Казалось бы, трудно рассуждать о новой постановке по этой пьесе, когда по-прежнему все помнят совершенно идеальный и, кажется, абсолютно аутентичный спектакль Московского театра Сатиры в постановке Валентина Плучека. Хотя он гремел давно, с 1969 по 1987 годы, но заслуженно обрел бессмертие, будучи записанным на кинопленку в 1973-м. Там и впечатляющие на всю жизнь пышные сценография и костюмы Валерия Левенталя, и музыкальное обрамление. И Александр Ширвиндт. И Вера Васильева. И Андрей Александрович Миронов в заглавной роли, конечно.
Извините, но в данном случае мне это необходимо упомянуть.
Мне вообще на эту тему было тяжело рассуждать долгие годы, учитывая, что в возрасте пятнадцати лет я видел вживую спектакль с Андреем Мироновым. Причем, именно тот, когда за пять минут до финала артисту стало плохо и его увезли в рижскую больницу в Гайльэзерсе.
Это было 14 августа 1987 года. Моя мама, с которой мы тогда смотрели тот спектакль из оркестровой ямы (ближе некуда) вообще отворачивается, как только видит кадры по телевидению из той телеверсии. Понятно, почему. Обрамленная в рамку программка того спектакля — в углу дальней комнаты.
Но есть история от Марка Захарова, который спустя десять лет после смерти Миронова первым на российской сцене поставил своего «Фигаро», посвятив его памяти любимого артиста. Ту версию «Ленкома» рижане, кстати, видели — в 1996-м на сцене «Дайлес», во время гастролей московского театра. Несмотря на отличный актерский состав и опытность режиссера, я ту постановку не воспринимаю — при глубине самого материала, до которой удачно докопался Плучек, это был просто водевильчик. Но важно, что Марк Анатольевич сказал, что все понятно, но неужто теперь никогда нельзя ставить «Фигаро»?
Так что нынешний спектакль по Бомарше, поставленный совсем недавно в Таллине живущим и работающим в Риге Сергеем Голомазовым, стал шестой увиденной мною версией неувядаемой пьесы.
Помимо двух вышеупомянутых воплощений, добавлю воплощение третье, увиденное летом 1994-го во время гастролей Лиепайского театра в Латвийском Национальном театре. Это была постановка Херберта Лаукштейнса и кроме практически «мультяшного» графа Альмавивы, сосущего леденец и постоянно приговаривающего «ну да, ну да, ну да», мне там ничего не запомнилось.
Вот из того, что запоминается на всю жизнь — приезд на почившую ныне из-за известных событий «Золотую маску в Латвии» спектакля Кирилла Серебренникова (более десяти лет назад). И несмотря на то, что там как раз не было никакой аутентичности (действие перенесли в современность, ну ясно — Серебренников!), там было столько потрясающих находок, на грани гениальности. Подчеркну — это был как раз тот более-менее «спокойный» период в творчестве именитого Серебренникова, который мне лично нравился — в отличие от последующих «эмоциональных закосов», которые, впрочем, оправданы последовавшими потом на режиссера напастями.
Да, но самое главное, что тогда я увидел гениального исполнителя Фигаро.
И это был, уж извините за упоминание, Евгений Миронов (давайте ненадолго забудем эту его поездку в Мариуполь и т.д.). Он все равно гениальный артист. Он играл так, что некоторые зрители боялись, что, падая под закрывающийся после первого отделения занавес, умрет на месте. Какая-то совершенно непонятная даже большим знатокам театра форма существования на сцене (да и в жизни тоже). Пусть не оскорбляются поклонники Андрея Александровича Миронова, которого и я до гробовой доски буду обожать, но тут сбылись слова мудрого Зиновия Гердта, говорившего на склоне лет о юном Евгении, что «этот Миронов того Миронова переплюнет».
Но потом был пятый увиденный мною Фигаро, и он был совершенно прелестный. Та версия Евгения Писарева в Московском театре имени Пушкина, которую привезли на ту же «Золотую маску в Латвии», но уже в 2015-м, пленяла своей барочностью и легкой порочностью. И абсолютно очаровательным Сергеем Лазаревым в заглавной роли, которого широкая публика знает как эстрадного исполнителя, но на самом деле он же великолепный артист, выпускник школы-студии МХАТ им. Чехова. Там еще была совершенно «крышесносная» сценография великого Зиновия Марголина в пять ярусов. Спектакль давно выложен в свободный доступ в интернете, рекомендую!
