«Это все равно что обижаться на ударивший кого-то кулак. А голова? А руки? А вообще весь этот, что называется, советский конструкт? «Мы всего лишь навсего инструмент».
И действительно, в этом была доля истины, потому что, в конце концов, да, чекисты это сила, которая соприкасалась с конкретным человеком и нарушала права конкретного человека. Ведь если мы посмотрим на аресты, которые происходили в Латвии по политическим статьям, мы увидим, что это не так много людей ежегодно. Да, не так много. Но при этом сотни, тысячи подвергались так называемой профилактике. Это метод психологического давления, запугивания, это то, что людей деморализовало, и это то, что оставляло у людей в сознании след. Они говорили: «Дальше будешь так себя вести — будет плохо, пойдешь не учиться, а пойдешь в армию». И так далее. Масса, целый спектр, я бы сказал, такого психологического террора и давления — начиная с угроз и шантажа и кончая, безусловно, отеческим говорением, когда внушали: «Ну, ты же понимаешь, мы же тебе не зла хотим, мы тебя хотим отвратить от того, чтобы ты не переступил черту нашего советского закона». А партия оказывалась в стороне, потому что они хотя и руководили всей этой системой, но все эти нити и рычаги управления были общественности совершенно не видны и неизвестны.
Это стало более-менее вырисовываться как некий конструкт, когда открылись архивы, когда пришли 1991 год и путч. Поэтому этот, я бы сказал, номенклатурный слой, который, во-первых, очень удачно влился — особенно комсомольцы — в новые экономические условия, которые были открыты Горбачевым, в кооперативное движение, и они возглавили кооперативы, приватизацию. У них оказались огромные, я бы сказал, дивиденды и преференции. Потому что чтобы открыть бизнес, нужно же чем-то владеть. А у Комсомола была собственность. И у партии была собственность — и издательства, и объекты, и дома отдыха. И все это можно было превратить в инструмент обогащения, и все это стало происходить в последние годы правления Горбачева, что, собственно говоря, не так плохо. Потому что партия говорила о том, что нам экономика нужна многоукладная. Кто первый включился в создание многоукладной экономики? Конечно, те, у кого рычаги управления были в руках.
Здесь некоторые чекисты тоже преуспели, но им было не до этого, они все-таки военнослужащие. А комсомольско-партийная верхушка извлекла из этого максимальную выгоду. Поэтому никто из них «не утонул», а при новой Латвии «всплыл» и сказал «а почему бы и нет? Мы никого не преследовали».
И действительно, где мы найдем в архиве следы, что бюро ЦК Компартии Латвии санкционировало те или иные аресты? Мы не найдем таких следов, поскольку все это было на уровне говорения. Но КГБ-то согласовывало. Есть, конечно, еще материалы в партийных архивах, которые надо смотреть — регулярные донесения КГБ Латвии в ЦК Компартии Латвии, я не знаю, насколько сохранились эти архивы. Но этот вал документации в Москве, например, огромный. КГБ информирует Политбюро ЦК и секретариат ЦК, например, о молодежном движении панков, пишет специальное письмо. Это удивительная вещь! Или ЦК КПСС, который принимает решение в дискотеках в июле 1981 года. Вот оно — самое главное партийное дело. А молодежь удивляется — молодежь думает, что какие-то рок-группы запрещает Министерство культуры. Ничего подобного. Сначала это было рассмотрено на уровне Центрального комитета Компартии. А потом уже это превращается в какие-то директивы и указания, которые идут уже по советской линии»
