Помните статного мужчину с седыми усами, Бориса Грызлова. Один из главных соратников Владимира Путина в начале нулевых. Был спикером Государственной думы России. И запомнился на этом посту фразой — «Парламент — не место для дискуссий». Она стала крылатой и вообще олицетворением политической системы при Путине. Сам Грызлов от этой фразы открещивался. И похоже, он её на самом деле не говорил. Это заголовок статьи газеты «Коммерсант».
А что с дискуссиями Латвии? И общественными, и политическими? Можно ли говорить, что у нас по-настоящему существует диалог, честный разговор, обмен мнениями? Споры, из которых рождается истина?
Давайте попробуем раскрыть этот кейс.
Дискуссия на острове открытых мнений
Цесис. Фестиваль «Лампа». 62 площадки для тысячи дискуссий за два дня. Примерно-показательная картинка демократии. Говоришь о чём хочешь и с кем хочешь.
А это довольно популярная в социальной сети Facebook картинка о фестивале. Ею многие поделились. В том числе политики.
Вот отсюда и вопрос Ирине Кузнецовой. Это одна из основательниц фестиваля.
— Нет такого ощущения, что «Лампа» стала островом или гетто для открытых мнений? Мы тут за два дня поболтали, поговорили, пар выпустили, а потом, остальные 363 дня в году мы говорить не умеем, не хотим и только ругаемся друг с другом.
— Какой хороший вопрос. Мне кажется, что «Лампа» не сказать, что гетто, и ничего не меняет. В какой-то мере «Лампа» показывает пример, и, если 10 лет назад никто не говорил про уважительное общение, и мы как пионеры всё повторяли, сейчас слышим, уже президент говорит, ребята, надо уважительно общаться. И для нас это мёд на уши, как это классно. Мне кажется, «Лампа» учит и приучает к стандарту. У нас есть соцсети, они взрываются, всё-таки «Лампа» — это живое общение. В основном все дискуссионные площадки — это или на экране телевизоров или в соцсетях. Какое там общение. Там аргумент за аргументом, анонимные профили. А тут ты видишь вживую. По крайней мере мы делаем, что можем. Потому что если мы не общаемся, сразу разобщаемся, уже не видим оппонента, врага.
Разговор с глазу на глаз получается далеко не всегда
Это видео с лекции журналистки центра Re:Baltica Инги Сприньге. К ней на встречу пришёл бывший дипломат, а сейчас политик и активный тикток-блогер Рудольф Бреманис.
«Ещё в начале лекции мы заметили, что пришли люди, которых я знаю из Facebook как типичных сторонников теорий заговора и популистов. Они дослушали лекцию. И в конце, когда началась часть ответов и вопросов, они осознанно стали провоцировать», - вспоминает Инга Сприньге.
— На моей памяти — сколько я ходил на лекции, чего-то подобного не было. Как так получилось, что мы дошли до таких случаев?
— Это результат социальных сетей. Потому что все эти люди, включая того же дипломата — они не хотят высказать своё послание людям, которые пришли на мою лекцию. Ему нужно было снять это свое видео для своей аудитории. А его аудитория, что видно по комментариям — не самая образованная публика. Поэтому ты просто приходишь и провоцируешь. Но то же самое мы видим на любых площадках. Посмотри в Сейме, когда депутаты поднимаются к трибуне. Они не разговаривают с теми депутатами, которые сидят в зале, они уже сразу говорят: уважаемый народ Латвии. Они уже видят, как потом вырежут видео и выложат его в социальные сети. Проблема в том, что мы сейчас не разговариваем. Мы не говорим с залом. Каждый хочет снять видео, выложить в социальные сети и обратиться к своей аудитории. Так что разговора у нас больше нет. А есть ещё один минус: алгоритмы социальных сетей требуют очень эмоционального контента, который в основном негативный и агрессивный. Это нужно, чтобы выделиться на общем фоне. И это размножает агрессию. То есть мы не разговариваем. А плюс к этому ведём себя агрессивно, когда притворяемся, что разговариваем.
Монологи в угоду алгоритмам
Социальные сети, конечно, повлияли на общественную дискуссию во всём мире в целом и в Латвии в частности. Вы заметили, например, что за последние два года в TikTok пошёл практически каждый мало-мальски умеющий вести себя перед камерой политик?
Оказалось, что
алгоритмы TikTok, расходясь по телефонам потенциальных избирателей, реально помогают избираться в парламент.
