Она какая-то ну очень дальняя родственница некогда руководителя Компартии Латвийской ССР, а потом одного из кремлевских небожителей «брежневского розлива» Арвида Пельше. Но как ни крути, в маленькой Латвии почти все родственники.
Эта фамилия, по словам самой Виктории, ей мешала в советские годы, потом мешала уже в годы независимости. В советские годы с ней осторожничали «сильные мира сего», потому что она была ну очень новаторской по тем временам (1960-70-е), дружила с Эрнстом Неизвестным. А с приходом независимости некоторых пугала уже одна фамилия. Хотя, впрочем, в 1997-м Виктория стала одной из первых, кому присудили гражданство Латвийской Республики за особые заслуги.
Гораздо интереснее личность родного отца Виктории, академика Роберта Пельше. В советские годы его именем была названа одна из центральных магистралей рижской Пардаугавы, но с приходом независимости ее переименовали, конечно. Хотя меньше всего Роберт Пельше был связан с коммунизмом, это был один из столпов латвийской культуры. Еще до всех революций 1917-го жил в Париже и был лично знаком, между прочим, с Огюстом Роденом (не отсюда ли, кстати, решение дочери стать скульптором?). И между прочим, Роберт Пельше был основателем Латвийского института фольклора - наверное, подобную функцию сейчас выполняет тот же Институт Латвии, из которого вышла будущий президент Вайра Вике-Фрейберга, кстати.
В конце 1950-х Роберт погиб на углу Дзирнаву и Ленина (ныне Бривибас). Его сбила машина, укатившая в сторону КГБ. Виновника трагедии не нашли, но сама Виктория убеждена, что это было убийство, устроенное «конторой глубокого бурения». «Он много знал».
Итак, ровно 85 лет родилась Виктория Пельше. Родилась в Москве и жила в легендарном «Доме на набережной», прямо напротив Кремля. Кстати, жила в одном подъезде с дочкой Сталина Светланой.
Несколько лет назад я сидел в гостях у Виктории под ее легкой настенной чеканкой, которая однажды упала и слегка «пригрела» гостившего у Виктории Бориса Шалвовича Окуджаву. И я спросил, каковы ее первые воспоминания о жизни? Варя курицу, она ответила, что первое воспоминание - боль. Картинка в тумане, как отец несет ее на руках из Кремля, где в больнице ей вырвали гланды - и боль. В последующие годы у Виктории будет еще много боли, не только физической.
Одна ее история с погибшей монументальной скульптурой «Ангара» чего стоит! Ее должны были установить в Сибири и это был главный труд всей жизни, но сменилась власть, работа оказалась не нужна ни России, ни Латвии. Глиняный вариант, с которого и отливают в бронзу, погиб в огромном рижском сарае-мастерской, через дырявую крышу которого шел дождь. И об этом документалисты создали большой драматический фильм! Но Виктория пережила и «Ангару», и фильм, и многое другое. С нами ее монументальная «Даугава» в Рижском морском порту, ее леопарды в Парке праздника песни, работы на телецентре «Останкино» и множество работ меньшей формы.
Самая большая отдушина Виктории - дикий ливский берег в Мазирбе, в котором она проводит теплое время года, но и там сейчас уже селятся опять «сильные мира сего». Новые «сильные».
Накануне нынешней даты я позвонил «товарищу Пельше» и, по счастью, она подняла трубку. Понимающие поймут: потому что сам разговор зачастую отнимает у занятого своими заботами и мыслями много энергии. Да и кто сейчас по телефону-то говорит? Все в фейсбуке! Беседовал около получаса. Говорили о многом - о здоровье, о знакомых, кто где сейчас, Виктория Робертовна искренне интересовалась. Сказала, что летом все-таки изваяла небольшую работу. Что в начале января вакцинируется. О том, что мечтает навестить дальних родственников в Москве, но как сейчас туда поехать, в пандемию?
