«На протяжении большей части 1990-х и в начале 2000-х Россия главным образом занималась восстановлением своего государства, экономики и вооруженных сил после травмы распада Советского Союза. Возвращение России на центральное место в мировой политике обнажило недомыслие многих ученых и политиков, которые игнорировали Россию в те десятилетия или пренебрежительно утверждали, что эта страна неважна “в мире после 11 сентября”, ведь в этом мире главный акцент ставится на борьбе с терроризмом и межрелигиозным насилием на Ближнем Востоке.
Возможно, из-за этого пренебрежения возрождение России в XXI веке привело к появлению большого числа неверных представлений о ее целях в международной политике», — считает эксперт в области международных отношений, адъюнкт-профессор Военной академии США Роберт Персон. В статье, опубликованной на портале вашингтонского аналитического института Center for Strategic and International Studies (CSIS), он критикует четыре самых распространенных, на его взгялд, мифа о геополитической стратегии России.
Четыре мифа вкратце
Миф №1: стратегия России объясняется идеологией
Мировоззрение и стратегические цели России в большей степени определяются не идеологией, а глубоким и стойким ощущением геополитической незащищенности, которое веками определяло ее отношения с внешним миром. Читать подробнее
Миф № 2: Россия стремится восстановить СССР или Российскую империю
Россия XXI века старается стать «постмодернистской империей», для которой характерен опосредованный контроль, а не прямое управление, и которая стремится достичь устойчивого влияния и власти и при этом взять на себя минимум ответственности... Читать подробнее
Миф № 3: Россия стремится восстановить былой мировой порядок
Мировой порядок, который стремится установить Россия — многополярная система, в которой великие державы управляют остальным миром и координируют свои действия, чтобы гарантировать соблюдение своих национальных интересов — не может быть восстановлен, потому что он никогда не существовал... Читать подробнее
Миф №4: Путин — оппортунист, а не стратег
Не следует ни преуменьшать, ни мифологизировать стратегические способности Путина. Он стратегический оппортунист и будет продолжать использовать для продвижения национальных интересов России неожиданные возможности, когда таковые будут возникать... Читать подробнее
Выводы
Сегодня Москва ближе к достижению своих целей, чем 5, 10 или 20 лет назад. По этому показателю Россия добилась заметных стратегических успехов. Располагает ли Россия средствами для коренной реорганизации международной системы? Скорее всего, нет. Однако она еще может доставить массу неприятностей. Читать подробнее
Миф №1: стратегия России объясняется идеологией
Распространенное заблуждение состоит в том, что лидеры России (и Путин в частности) при формулировании и достижении стратегических целей России руководствуются идеологическими мотивами, полагает автор. Часто эта идеология классифицируется как нелиберальный консерватизм. Эта точка зрения подтверждается высказываниями самого Путина. Например, в 2019 году он заявил в интервью Financial Times, что «либеральная идея устарела».
Нет сомнений в том, что Путин придерживается консервативных социальных ценностей и нелиберальных политических принципов. Однако, утверждает Персон, для российских властей эти ценности и принципы являются скорее полезными инструментами для того, чтобы сеять разногласия между противниками, тем самым продвигая реальные политические интересы России.
Высказывались также предположения о том, что на стратегическое мировоззрение России сильно влияет идеология евразийства, уходящая корнями в русскую политическую философию XIX века и наделяющая русскую нацию вдохновляющей — или даже божественной — миссией объединения русского и нерусских народов с общей культурой, проживающих на территории бывшей Российской империи.
В последние годы эта идеология отождествлялась с российским политическим мыслителем Александром Дугиным, которого в американском политическом журнале Foreign Affairs назвали «мозгом Путина». Однако свидетельств того, что Дугин имеет какое-либо прямое идеологическое влияние на Путина, весьма мало. Скорее, евразийство — это всего лишь одно из направлений националистической мысли, которому соответствуют определенные (но не все) элементы политики Кремля, полагает профессор.