Латвийский Facebook — основная площадка для русскоязычных лидеров общественного мнения. В основном настроенных оппозиционно. Не стоит забывать и о фабриках троллей, которые первыми накинулись именно на Facebook.
Есть ещё одна совершенно особая для Латвии социальная сеть — “X”, бывший твиттер. На заре своего появления в Латвии это была элитная площадка. Здесь журналисты, экономисты, политики, социологи, философы вместе обсуждали самые важные темы и делали самые громкие заявления. Нередко «твиттер» и обсуждения в нём приводили к тому, что политикам приходилось действовать. И теперь «твиттер», как инициирующая изменения площадка, имеет вес. Но многое в нём изменилось.
«Социальные сети, чьи алгоритмы требуют агрессивного, громкого, эмоционального содержания, привели к тому, что дискуссий больше нет. У меня было исследование о латвийской твиттер-среде. Там уже годами нет дискуссий, там больше не разговаривают политики и журналисты, как это было в самом начале. В значительной степени эту дискуссию убила агрессивность, а ещё анонимные профили, которых в твиттере выраженно много. У меня было исследование в апреле, когда мы взяли один период времени — это было утверждение в качестве премьера Эвики Силини. Мы изучили профили, которые создают дискуссию об Эвике Силине. Всего там было около 20 тысяч твиттов, а в дискуссии участвовало примерно 2500 профилей. И тогда мы взяли те профили, которые публиковали не меньше 25 твиттов. И оказалось, что таких только 167. И именно они написали половину от общего объёма. И эти профили в основном были негативными и большая их часть — анонимными. И реально этот негативный тон определяет очень маленькая часть — 150-170 профилей. Мы не знаем, что это за люди, но они настолько агрессивные и многочисленные, что они заглушают любой вдумчивый разговор. Для этой статьи я интервьюировала и политиков — какова их реальность в твиттере? И они говорят, что давно не читают комментарии, не дискутируют. Они заходят, понимая, что должны там быть, публикуют то, что хотят сказать и всё — больше не читают, что там внизу происходит. Я и по себе вижу, что просто налетают анонимные или агрессивные профили, которые на тебя грубо нападают», - говорит Инга Сприньге.
Слона в посудной лавке не спрячешь
Российское вторжение в Украину многое изменило в общественной жизни Латвии. Гордиев узел давних споров был разрублен. Нравится — не нравится, а общество меняется. И нечего тут обсуждать. Так ведь? Или не так?
«В Латвии произошли очень существенные изменения в общественном пространстве за последние два-три года. Ярко выраженно выросли социальные группы давления, которые пытаются заглушить какие-то определённые мнения, пытаются заставить их цензурировать или заниматься самоцензурой. Это меня, на самом деле пугает. Потому что самоцензура абсолютно неприемлема, особенно в демократической стране. Самоцензура — это в какой-то степени индивидуальная особенность — ты себя хочешь цензурировать или ты достаточно храбр, чтобы пойти против того, что тебе кто-то говорит какое мнение неправильное, а какое правильное. По сути, было бы важно, что бы максимально в общественном пространстве ты не стимулировал в человеке чувство стыда или страха за своё мнение. Самое плохое, что за последние три года выросла интенсивность того, что тебе пытаются навязать, что ты должен чувствовать себя неудобно за мнение, которое такое же легитимное, как и любое остальное, которое никоим образом не нарушает латвийские законы, но просто отличается от мнения другой, намного более активной, маленькой, но шумной группы», - сказал доктор коммуникационных наук, исследователь института философии и социологии Латвийского университета Мартиньш Капранс.
Что бывает, когда озвучиваешь отличное мнение? Доктор наук, востоковед Имантс Фредерикс Озолс осенью 2022 года написал в Facebook о том, что в Латвии существует русофобия и ни к чему хорошему ненависть не приводит. Вот что он рассказал в интервью после своей публикации:
«Это такое социально неакцептируемое мнение — да, я на самом деле так себя чувствую. Но в тоже время интересно, что многие — не только русские, но и латыши — написали мне — «Спасибо!». Кажется, двое даже написали, что они думают так же, но не было подходящей ситуации, чтобы высказаться. Понимаете? Люди высказывают мне благодарность, они чувствуют то же самое — но самим сказать неловко! С одной стороны, мне приятно, что я не совсем один — хотя, читая комментарии, там я вижу всякое. Один меня назвал kremļa mauka — извините, переводится как «кремлевская бл.дь». А с другой стороны, люди стесняются откровенно сказать — «знаешь, я побоялся…», «не хотел вызвать лавину неприязни…», «чтобы не испортить отношения с близкими…»
Прямые оскорбления — норма?