«Хорошо там, где близкие и друзья», - сказала сейчас Виктория. – «Это главный повод куда-то поехать. А так... Сейчас, говорят, дешевые билеты в европейские города, но у меня нет интереса лететь туда «отдыхать», когда тебя там никто не ждет. Я была, кстати, в Париже, достаточно давно. И представляешь, он мне показался достаточно провинциальным и не очень-то чистым. И вообще, там не было у меня знакомых...».
А на вопрос для прессы, что сейчас ей доставляет радость, «товарищ Пельше» ответила: «Только природа. Я сейчас в своем доме на Югле часто смотрю рассветы, они такие интересные, красочные». А как потеплеет - в Мазирбе, где можно обливаться колодезной водой, где можно есть камбалу и пить чай. Хотя бывали времена, когда можно было после трудового дня (там тоже мастерская) смело отведать водочку...
Там, в Мазирбе (19 километров от мыса Колка), бывая в гостях раз десять, я изучал у Виктории практическую магию. «Виктория, можно приехать?», - спрашивал я лет двадцать. «А вы не боитесь? У нас прохладно. Хорошо, будем сажать георгины!».
В Мазирбе любое произнесенное слово совершенно не случайно. И действие - тоже. Через время (но иногда даже через секунду) вы понимаете их истинный смысл.
«Почему я леплю женщин? Ой, я наверное, скажу сейчас что-то богохульственное», - искренне смущается Пельше, человек совершенно языческий, будто пришедший из дохристовских времен. – «Я попру, очевидно, против двух тысяч лет, но: а мне неинтересен даже распятый Христос! Потому что все видят, как он страдает. А никто не видит распятой женщины. Короче, я жду настоящую мужскую натуру, не страдающую!». И ударяет кулаком о стол. «Но пока не нахожу...».
Через пятнадцать минут мы купаемся в холодном море. И я наконец-то вижу не просто лежащую в море фигуру Виктории, а бронзовую загорелую фигуру работы Пельше. Понимаю, что Виктория лепит себя, настоящую женщину, понимаю, что я – один из миллиардов мужчин, которые никогда не станут для Пельше натурой. Потому что я, извините, рыдаю. От смеха. Потому что после моря и водки споткнулся в сумерках в дюнах - и полетел в заросли метра на три. Разве можно с Викторией не полететь?
Помню, тогда в углу стояла ваза с подаренными Виктории двенадцатью красными тюльпанами и с одним фиолетовым. И все за столом заметили, как трехмесячная такса Фенечка, резвясь, вытянула именно... фиолетовый. На следующий день Фенечка вновь выкинула волшебный ботанический фокус: сорвала в саду нарцисс и принесла мне его в пасти. Я сказал Виктории, ну неужто я нарцисс? А она и ответила: «Но неужто мужчина ни разу им в жизни не был?».
Приезжал рыбак Илгварс, подрабатывающий в Тукумсе телемастером. Внешность вполне хемингуэевская. К Пельше он пришел починить велосипед «Виктория», который она некогда купила в Даугавпилсе. А у Илгвара нет передних зубов, и вообще бандитский вид. Но такие интеллектуальные разговоры я вел только с дипломатами. ,
Он, потомок ливов, моментально меня сканировал ясновидческим взглядом. И вежливо оценивал... «Я вам должен сказать, что в прошлом году рыба совершенно не ловилась. Правда, в этом году», - Илгварс вновь мельком взглянул на меня, - «уже появилась кой-какая селедка”. Через пять минут беседы я попытался сказать что-то более уместное и Илгварс, подумав, оценил так: «Впрочем, не все плохо. Вот уж целых 20 тонн только что отгрузили. Правда, это была всего-навсего салака, рыба некрасивая, потому как слегка замороженная горожанами. Город - не деревня!».
И ели вимбу и камбалу еще на следующий день! А перед этим рыбак говорил, неспешно осушая до дна: «Чувствую, скоро пойдет камбала. А там, уж видать, и до вимбы недалеко». Потом ели и камбалу, и вимбу. А Виктория сажала георгины, у которых, кстати, такая вполне скульптурная форма! Которые распустились во всей красе в пору золотой осени...
Крепкого здоровья, товарищ Пельше!