По его мнению,
мировоззрение и стратегические цели России в большей степени определяются не идеологией, а глубоким и стойким ощущением геополитической незащищенности, которое веками определяло ее отношения с внешним миром.
Это чувство уязвимости сформировано географией (большую страну трудно защитить от внешнего вторжения), соседством с другими великими державами и собственными экспансионистскими тенденциями России, которые часто снижали безопасность, а не укрепляли ее. (Тут автор твердо солидаризируется с классиком кремлинологии Джорджем Кеннаном, автором знаменитой «Длинной телеграммы» — аналитической записки о причинах действий СССР, составленной в 1946 году.)
По иронии судьбы, историческая дилемма безопасности России по большей части была «самовнушеннной». Россия граничит с Европой, Ближним Востоком и Дальним Востоком. Такая география должна была бы служить аргументом в пользу осторожности во внешней политике. Но
Россия была склонна к экспансии именно из-за уязвимости:
когда она захватывала некие земли, она воображала, что таким образом предотвращает нападение на нее других великих держав, создавая «буфер». Однако только что завоеванный регион также требовал защиты от нападения извне — и для этого были необходимы новые территории, буфер для для буфера.
Возникающий в результате этого менталитет осажденной крепости проявляется во всех российских стратегических документах; он отражается и в риторике, как, например, в речи Путина в марте 2014 года, когда он объявил о присоединении Крыма: «У нас есть все основания полагать, что пресловутая политика сдерживания России, которая проводилась и в XVIII, и в XIX, и в ХХ веке, продолжается и сегодня. Нас постоянно пытаются загнать в какой‑то угол за то, что мы имеем независимую позицию, за то, что ее отстаиваем, за то, что называем вещи своими именами и не лицемерим».
«Если верен аргумент о том, что стратегическое мировоззрение России обусловлено глубоким чувством незащищенности и внешней угрозы от окружения, а не идеологией ее нынешних лидеров, то
мы должны признать неприятную реальность будущего. Когда-нибудь нынешние лидеры России, в том числе Путин, больше не будут управлять страной. Но география и геополитические реалии России останутся неизменными, и, если исходить из прошлой истории, ее стратегические цели будут сохраняться еще долго после того, как новое поколение российских правителей займет Кремль»,
— прогнозирует Персон.
Миф № 2: Россия стремится восстановить СССР или Российскую империю
После военных действий России против Грузии в 2008 году и Украины с 2014 года заявления о том, что Кремль хочет восстановить империю в пределах территории бывшего Советского Союза или Российской империи, стали обычным явлением во многих политических кругах Запада. Однако, по мнению профессора, Россия XXI века скорее старается стать «постмодернистской империей», для которой характерен опосредованный контроль, а не прямое управление, и которая отдает предпочтение экономическим и культурным рычагам вместо откровенно военных инструментов — в стремлении
достичь устойчивого влияния и власти и при этом взять на себя минимум ответственности.
«Вместо формальной территориальной империи под прямым управлением Россия пытается установить исключительную сферу влияния на бывшей советской территории. В этой сфере влияния Россия претендует на привилегированный статус, который дает Москве “место за столом” в столице каждого постсоветского государства, а также на право вмешиваться, когда это необходимо, во внутренние дела этих стран. Если государство в предполагаемой российской сфере влияния примет решение, которое угрожает интересам России, как, например, попытка Украины вступить в НАТО или в Европейский Союз, Москва готова использовать необходимые рычаги влияния, чтобы наложить вето на этот выбор. Эта сфера привилегированного и исключительного влияния является ключевым элементом стратегических решений России в сфере безопасности», — пишет автор.
Миф № 3: Россия стремится восстановить былой мировой порядок
Стремление России установить сферы влияния на постсоветском пространстве побудило многих аналитиков приписать Кремлю желание возродить послевоенную «Ялтинскую систему» международных отношений, отмечает Персон.
