О том, что Слава (настоящее имя — Вячеслав Солдатенко) болен вирусом, да в тяжелой форме, стало известно еще неделю назад. Я написал в фейсбуке: «Люди! Вакцинируйтесь! Не доводите до худшего!» Была тревога, но что Слава умрет, не верилось. В конце концов, ну что такого, ведь всего-то 52 года. И вот умер. И хочется проклясть вирус, и огорчиться за Славу, и озаботиться на этом фоне о других...
Но сам факт смерти молодого, в общем-то, литератора, всегда выше ее причины. Так что констатирую категорически: когда-нибудь, может быть года через два, а может, через пять большинство из нас забудет о проклятом коронавирусе и будет судачить о чем-нибудь ином. А вот Славу Сэ и его книги, думаю, как минимум лет десять еще не забудут, а по сегодняшним меркам это ох как много.
Хотя вроде ничего эдакого в его книгах про сантехника и других героев нет. Но в то же время это и не надежный жанр полудокументальной байки. Может, притчи? Что-то от сказки? Не юморески все же.
Это была хорошая литература. И по личному общению со Славой знаю, что он очень низко себя ценил, как литератор. Критиковал сам себя. Очень долго переписывал свои тексты. Во всяком случае, постоянно сомневался
и, кроме шуток (хотя чувство юмора у него было отменное!), несколько раз публично заявлял, что вот присутствующий в зале Андрей Шаврей пишет намного лучше меня!
Он очень ценил, кстати, мнение признанного еще лет тридцать назад в качестве серьезного литератора рижанина Андрея Левкина... Интересовался у меня его мнением... У Левкина мнение, кстати, было.
Не знаю, что бы произошло с литературной судьбой Славы, проживи он еще лет десять, двадцать, тридцать. Стал ли бы он большим романистом, драматургом и сценаристом (а опыты уже были!) или бы забросил это дело? В конце концов, кто сейчас книги-то читает. Но Славу — читали.
Напомню, что Слава окончил психологический факультет Международного института практической психологии в Риге. Работал психофизиологом в комиссии медэкспертизы при МВД Латвии. После окончания занимался интерпретированием психологических тестов в службе по найму персонала. Не был эдаким простеньким балагуром и мягкотелым сантехником, которым его многие привыкли воспринимать. Впрочем, сантехником он стал, чтобы больше времени проводить с детьми. И одно это о многом говорит. Он был добрый и нежный, а таких сегодня, да еще и с талантом (еще и с певческим, он же участвовал в бардовских концертах) — не так уж и много.
«Сколько лет я пишу? А вот сколько лет ты пишешь? Столько и я. Практически всю сознательную жизнь. Хотя началось с одного психологического теста, я же психологом успел поработать. У певицы Пелагеи в ансамбле погиб баянист, и в течение полугода я ей писал рассказы. Часть этих историй выложил в Интернете, и народ начал читать. Издатель заметил и благословил на книгу».
Около десяти лет назад у Славы были боли в желчном пузыре, ему потом операцию сделали. И он описывал свои ночные метания по Юрмале и мне понравилась фраза: «Ночью в Юрмале нет ни бога, ни полицейских». Я сказал, что эта фраза с юмором превосходна. Он ответил, чуть обидевшись: «Это не фраза и не юмор. Это правда».
И вот так постоянно... Все смеялись, когда он говорил и писал, что «сегодня любой приличный сантехник знает японский язык». Но ведь действительно правда: «Во всяком случае, все, что написано в инструкции к японской сантехнике, они знают назубок».
«Я не считаю, что то, что я пишу, только смешно. С иронией — да. Но не обязательно смешно. А юмор... Он же разный бывает. Есть даже такая большая книженция «Психология юмора». Там описан английский юмор, когда слово имеет несколько значений. Американский юмор — это бабушка упала в лужу, а очки упали на собачку.
На счету Славы Сэ остались книги: «Сантехник, его кот, жена и другие подробности», «Ева», «Сантехник. Твоё моё колено», «Последний сантехник», «Сантехник с пылу и с жаром», «Когда утонет черепаха», «Полный сантехник», «Разводы». Как раз в этом году вышла его последняя книга — «Маленькая опера».
Он был не только добрым, нежным и талантливым, но и достаточно умным человеком. Так что думаю, могло бы быть неожиданное продолжение. А пока что в нашей жизни останутся его ярко разукрашенные книги — память о короткой, но замечательной жизни, благодаря которой многим становилось лучше на душе. Убежден, что она даже иным жизнь спасла, и не раз.