Ну не будем прятать и ещё одного слона в посудной лавке. Это Лиана Ланга. Поэтесса, автор движения «аткриевиско Латвию». Сразу скажу — имеет полное право на любую общественную деятельность. Она очень внимательно следит, в частности, за нашими новостями. И постоянно отмечает тех, кто говорит на негосударственном языке.
И ещё раз скажу — имеет полное право на любую общественную деятельность.
Но вот, какой хештег Лиана Ланга использует, чтобы обозначать тех, кто говорит на русском языке. #LĒTIŅŠ
В латышском языке есть слово letiņš. Это благосклонно-ироничное самоназвание латышей. Но оно — без гарумзиме над Е. А с гарумзиме над Е есть слово lēts — дешёвый. Так что лэтиньш по Ланге — это что-то вроде латыша-дешёвки.
Ну то есть прямые оскорбления — это уже норма в общественной дискуссии. Хочется верить, что ещё не для всего, а только части общества.
«Это активисты. Очень маленькая, но активная группа, которая целенаправленно занимается внесением в повестку дня, скажем, национального вопроса, напирая на какую-то угрозу, или, если не брать только национальную сторону, то ещё и традиционные ценности. Эти вопросы вдруг превращаются в красные линии или в такие, по которым может быть или такое мнение, или никакое. Они стали намного заметнее, - признал Мартиньш Капранс. — Конечно, в какой-то степени особенно национальные вопросы и вопросы безопасности связаны с полномасштабным вторжением России в 2022 году. Нельзя отрицать, что оно на всё повлияло. Но самое сумасшедшее в том, что есть люди, которые пытаются предложить рационально и аргументированно направлять разговор и в другие стороны и пытаться рассмотреть проблему с разных сторон в том числе, например, вопрос русскоязычных СМИ.
И тогда появляется очень жёсткое «нет» — агент, предатель, проплачен.
Это я, к примеру, как эксперт, привык слушать. Но эта интенсивность, с которой в тебе пытаются всё время культивировать чувство вины — как это ты мог выразить мнение, которое не совпадает как бы с доминирующим мнением, которое часто выдумано. И это важно.
Обычно эти активисты пытаются преподнести своё мнение как доминирующее.
И я, как социолог, просто смотрю на опросы и вижу, что часто там и близко нет консенсуса. К примеру, я видел результаты опросов по поводу русскоязычных СМИ. Нужно — не нужно? Там очень интересно. В принципе никакого жесткого консенсуса среди латышей нет. Есть довольно значительная часть, которая считает, что нужно увеличить поддержку. Это не доминирующая часть, но она есть. И я говорю именно о латышах, у кого родной язык латышский. Но [активисты] пробуют всё время настаивать на том, что мы своим активным радикальным мнением как бы воплощаем доминирующее большинство… Это, конечно, очень удобный способ как бороться, как занимать удобные позиции и, возможно, в какой-то момент ты таким образом можешь кого-то убедить. Но мне кажется, с точки зрения демократии, общественного пространства — это очень ядовито и вредно. Таким образом тебя всё время обозначают ненормальным, девиантным, неправильным. Хотя ты такой же равноправный участник общественной дискуссии, как и любой другой».
Экономика внимания политикам выгодна
Но тут возникает вопрос — а не наступило ли время, когда в Латвии хвост начал вилять собакой? Как часто шумом в социальных сетях пользуются политические партии? И как часто они сами его создают, чтобы потом пожинать плоды? Мнение ещё одного доктора коммуникационных наук Ольги Казак:
«Я считаю, что есть такие признаки. Я считаю, что нормально было бы признать журналистам, что платформа “X” сегодня по таким принципам работает, политики и лидеры мнений по этой схеме работают, и нужно намного избирательнее относится к тому, что оттуда берут или не берут. А, может быть, в целом перестать рефлексировать на тему того, что там происходит. Но этого добиться довольно сложно, потому что мы понимаем, что мы живём во времена экономики внимания. И там, где внимание — там деньги, рейтинги, рекламодатели, другие бонусы. Вряд ли журналисты будут готовы сказать — нет, мы понимаем, что это провокация и на это не будем реагировать. Если мы посмотрим, какие темы получают общественное внимание, то это часто темы, которые политиками инициируются часто в социальных сетях под скандальной оболочкой. Дальше это подхватывают журналисты. Потому что это прекрасный потенциал того, что будут хорошие клики, охват аудитории. И дальше это через эмоции идёт в общество и в социальных сетях продолжает курсировать. Это такой круг, который изначально стимулируется очень часто именно политиками, которые очень хорошо понимая, как эта схема работает, вкидывают эти дрова в этот костёр».