«Ради исторической достоверности следует отметить, что концепция сфер влияния официально не обсуждалась на Ялтинской конференции 1945 года, хотя напряженные переговоры о судьбе послевоенной Польши гарантировали, что Москва утвердит свое доминирование в Восточной Европы. Фактически, “раздел” случился в октябре 1944 года, когда Сталин и Черчилль согласились в Москве о процентах “влияния” в Восточной Европе. И именно в Потсдаме, а не в Ялте, Трумэн, в отличие от Рузвельта, не имевший принципиальных возражений против сфер влияния, согласился на то, что стало равносильно разделу Европы на части. Тем не менее, после войны “Ялта” стала синонимом советской сферы влияния, и этот образ снова и снова появляется и в западном, и в российском дискурсе», — поясняет аналитик.
Автор приводит еще один исторический пример, который иногда предлагают в качестве аналогии стратегии России в XXI веке. Это Венская система международных отношений («Европейский концерт», предусматривавший, что некоторые державы считаются «великими» и что между ними должен существовать баланс сил), созданная после наполеоновских войн. Как и в случае с Ялтой, в этой аналогии есть доля правды. Как и тогда, «большая стратегия» России направлена на создание «концертов» великих держав мира, через которые она может оказывать влияние на международные дела за пределами постсоветского региона.
Таким образом,
Россия рассматривает «концерт» и собственное участие в нем как главную гарантию международного порядка и стабильности.
Сочетая как формальные элементы (такие, как Совет Безопасности ООН, где Россия имеет право вето), так и неформальные консультационные форумы, главная цель участия России в «концертах» XXI века — иметь решающий голос в улаживании мировых проблем способами, отвечающими российским интересам.
То, что упоминания о Ялте и «Европейском концерте» стали частыми в описаниях российской стратегии, не случайно: сам Путин много раз говорил об обеих системах, отдавая должное миру, стабильности и гармонии, которые они предположительно привнесли в мировую политику.
Однако мифы о «золотом веке» сотрудничества великих держав, будь то Ялтинские соглашения или пост-наполеоновский «концерт» — не более чем мифы, подчеркивает Персон. В реальности эти системы урегулирования не привели ни к глобальной стабильности, ни хотя бы к долгосрочному сотрудничеству между победителями. Всего через год после Ялты Черчилль произнес свою знаменитую речь о «железном занавесе», ознаменовавшую начало Холодной войны и конец сотрудничества СССР и Запада. «Европейский концерт» просуществовал относительно недолго и функционально умер к концу 1825 года.
Исторические факты не помешали нынешним российским элитам идеализировать эти системы и место России в них и рассуждать о том, что Путин стремится стать «современным Меттернихом» (главный организатор Венского конгресса 1815 года, руководил политическим переустройством Европы после Наполеоновских войн).
«Реальность такова, что
мировой порядок, который стремится установить Россия — многополярная система, в которой великие державы управляют остальным миром и координируют свои действия, чтобы гарантировать соблюдение своих национальных интересов — не может быть восстановлен, потому что он никогда не существовал.
Но Путин, несомненно, сознает, что такие мифы могут быть мощным инструментом пропаганды», — полагает автор.
Миф №4: Путин — оппортунист, а не стратег
Часто можно услышать, продолжает профессор Персон, как комментаторы подвергают сомнению само существование у России «большой стратегии», утверждая, что Владимир Путин — не стратег который последовательно осуществляет некий великий замысел, а оппортунист.
«Предположение о том, что стратегия и оппортунизм являются взаимоисключающими, является чрезмерно упрощенным: независимо от того, кто инициировал действия в первом или втором раунде стратегического взаимодействия, оба государства будут отвечать друг другу на эти действия. Как признают исследователи теории стратегического выбора, стратегические взаимодействия представляют собой повторяющиеся игры, а не однократные взаимодействия. Вопреки мифу о том, что оппортунизм является признаком плохой стратегии или ее отсутствия, определенная степень гибкости необходима для успешного достижения государством своих стратегических целей», — поясняет профессор.
