Решение было спонтанным. И, при всем сочувствии к беженцам, я все же в первую очередь шла помочь социальной службе. Я хорошо знаю, какая нагрузка падает в кризисной ситуаций на Департамент благосостояния Рижской думы.
Приехала задолго до открытия. У дверей уже мерзла довольно приличная очередь, многие с детьми. Подслушала разговор двух женщин у дверей, что стоят они с шести утра (открытие центра — в девять). Заодно прошлась по «протестному кварталу» вокруг российского посольства. Висящий на Музее медицины плакат с полуистлевшим черепом Путина — с одной стороны, следы протестной акции — с другой. Нужен ли плакат людям, бежавшим от т. н. «спецоперации», я, честно, не знаю, он и правда устрашающе смотрится. А организаторам акции, наверное, стоило бы регулярно убирать порванные и валяющиеся под ногами плакаты и сдувшиеся шарики. Просто с утра выглядело это довольно несимпатично.
Пособия выдавались почти все наличными, мало у кого уже открыт в Латвии счет в банке. На первого члена семьи — 109 евро плюс по 76 евро на каждого следующего. Мне хотелось рассмотреть людей, но сначала не было никакой возможности — просто сплошной поток. Все было очень четко. Касса-деньги-подпись-заполнение заявления в банк (если надо) — справка для получения пакета с продуктами, предметами гигиены и школьным набором. Параллельно было еще несколько очередей — общая, для регистрации, за номерками. Вестибюль перед залом, сам концертный зал превратились в один сплошной зал ожидания с экранами, транслирующими номерки, очередями за проездными, очередь на копирование документов (самая длинная), за визами, очередь в социальную службу для регистрации.
Было похоже на вокзал в разгар отпускного сезона, только никто не ехал отдыхать к морю. И воздух пах бедой вперемешку с кофе.
Весь день я не слышала ничего о войне — но будто слышала постоянно. Беженцев специально никто не расспрашивал, а они не стремились об этом говорить. Единственный эпизод, случившийся на моих глазах — вдруг зарыдала женщина, говорившая с соцработником, и ее проводили в кабинет психологической помощи.
Женщины, в том числе, беременные, дети разного возраста. Для самых маленьких был детский уголок. Мужчины. Они тоже были — и пожилые, и довольно молодые, вполне крепкие. Малыши беспечно носились между очередями. Подростки молча стояли рядом с мамами — отрешенные, со взрослыми серьезными глазами.
Вот прошла неделя, а я все вижу эти глаза.
Хоть я и стояла на конкретном участке, люди подходили с самыми разными вопросами. А где узнать про работу? Надо ли сначала оформлять визу или можно сразу регистрироваться в соцслужбу? Что с жильем? Есть ли в Балви детский сад и школа на русском языке? Как встать на учет беременным и где рожать в Риге? А сколько мы будем получать это пособие? А почему мы две семьи, но нас записали как одну? А какая еще помощь нам полагается?
Я копалась в справках, отвечая на ходу на вопросы, подслушивая ответы, которые давали работники соцслужбы, то и дело хватала за руку Ирену Кондрате (главу Департамента благосостояния Рижской думы), которая, как вездесущий вечный двигатель, сама носилась с этажа на этаж и по разным точкам, успевая везде и всюду, отвечая и тут же кому-то звоня, решая вопросы и помогая.
— Скажите, а можно ли где-то найти работу? — спрашивает женщина лет 40, с сыном-подростком.
— А кто вы по профессии?
— Я акушер-гинеколог из Днепра. Но я готова и полы мыть…
— Ну подождите полы мыть, — говорю и ловлю опять Кондрате.
Она тут же звонит, назначает встречу. Может быть, что-то и получится. Хоть на время. Работа — это так важно, важно занять себя чем-то, отвлечься, почувствовать себя нужным, а если это любимая и привычная профессия, тем более.
— Конечно, если вы в Латвии останетесь надолго, надо будет и язык учить, и диплом подтверждать.
— Да, я все понимаю, — говорит дипломированный украинский врач.
Есть два мира. И оба в Латвии. Один — в центре приема беженцев, другой — в Интернете.
Я читаю все, что есть в сетях. Вижу, как схлестнулись готовность помочь беженцам и какая-то аномальная неприязнь, порой даже ненависть. В открытую и между строк люди пишут, что им тут тоже не сладко, они недовольны налогами, депутатами, правительством, велодорожками, языковой политикой, очередями в детские сады и ценами на все. Междусобойчики в а-ля «мамских» группах про «этих, понаехавших». На робкие попытки выяснить, есть ли на что-то скидка, виртуальный гомерический хохот. На предложения каких-то услуг — «могу присматривать за детьми, делаю маникюр и т.д.» — нравоучения. Желание подчеркнуть лишний раз, что не ту страну вы выбрали, давайте-давайте отсюда, подобру-поздорову, как бы чего не вышло. И тут же — «они ж только за пособием приезжают, сейчас рванут туда, где побольше».
Вероятно, во всем есть своя логика. Не все беженцы одинаково несчастны, а латвийцы — одинаково счастливы. И святое дело — найти доступный и, главное, безопасный объект для излияния своего недовольства. Ну не к Кариньшу ж бежать за этим, в самом деле. Причем, это же доказано — как только кому-то выльешь на голову ведро с дерьмом, твоя жизнь немедленно станет на порядок счастливее.
Человек плотно набит органами, но не всеми правильно пользуется. Часто путают мозг и сердце, например. Или рот, который лучше закрывать и открывать по делу. Лишний раз вспомнить, что
это не мы сидим на чемодане с наскоро собранным скарбом, с плачущим ребенком, беременные. Это не нас сначала бомбили там, а теперь тут рассматривают под лупой
и стебутся: «Да вы что, обалдели? Нам тут самим хреново, вы куда приперлись?»
Я не собираюсь ни за кого извиняться, я вообще против коллективных покаяний. Надеюсь, не все беженцы хотя бы читали то, что про них пишут. Хотя бы эти подростки своими взрослыми глазами не читали. А если читали, то уже понимают, что надо фильтровать весь этот базар и тоже учиться пользоваться мозгом. Опыт малоприятный, но полезный.
Я напишу напоследок несколько слов, если кто их не знает или забыл — погуглите.
Гостеприимство. Взаимопомощь. Сочувствие. Сострадание. Милосердие. Благородство.
Надеюсь, они еще не помечены словарями как «устаревшие».