Звёзды социальных сетей тоже становятся политиками. Та же Лиана Ланга баллотировалась в Европейский парламент, где её список «Новой консервативной партии» набрал 1,5% голосов.
Является ли уже твиттер оружием партий и политиков?
«Мне в своём исследовании не удалось доказать, что они координируют свои действия. Но чувство такое, что это одинаково думающие пузыри. И они поддерживают политиков, или какие-то новости, которые им нравятся. Мне не удалось доказать, что эта партия согласована с каким-то пузырём, потому что её поддерживают эти радикальные профили. Но в тоже время им это выгодно. Если люди думают, как Национальное объединение, к примеру, они и будут поддерживать политиков Национального объединения», - сказала Инга Сприньге.
«Про влияние. Ещё год-два назад я бы сказала, что у них есть влияние, и оно у них по-прежнему ещё есть. Посмотрите, как отменили политические дебаты на русском языке перед выборами в Европейский парламент. Влияние есть. Но их влияние всё же снижается. И я по себе вижу, и по коллегам, что мы всё меньше времени проводим в «твиттере», потому что там больше нет разговора. Он превратился в выгребную яму. Там только обзывания, злость. Там ещё кто-то находится, чтобы получить информацию, но влияние уменьшается. Я смотрела статистику, - до украинской войны латвийский «твиттер» использовали где-то 90-100 тысяч человек. Когда война началась — уже 140 тысяч. Но в прошлом году число уже упало на 10 тысяч. Я жду, когда появятся новые данные. Это случится где-то осенью. Я думаю, что число пользователей уменьшится, его влияние уменьшится. И этого добились те самые тролли своим негативом. Да, у них было влияние. Да, она заставляли других замолчать. Но, с другой стороны, нормальные люди туда больше не заходят и их не принимают во внимание», - полагает Инга Сприньге.
Свободны ли СМИ?
Ну бог с ними, с социальными сетями. Залог открытой дискуссии в любой стране — это всё же свободные СМИ. А вот это индекс свободы СМИ, который каждый год готовит организация «Репортёры без границ». Тут всё просто — если ваша страна в красной зоне — с вашими СМИ всё плохо. Если в зелёной — у вас всё отлично.
За последние десять лет зелёного цвета на карте стало заметно меньше. Канада, Намибия, Германия, Чехия, Словакия, Польша, Австрия и даже Швейцария. И без того немногочисленные зелёные страны поменяли бирку — с «обстановка хорошая» на «обстановка удовлетворительная».
Латвия в зелёной зоне не была. В отличие от соседей. Эстония в этой зоне и сейчас. А Литва была год назад, но снова откатилась.
При этом в рейтинге Латвия занимает довольно высокое место — 12-е. Причём, за год страна поднялась на 4 позиции. Но, если в 2023-м страна, находясь на 16-м месте, получила общую оценку в 83,27 баллов, то сейчас — 82,9. То есть это не мы быстрее растём, это другие быстрее падают.
В обзоре много хорошего: свобода прессы в Латвии «вмонтирована» в законодательстве, журналисты не являются субъектами цензуры и обычно представители отрасли участвуют в консультациях по нормативным актам, влияющим на ее работу, а суды обычно становятся на сторону свободы СМИ.
Но есть и дёготь:
«Латвийские журналисты работают в достаточно свободной и безопасной среде, но доступ к достоверной и плюралистической информации, особенно для русскоязычного населения, является реальной проблемой».
И немного подробнее:
«Определенные решения о запрете СМИ и некоторые спорные правительственные инициативы — такие, как новая доктрина национальной безопасности (одна из целей которой прекратить вещание общественных СМИ на русском в 2026 году) — демонстрируют возросшее влияние служб безопасности на регулирование отрасли».
Всё в отчёте — читайте.