Так вот, после всего этого поступок Сергея Голомазова, «покусившегося» на святое, заранее вызывал у меня закономерное любопытство. Я знал и так, конечно, что он мастер. Но
как после всего вышеперечисленного можно поставить нечто новое? То, что может удивить... Меня удивило — то, что я в кои веки во время почти трехчасового спектакля, как минимум, семь раз искренне смеялся, как и весь зал. И один раз прослезился. Не так часто такое бывает.
Это при том, что необходимо учитывать заранее известные факты — эстонский театр после вышеперечисленных можно назвать периферией. Это без обид, ведь в широком смысле это понятие означает «не центральные местности». Какие артисты — даже латвийцам неведомо. И любопытно, как вообще можно передать шампанское пиршество от Бомарше на небольшой сцене (она небольшая и в Таллине, и в Риге)?
И тут режиссеру пришлось явно поразмышлять. И он пришел к выводу, что французский шедевр — это действительно праздник для души. Это главное.
Это произведение о том, что человек создан для счастья.
Ну, как птица для полета. И важно, что в финале пьесы все заканчивается хорошо и счастливо, все удовлетворены — и герои, и зрители. Поэтому режиссер расставил акценты так, что зритель ушел из театра вдохновленный. А такое в театре бывает не всегда.
Боюсь, что даже современное юношество хорошо знает текст великой пьесы (благодаря той записи от 1973 года). Так что в данной версии его совсем слегка дополнили неожиданными импровизациями по ходу действа, ремарками героев. Но в тему.
И важно, что здесь отлично выписанные образы, несколько буффонадные, ярко загримированные.
Например, вальяжный Граф, в тупиковые для себя моменты крутящий кудрю на своем парике. Графа, кстати, играет Александр Ивашкевич, хорошо знакомый нашей публике (играл в нашем театре в «Моей прекрасной леди» в постановке Аллы Сигаловой, проводил в Риге свои фотовыставки). Графиня Альмавива — типа дура дурой, с изломанными и порывистыми движениями. Веселенькая Сюзанна. «Моднявый» (стиляга!) и манерный Базиль, чем-то похожий на Бориса Моисеева — на высоких каблуках, с гламурным париком. Вечно больной доктор Бартоло (он является на сцену кашляющим, потом с капельницей, потом вообще с аппаратом на переломанной шее). И совершенно атасная, эксцентричная Марселина! В довесок ко всему — абсолютно тупой судья Бридуазон. Еще и глухой. И Керубино, этот вечный «херувим любви», который чуть ли не летает в поисках новой любви и льнущий к каждой женской особи.
Тут совершенно изумительная игра артистов, вот кто бы мог подумать.
Это касается и Графа, и Графини, и Марселины... Но особенно, на мой взгляд, идеальным в своей роли был исполнитель роли Керубино Михаил Маневич. Молодой артист, в образе которого мы видим практически готового мастера. Но меня это совершенно не удивило, поскольку узнал, что он, поступивший в Русский театр Эстонии в 2022 году, учился в знаменитой школе-студии МХАТ, да еще и у Виктора Рыжакова, который до последнего момента был худруком «Современника».
Понимаю, что в нынешние времена все русское воспринимается под определенным углом, но тут я смело пишу, что мне абсолютно понятно, откуда корни великолепной игры у Татьяны Егорушкиной в образе Графини, у Сергея Фурманюка (Бартоло) и Дмитрия Косякова (Базиль). Они все выпускники все той же школы-студии МХАТ, только 2006 года (выпускались у самого Игоря Золотовицкого). Как ни крути, одна из самых великих театральных школ мира, и Русскому театру Эстонии в данном случае очень повезло.
А режиссеру Голомазову повезло с материалом — с драматургическим и артистическим. При таком раскладе можно было смело браться за дело.
