Как раз на днях на открытии одной выставки я дискутировал с приятелями о художественных потрясениях. Как давно они были у меня? А у собеседника, который на 15 лет старше меня? Пришли к выводу, что чем больше ты видишь, тем меньше впечатляешься. Это не хорошо, и не плохо, это нормально. Чем чаще ты, сравнивая аналоги, анализируешь и делаешь соответствующие выводы, тем спокойнее воспринимаешь все происходящее.
Для сравнения. Идет, например, в нашей Опере великая опера Джаккомо Пуччини «Тоска» — еще в семидесятых-восьмидесятых. Поют отлично, и музыканты, играющие эту музыку уже раз в семидесятый подряд, понимают: все замечательно. Но вдруг приезжает к нам в середине восьмидесятых петь эту Флорию Тоску украинская певица Лариса Шевченко (потом стала народной артисткой СССР, в 1990-е уехала работать в Германию, сейчас преподает в Санкт-Петербурге). Вот это было вдруг потрясение! Ощущение чего-то необычайного. До такой степени, что музыканты, столько раз игравшие эту оперу, из ямы оркестра привставали, чтобы это не только слышать, но и видеть.
Аналогично — с великой эстонской певицей Ану Кааль, которая бы блистала и во всем мире, если бы не советский «железный занавес». Какая она была в Риге в «Травиате», а особенно в «Лючии ди Ламмермур»!
Привыкнув к очень хорошему уровню, мы вдруг обнаруживали нечто, вырывающееся из обычного ряда, сверхпрекрасное и могучее. Такое бывает редко.
Или приезжала к нам с сольным концертом лет десять назад Анна Нетребко. Рядом со мной сидел в девятом ряду партера будущий директор Оперы, композитор Зигмар Лиепиньш. Опытный музыкант и человек с выдающимся чувством юмора, он после каждого номера блистательной Нетребко вставлял веселую «шпильку», снимавшую уровень восторгов соседей по партеру. Но когда Анна спела арию Маргариты из «Фауста» Гуно, Зигмар замолчал. Я на него посмотрел — он... плакал. Потому что это было гениально.
К чему я это все? К тому, что «Дон Карлос» — это мое.
Меня в этом «Дон Карлосе» с 1988 по 1993 год палили раз пятьдесят в сцене аутодафе. Я артистом миманса был, а там еретиков в сцене аутодафе жгут.
Еще и стражником выходил, в том числе на гастролях нашей Оперы в Ленинграде в июле-августе 1988 года. А вокруг — Дон Карлос в исполнении патриарха нашей Оперы Карлиса Зариньша (да, народный артист СССР), Солвейга Рая в роли Королевы, Сергей Мартынов в роли Короля Филиппа. А какой был Великий Инквизитор в исполнении Николая Горшенина ! А пока нас там палили, с неба звучал голос: это небольшая, но важная партия в «Дон Карлосе», ее Инесса Галанте пела.
Так вот, о нынешней постановке — пошли по пунктам. Я убежден по-прежнему, что главное в оперной постановке — это музыка и голоса. Ну, а режиссура — уже как вассал музыки и голосов. И в нынешнем «Дон Карлосе» меня сразу же удовлетворили два первых пункта. Сами понимаете: Верди, да еще и в хорошем исполнении нашего оркестра под управлением темпераментного француза Фредерика Часлена. Очень музыкальный, прекрасный музыкальный руководитель постановки.
А если о голосах, то здесь вообще просто раздолье для меломана. В премьерах наряду с нашими латвийскими певцами участвовал мощный интернациональный состав участников, и это главный плюс данной постановки!
Возглавил его действующая звезда мировой оперы, всемирно известный бас Гюнтер Гройсбек из Вены в роли короля Филиппа. Он пел и в первой, и во второй премьере и не исключено, что во время второй он еще пел не в полную силу, но это было роскошно и вокально, и артистически. Возможно, мы имеем дело с современным великим певцом уровня Федора Шаляпина. Маркиза ди Позу вполне прилично пел наш Рихард Кандалинцев, Великого инквизитора — очень сильный литовский бас Тад Грининк. Интересна была Эстер Павлу из Чехии в роли принцессы Эболи, я бы мог даже написать, что просто великолепна, если не вспоминать недосягаемую Елену Образцову, которая в этой роли блистала во всех смыслах.
О южнокорейском теноре Джеймсе Ли в роли Дон Карлоса напишу чуть ниже, а пока что сообщу, что для меня не стала откровением исполнительница роли голоса неба Инга Шлюбовска-Канцевича. Не стала откровением в том смысле, что я заранее знал, что она в этой маленькой, но ключевой роли будет просто великолепна. А вот наша сопрано Инна Клочко для меня откровением стала. В роли королевы она была столь неожиданно сильна вокально, технически — особенно в этой бесконечной и по времени, и по духу арии в финале оперы!