Как работать? Как и прежде
«Позвольте мне высказать глубоко личное мнение, хотя один суд Латвийской республике сказал, что ведущие программ не высказывают мнения, но я считаю, что это мнение многих профессионалов отрасли. Это полностью безграмотная формулировка, которую «Новое единство» собирается установить. Агитация, что разрешили отдать на рассмотрение в комиссию, это нужно отмести на корню, потому что это всё абсолютно против европейского принципа. Безграмотно. Потому что агитация, это когда один политик идёт и рекламируется. Любыми способами. Или покупает время, или на улице, или везде. Дебаты — журналистский продукт, редакционный продукт. И это формат конфронтации, который не может быть по методу исключения, не может быть тем же, что агитация», - это Янис Домбурс в своей программе Kas notiek Latvija прокомментировал новую инициативу депутатов Сейма — приравнять предвыборные дебаты к предвыборной агитации, а, значит, запретить проводить дебаты на русском языке. А отсылка на суд — это цитата из приговора по делу Национального совета по электронным СМИ против портала TVNet. Два самых ярких события в медиаотрасли за последний год. О них и о дискуссиях поговорили с Янисом Домбурсом.
— Вопрос — ведущий не может высказывать своего субъективного мнения, сказано в приговоре суда. Как теперь работать ведущим?
— Я уже высказал, что это полный абсурд, когда весной была передача, когда коснулись этого, и господин Аболиньш был из NEPLP. Скажем так, этот приговор для меня, для тебя ещё ничего не значит. Это такой прецедент, который мы не должны оставлять без внимания, что суд доходит до такого абсурда. Как работать? Так как прежде.
— Повлияла ли такая история на дискуссии как таковые в эфире?
— Я не думаю, что можно обобщать на всех и везде повлияла. Я думаю, есть люди, которые в подсознании повысили какие-то планки, в каких-то случаях, когда думаешь, как будешь отвечать за то, что ты делаешь. Не то, что самоцензура, но паузу выдерживают. Не думаю, что так масштабно оставило. Я думаю, это один сигнальчик, который нельзя оставлять без внимания из-за того, что тематика насколько свобода слова абсолютна или не абсолютна — открытый вопрос. Не такой дефиниции как менять.
— У вас была такая речь на программе по поводу предложения приравнять политическую агитацию к политическим дебатам. Разошлась ваша речь по соцсетям. Считаете ли вы это ещё одним сигналом? О чём говорят в целом такие предложения о политиках и о СМИ?
— Да, сигналом считаю. То, что меня больше встревожило — я понимаю политически во время предвыборных процессов Национальное объединение пытается представить себя национальным. Но подписали не только они. И я спрашивал одного политика — почему вы подписали. А там быстро не досмотрели. Это был прецедент отношения — насколько ты серьёзно. В Демократии свобода — один из фундаментов — насколько серьезно политики Латвии смотрят на вещи, что можно и что нельзя. Меня больше встревожил процесс политический. Хорошо, что президент отреагировал, что не хорошо. Мы знаем и видим, что политики, что-то пытаются придумывать. Я думаю, больше нужно посмотреть на этот случай шире — в отношении не только одно. Но в отношении того, насколько наши общественные СМИ насколько по сути общественные. Важно, чтобы мы постоянно смотрели насколько общественный заказ действительно общественный. Я считаю, что не до конца. Если бы прошёл бы больше через НГО, дискуссии, семинары и тогда дошёл и потом после выполнения тоже шёл через обсуждения, я не думаю, что в свободной … Если бы среда качественно обсуждала весь процесс, она стала бы больше превентивным слоем, где такие предложения, если бы появились, то не могли бы занять такое место.
— И у меня следующий вопрос про качество обсуждений, который у нас в обществе существует.
— По крайней мере три уровня дискуссий как таковых. Первая — политическая между политиками или какими-то элитами экспертами. Другой уровень — медиа. Третий — всё равно магазин или Facebook — прямая дискуссия. У нас очень много некачественного во всех трёх направлениях. И это связано. Если нет давления со стороны медиа, они расслабляются. Если не появляются качественные из прямой коммуникации, не хватает ресурсов. Так что качество дискуссии не то, чтобы очень.
— Вы уже 20 с лишним лет ведёте дискуссии. Сейчас нет мысли — зачем вам это надо?
— Ни в коем случае. Наоборот, с каждым годом чувствую больше смысла и больше ответственности.