По его мнению, ни один стратег не может предвидеть и спланировать все неожиданные препятствия и возможности. Но хороший стратег будет хорошо владеть набором тактических инструментов, зная, когда двигаться вперед, отступать, объезжать или использовать возможность для продвижения к более крупной цели. Хорошая стратегия не является несовместимой с оппортунистическими действиями — она зависит от них.
Аналитик предлагает в этой связи рассмотреть «крымский гамбит» Путина.
Нереалистично предполагать, что президент России контролировал или даже просчитал длинную цепочку событий, которые привели к украинскому политическому землетрясению 2014 года:
соглашение об ассоциации Европейского Союза с Киевом, протесты на Майдане, бегство Януковича, националистическая политика временного правительства, оттолкнувшая многих этнических русских на юге и востоке Украины.
Но крах украинского политического режима предоставил Путину и шанс, и риск. Риск заключался в том, что революция угрожала извлечь Украину из сферы влияния России, возможно, навсегда. Шанс — в том, что Россия смогла быстро и неожиданно вмешаться для достижения двух крупных стратегических побед: забрать Крым и обеспечить контроль над базой Черноморского флота в Севастополе.
«Тот факт, что искусный оппортунизм Путина делает его эффективным стратегом, не означает, что он не совершает ошибок. Не менее широко распространенный миф о том, что Путин — великий стратег, гроссмейстер мировой политики, также не соответствует действительности: Россия за последние нескольких лет совершила ряд стратегических ошибок, включая военное вмешательство в Донбассе. Теперь это тлеющий конфликт, из которого Москва, похоже, не может выбраться.
Для западных политиков это означает, что
не следует ни преуменьшать, ни мифологизировать стратегические способности Путина.
Скорее, мы должны признать, что он стратегический оппортунист: он будет продолжать использовать для продвижения национальных интересов России неожиданные возможности, когда таковые будут возникать. Поэтому мы должны ожидать неожиданностей и быть в равной степени готовыми к гибкому и быстрому реагированию, чтобы действия России не создавали “фактов на земле”, которые наносят ущерб долгосрочным интересам США», — пишет Персон.
Выводы
Нет никаких сомнений в том, что у России есть гранд-стратегия, независимо от того, отражена она в фундаментальных документах по национальной безопасности или нет. Анализируя заявления и действия России, становится очевидным, что у руководства страны есть хорошо продуманные стратегические цели и что Москва управляет широким спектром ресурсов и методов для их достижения. Другими словами, Россия ведет себя стратегически.
Но есть ли у России успешная гранд-стратегия? За последние несколько лет Россия сделала несколько ключевых шагов на пути к своим стратегическим целям, при этом сталкиваясь с неожиданными вызовами и возможностями — и адаптируясь к ним.
Сегодня Москва ближе к достижению своих целей, чем 5, 10 или 20 лет назад.
По этому показателю Россия добилась заметных стратегических успехов.
И все-таки — действительно ли ассиметричный инструментарий подрывной тактики отвечает задаче установления многополярного мирового порядка, к которому стремится Россия? Путин доказал, что умеет максимально эффективно играть имеющимися у него слабыми картами. Но располагает ли Россия средствами для коренной реорганизации международной системы?
Скорее всего, это не так: одно дело — уколоть оппонента и навредить ему где-то на периферии. Совсем другое — обрушить всю систему и построить что-то на этом месте. Если представление России о многополярном миропорядке, в котором доминирует клуб великих держав с особыми привилегиями, станет реальностью, это произойдет не столько за счет усилий России, сколько из-за отречения США от глобального лидерства и замещения этого вакуума Китаем.
Однако, как показали махинации Кремля в последние годы, Москва еще может доставить массу неприятностей, заключает Роберт Персон.
