым приезжим из Эритреи учить язык, оформлять документы. Я уже здешний. Если бы мне пришлось ехать в Литву, хорошо, ОК. Но мне потребуется еще два-три года, чтобы освоиться. Так что я бы не хотел переезжать в другую страну».
Иначе думает художник из Гвинеи Алфа Улех. В Германии он всего пару месяцев, а на родине ему пришлось отсидеть семь месяцев в тюрьме за картину, на которой президент страны был изображен в виде демона. Ради спасения своей жизни он готов был уехать куда угодно, хоть в Гренландию, признает Алф. Однако не исключено, что и он, прожив в Германии год или два в ожидании статуса беженца, ответил бы на этот вопрос совсем по-другому. И уже на немецком.