На этом фоне становится не столь важной сценография, которая по понятным причинам минимальна и состоит из нескольких больших конструкций, но постоянно видоизменяющаяся (то замок, то кабинет, то сад). Это для тех, кто помнит потрясение от увиденных работ Левенталя и Марголина, но они ведь таких денег стоили! Здесь большой акцент как раз на буффонадные костюмы, которые, наряду со сценографией, сделал весьма уважаемый в театральном мире Михаил Краменко, главный художник театра «Гешер» (Тель-Авив).
Но пьеса про балагура и озорника Фигаро — это именно игра. И игра артистов тут становится самой главной составляющей. Равно как и роль режиссера,
который придумал ряд ярких сцен, центральной из которых можно считать сцену неожиданного обретения Марселиной в лице Фигаро сына. И всем знакомые с детства ее слова: «С вами, дети, я перенесу всю свою нежность!» — это гимн! И преображение из злобной и эксцентричной старой девы в нежную мать (отличная актриса Лариса Саванкова). Все это под музыку, кажется, из телешоу «Кто хочет стать миллионером», потому как воистину — нахождение сына дороже денежного мешка. И это именно тот случай, когда, по словам Фигаро, действительно хочется смеяться и плакать.
А еще, например, сцена размышлений в одиночестве Графа, который испытывает внезапную ревность — и прямо на сцене под всеобщий смех зала разыгрывается воображаемая Графом картина веселой «оргии», в которой участвуют Графиня, Фигаро, Сюзанна и, разумеется, вездесущий Керубино.
А уж выбежавший в сцене охоты Графа на зайца большой Заяц, который выдает хореографические па, а вслед за ним выбегающий на сцену на игрушечном коне Граф — это то, отчего от смеха (до слез!) лежит весь зал. При этом ни грамма пошлости. Так — небольшая шалость. На том же конике Граф во втором акте будет скакать по саду, разыскивая Сюзанну — сад-то в реальности большой, в отличие от небольшой сцены.
При этом остается главное — например, проницательность Фигаро в его первом монологе, когда он объясняет Графу суть политики (надо же, двести лет прошло, а ее составляющие не изменились, и здесь звучат аплодисменты). Уж не говоря о главном монологе Фигаро, звучащем в сцене сада.
Сам режиссер считает этот монолог одним из самых выдающихся в мировой драматургии. Здесь ведь предстает весьма неординарный человек, а не просто плут. Человек, переживший очень многое, и не случайно у нынешнего Фигаро в исполнении молодого и хорошего артиста Александра Жиленко (в Русском театре Эстонии с 2011 года, в том же году окончил Санкт-Петербургскую академию театрального искусства) — фризура с проседью. Это человек, который заслужил свое счастье. Ему веришь и за него держишь кулаки.
И разумеется, все закончится хорошо. «Все хорошо», — так и скажет в конце Граф в ухо глухому судье. Но вот знаменитых куплетов не было. «После Сатиры и Андрея Миронова это невозможно», — сказал мне режиссер Голомазов, и его можно понять.
Но здесь танцы — от начинающегося вновь немецкого диско, звучавшего в сцене уходящего на войну Керубино (тут режиссер явно созорничал, почти как Фигаро), но переходящие в танцы под неоклассическую музыку (хореограф Ольга Привис).
«Новый мотив на старый лад» — эти слова, сказанные Графиней, запечатывающей письмо булавкой, тут весьма уместны.
Но для меня лично было важно уже самое начало этой версии, когда выходят герои пьесы — Сюзанна, Фигаро. И каждая их фраза благодаря техническим ухищрениям отдавалась за кулисами и в зале эхом. «Здесь слишком громкое эхо», — несколько раз говорят герои этой великой пьесы во втором акте.
Данную постановку можно считать удачным эхом памяти, оставшейся нам от прежних версий. А уж для зрителя, который этот спектакль про Фигаро увидит впервые — это вообще роскошь!
Сергей Довлатов в семидесятые годы несколько лет проживший и проработавший в Таллине и бывавший в Русском театре Эстонии, писал в одном своем произведении: «Публика у нас добродушная, поэтому устроила овацию». Я бы не сказал, что наша латвийская публика такая уж добродушная. Но аплодисменты — заслуженные. И приятно, что это тот случай, когда не смотришь на часы во время спектакля. И, в общем-то, большинство явно не прочь посмотреть эту постановку еще раз.
