В светлое будущее «Адрианы Лекуврер» поверилось еще до премьеры — у Буссара, когда он рассказывал о своей работе в Риге, горели глаза, как у влюбленного мальчишки или энтузиаста-дебютанта (на самом деле ему 54, он мэтр с большим именем и ангажементами по всему миру, ту же «Адриану» весьма успешно ставил во Франкфурте 11 лет назад). Объяснение нашлось проще некуда. Героиня оперы Чилеа в эпоху Просвещения блистала на сцене «Комеди Франсез», а Буссар именно там четверть века назад создавал свои первые спектакли. Эту
ностальгическую парижскую историю режиссер связал с нынешней рижской донельзя элегантно
— использовал в видеопроекциях «Адрианы» старые фотографии из архива Латвийского национального театра оперы и балета. Вряд ли об этом догадываются слушатели, не купившие буклет, но комплимент театру (и пасхалочка для знатоков) налицо.
«Адриану Лекуврер» представили в июне на Рижском оперном фестивале, пригласив солистов из Румынии — тенора Теодора Илинкаи (Морис Саксонский) и меццо-сопрано Кармен Топчиу (герцогиня Бульонская); а в сентябре оказалось, что спектакль вполне можно исполнять собственными силами — в «Андриане» дебютировали Александр Антоненко и Ирма Паваре, для любителей оперы было сюрпризом, потому что оба певца не появлялись на сцене ЛНО довольно давно.
Буссар и его постановочная команда придумали для артистов идеальную конструкцию:
возвели оперную условность в абсолют, построили не просто театр в театре, а некий мерцающий, выхваченный из мрака, множащийся и расплывающийся в зеркалах мир,
где жизнь и сцена сливаются воедино и нипочем не угадать, какой век за окном — окна отсутствуют, а костюмы не помогут, тут и широкие шинели, и строгие сюртуки, фраки и кринолины, роскошные вечерние туалеты и тугие юбки миди, скромное черное платье камеристки и не менее скромный бежевый плащик герцогини, под которым, кажется, ничего нет…
Словом, обстоятельств места и времени не существует, все зыбко и декоративно. Кроме чувств. Но именно на чувствах сосредоточены и музыка Чилеа, и спектакль Буссара. И хотя сюжет оперы впитал в себя множество якобы исторических фактов, интриг и интрижек, по-настоящему в нем волнует только одно, вернее, одна: великая женщина, несправедливо рано уходящая из жизни.
При известном везении можно заинтересоваться чувствами и других персонажей — юной герцогини Бульонской, отвергнутой Морисом Саксонским из-за Адрианы и отравившей соперницу пропитанными ядом фиалками; самого Мориса Саксонского (Александр Антоненко), поневоле ставшего причиной гибели Адрианы; наконец, актера Мишонне (Янис Апейнис), тайно, молчаливо и преданно влюбленного в Адриану. Каждому из них композитор предоставил достаточно музыкального материала для того, чтобы показать себя со всех сторон — вокально и драматически -- и выставить в выгодном свете.
Ирма Паваре в роли герцогини Бульонской воспользовалась этой возможностью сполна, так что теперь кажется странным, почему она не поет, скажем, Амнерис или Кармен и вообще не задействована по полной программе в текущем репертуаре ЛНОБ. Голос у нее яркий, интересный, уверенно отстроенный по всему диапазону; единственное, чего, быть может, не хватает слушателю, это тембральной однородности. Порадовало и то, как красиво, молодо и наполненно звучит Александр Антоненко. Говорят, самый известный из теноров Латвии сейчас восстанавливается после болезни; его выступление в «Адриане» свидетельствует, что восстановление идет хорошо, хотя пока не завершилось. Не на пике формы был и Янис Апейнис — Мишонне: похоже, он еще только на подступах к партии.
То же самое хочется сказать и об оркестре под управлением Мартиньша Озолиньша — вроде бы все стабильно, чисто, грамотно, однако истинно вдохновенных моментов меньше, чем хотелось бы. Понятно, что рижская «Адриана Лекуврер» очень молода и понадобится время, чтобы она вошла музыкантам в плоть и кровь, как тысячу раз исполненная и выученная наизусть «Травиата». Но спектакль-то меряешь по Юлии Васильевой. А она делает невероятное здесь и сейчас.
Тут даже не в ее прекрасном пении дело. Точнее, не в нем одном. Знаете, Янис Стрейч, вспоминая съемки фильма «Театр», говорил, что главной проблемой было показать Джулию Ламберт на сцене — все-таки речь о лучшей актрисе Англии. В итоге режиссер нашел идеальный выход: Джулию на сцене практически не показывать, разве что в виде флешбэков, проблесков-воспоминаний.
Франческо Чилеа и его либреттист Артуро Колаутти были в этом смысле людьми куда более безжалостными. У них Адриана декламирует — не поет! — фрагмент монолога из «Федры» Расина. Юлия Васильева, соответственно, тоже. Громко, медленно, нараспев, как давно уже — целый век, наверное, -- не позволяет себе ни одна драматическая актриса. Обнаруживая на коже мурашки, впервые осознаешь, как это работало в старину: за счет голоса и харизмы. Всего лишь.
Более того.
В одной из мизансцен Адриана-Васильева, по задумке режиссера, неподвижно стоит на сцене и молча вглядывается то ли в себя, то ли в зал. Оторваться от ее лица в эти несколько минут невозможно.
(Этот трюк вошел в мой личный топ, где есть, к примеру, ария Каварадосси, исполненная Александром Антоненко в «Тоске» лежа на полу, и сальто, которые крутил в «Любви к трем апельсинам» тенор Михаил Чульпаев.) Ни одной мелочи не упущено в роли Адрианы, ни одной ноты, ни одной паузы, все исполнено эмоций и смыслов. Любовь, сомнение, ревность, разочарование, боль, надежда, смерть -- Васильева проводит свою героиню сквозь череду традиционных оперных состояний так, словно никаких традиций не существует, все впервые, без оглядки на Травиату, Аиду, Тоску и других страдалиц.
Этот масштабный и очень цельный образ оттеняют персонажи-краски, персонажи-маски: актеры «Комеди Франсез» (Марлена Кейне, Эвия Мартинсоне, Рихард Миллерс, Юрис Адамсонс), герцог Бульонский (как всегда убедительный Кришьянис Норвелис), аббат де Шазей (Дайнис Калначс). И даже во время балета «Сон Париса» Адриана не растворяется в толпе, а остается у публики на виду со всеми своими переживаниями; кажется даже, что хореография скупа намеренно, дабы не смещать фокус внимания. Эффектные решения режиссер приберег на самый конец. Дал Адриане умереть трогательно и красиво, не позволил приблизиться к ней ни одному из любящих ее мужчин — ни Морису Саксонскому, ни Мишонне. Только камеристке в скромном черном платье, которая за весь спектакль рта не открыла, до поры держалась на почтительном отдалении.
Как и положено смерти.
Но кто ж на нее обращал внимание все три часа от вступления до финала — все смотрели на Адриану Лекуврер, на Юлию Васильеву.
Как и положено в жизни.