Да, и в который раз особая благодарность нашему хору во главе с Айгаром Мери, который заслуживает всяких похвал: оперный хор на порядок сейчас выше уровнем, чем то, что было в советские времена и в пост-советские в период Андрея Жагарса.
Теперь собственно о постановке, которая весьма интересна. Интересна тем, что есть в чем разобраться. Коллега Людмила Метельская написала в отзыве на премьеру прямо в заголовке — «Депрессивная история» и... была права. К сожалению.
Прежде всего спасибо, что это перенос спектакля из Неаполя, который там был поставлен в 2022 году (режиссер переноса — Марсело Першеш-Бускейн из Бразилии). Это, конечно, дешевле, чем ставить заново. И интереснее, кстати: не выезжая на Апеннины, можно изучить, куда катится современное оперное режиссерское творчество.
А оно уже давно аккуратно прикатилось в два пункта. Первый: это то, что называется нехорошим словом «режопера», когда режиссер диктует свою волю, ставит режиссуру выше музыки и голосов, да и вообще ему на это наплевать, бывает и такое. Режиссеру «Дон Карлоса» Клаусу Гуту из Германии не наплевать, за что уже большое спасибо, это вариант более редкий, второй. И все же...
Не стану петь гимны Гунтису Гайлитису, бывшему главным режиссером нашей Оперы в 1988-м, когда он ставил «Дон Карлос». Он не был выдающимся режиссером, но ему было важно донести аутентичность происходящего. Это в данном случае и королевские палаты, и мощное и яркое аутодафе. И это было действительно ярко, несмотря на трагический сюжет!
Клаусу же не наплевать на музыку, но действо перед нами очень и очень серое. Серое в смысле красок. Начинается все мрачно, будто в сумерках, и заканчивается так же. И зритель пусть сам догадывается, происходит это на кладбище или где.
Королевский замок мрачный, церковь — мрачная, покои принцессы — черно-белые. Хора практически не видно, он постоянно выступает из-за кулис. Или показывает свои лица (в масках) сквозь окна сценографии Этьена Плисса.
Понятно, что режиссер тоже должен себя проявить и не зря получить гонорар. Он и проявил. Как и все современные режиссеры мира. Он «обесцветил» «Дон Карлоса» при помощи художника по костюмам Петра Рейнхарта, художника по свету Олафа Фрезе и видеохудожника Роланда Хорвата, и сделал это явно сознательно, заставляя погрузиться зрителя в атмосферу мрачных тайн мадридского двора.
И... ввел нового героя, Верди не предусмотренного, не поющего, но участвующего все 4,5 часа, что идет действо. Это роль придворного шута, которого отлично играет испанский артист Фабиан Аугусто Гомес-Бооркес, низкорослый, ростом в метр и сорок сантиметров. Он переодевается в траурные одежды, а потом в свадебные, он, как паук, появляется из самых разных углов и как бы комментирует сюжет Шиллера, к которому, возможно, был достаточно равнодушен и сам Верди. В конце концов, в таких либретто важны не все подробности, а лишь основа. Будем этот ход считать достаточно удачным: и зритель не скучает, и развитие какое-то во мраке.
Но самое интересное, что всем этим режиссер сознательно унизил Дон Карлоса, который вообще не просто главный герой драмы и оперы, а заглавный, но здесь это не чувствуется. Здесь главный Великий Инквизитор скорее, но никак не Дон Карлос.
Я помню Карлиса Зариньша, который ходил в этой роли в доспехах и постоянно со шпагой — вот был герой так герой! Еще и пел потрясающе!
Джеймс Ли поет не хуже, но герой южного корейца — невысокого роста, без роскошного наряда... Хилый он какой-то...
Преимущественно в белой рубашке и с белым флагом, который ему периодически вручает шут. Мол, «сдавайся, Дон». Он и сдается все три акта оперы, периодически валяясь на сцене, вставая, исполняя почти гениально арии то в палатах, то на погосте, и вновь падает. Он там ведь вроде сепаратизмом по сюжету занимался — так вот тебе по заслугам, и опять падение.
В результате я знаю, почему президент Эдгар Ринкевич назвал эту постановку «выдающейся». Понимаете, вообще-то эта опера прежде всего о Любви и Вере. Но она и о политике, интригах. В этой постановке эта третья составляющая выделена режиссером особо. Нет, не музыкой это навеяло. Просто в нынешние времена это же все так актуально: подслушивания, козни, убийства. Главное — власть. А уж о любви потом. «Такие времена», как говорил Владимир Владимирович Познер.
