— Кай, знаю, что перед этим «Латвийский театр протестной культуры» плодотворно работал в помещении школы в Кенгарагсе…
— Два года. Просто теперь мы в центре города. Здание школы сейчас перешло государству, там учреждение.
Но вообще-то самый первый наш театр был открыт в 2019 году, я стал его руководителем, так что да, я виновник всех «проблем». Он назывался «Рижский альтернативный театр Mēs W Каноє», просуществовал под этим названием три года, и мы попали сразу на ковид, поэтому полгода были закрыты. После этого переименовались в «Латвийский театр протестной культуры» в связи с репертуаром, который мы тогда делали. Были спектакли, высказывающие нашу позицию к президенту Латвии Эгилу Левитсу и к тогда министру культуры Наурису Пунтулису…
Нет, мы не ругали правительство, просто режиссер София Матисон поставила, например, спектакль по высказываниям Левитса, когда тот работал в Верховном суде Европы. Мы просто брали его определенные цитаты, которые можно очень двусмысленно воспринять. Спектакль просуществовал полгода, после чего мы перешли уже на социальную и опять же политические темы — темы беженцев, языка в стране, работорговли и т.д.
— Вы лично как пришли к театру, откуда корни?
— Корни с самого детства. Наверное, с детского садика, с пяти лет. Как попали в театр тогда с сестрой, так в нем и застряли. Занимались у Арины Владимировны Коротченко, которая руководила коллективом «Театралка» (это было в рижской школе в Межциемсе). Потом занимался в центре города в театре «Реверанс» у Ирины Викторовны Федоровой, заслуженной артистки (далее фраза произносится пафосно — прим. автора) тогда Латвийской советской социалистической республики!
— Кстати, она была в прежние годы супругой великого Адольфа Шапиро, но это деталь...
— И затем вновь вернулся к Арине Владимировне, а затем снова — к Ирине Викторовне. Такие прыжки туда-сюда были, вот так оно все и вышло.
ВРЕЗКА
Анна Дарк, ответственная по художественной части театра:
— Я тоже училась у Арины Владимировны Коротченко. А в театр брата пришла, когда была репетиции спектакля «Король...» (Как там дальше?) На трассе в Бикирниеки раздался звонок Кая о том, что надо помочь — поставить свет, музыку. Я уже училась в школьном театре, но когда попала в этот театр, то поняла, что он мне ближе. Ближе то, о чем мы говорим зрителю. И я рада, что в новом здании «Латвийского театра протестной культуры» я буду ответственна за художественную часть. Я в прежних помещениях отвечала за светорежиссуру и звукорежиссуру, и здесь продолжу этим заниматься. А насчет того, чтобы играть... Не знаю. Если вдруг увижу спектакль, в котором очень захочется сыграть — можно подумать.
— Вы только режиссер, но или актер тоже?
— К несчастью, совмещаю, но хочу оставить только режиссуру. Сколько на моем счету уже постановок? Давайте считать... (Загибая пальцы руки). Раз, два, три, четыре, пять. (Приступает ко второй руке). Шесть, семь…
Сестра Анна: В общем, около пятнадцати у него.
— Спасибо, дорогая. Давайте остановимся на цифре 15, чтобы не пугать людей: дескать, быстро штампуем спектакли, столько их за пять лет!
— А почему в названии протест? Это юношеский максимализм в вас говорит?
— Нет. На данный момент это протест в трех направлениях. Начнем с того, что это протест против того, что все театры в Латвии моноязычные или в редких случаях они становятся двуязычными на какой-то отдельный проект. Мы же выступаем за то, чтобы в театре были разные языки, и мы всегда играли на семи-восьми языках. У нас был спектакль, в котором было семь языков одновременно, без перевода — «1900-1930» (по стихам серебряного века). И там звучали русский, латышский, английский, немецкий, японский, украинский и французский.
Второе — протест против определенной цензуры, которую пытается навязать общество. Дескать, об этом лучше не говорить. С этим мы столкнулись, когда показывали спектакли «Прости нас, Господи». Это история о том, что женщины как были две тысячи лет назад для мужчины просто куском мяса, так во многих странах ими и остались. Спектакль был на старославянском, русском и с вставками на английском, французском, латышском, арабском.
Третий протест — против злоупотребления власти. У нас есть два спектакля, которые пополняются материалом почти каждый день. Открываем новости, читаем и понимаем, что обязаны добавить эту информацию. В итоге 30-минутные спектакли стали почти двухчасовыми.
С хозяином здания мы договорились, что повесим протестное название театра на здании — надо сейчас договариваться с главным архитектором Риги, необходимо собрать документы и подать.
— Кто в труппе?
— Тот спектакль на семи языках, кстати, исполняли ребята, которые у нас занимались. Но мы работаем не как обычная театральная студия. Принимаем всех — младших обучаем, а тем, кому 16-17— те сразу идут в спектакли. И ездят на гастроли. Например, мы гастролировали в Эстонии, Литве, Португалии, Германии, Дании. И в таком случае уровень их развития гораздо быстрее увеличивается за счет уже работы и поездок. Основа нашего театра — ребята 18-25 лет.
Насчет гастролей: в Украину мы должны были поехать и уже подписали договор с государственным театром на левом берегу в Киеве, получили официальные документы —приглашения, но тут наступило 24 февраля...
— Вам кто-то помогает организовывать гастроли?
— Нет, организовываем сами.
— Театр удалось поселить в центре Риги — неужто тоже сами?
— А это произошло случайно. Наверное, получили это за наши муки пятилетние! Моя знакомая в хороших отношениях с хозяевами этого здания. Раньше здесь был фитнесс-клуб. Здание стояло пустое несколько лет, и они не знали, как это помещение использовать. Но знакомая стала инициатором и нас связала с хозяевами. Мы подписали договор аренды и получили ключи.
— Извините за вопрос, а деньги на все про все откуда? Та же «ОСА», например, существует за выручку от билетов и на грант Латвийского Фонда капитала культуры...
— Насчет грантов — мы в процессе. Мы получали грант, кстати (и независимую помощь) — до ковида, когда в 2018-2020 годах наш театр находился в Старом городе. Грант был европейский. На данный момент гранта нет, но есть накопления у театра. И плюс в том, что мы сюда въехали на очень лояльных условиях, так что пока что переживать за это не нужно. И мы будем существовать как профессиональный театр, на выручку от билетов. У нас всегда хорошо набирался зал, проблем со зрителем не существовало.
В этом помещении, где обустраиваем зрительный зал, есть колонны, которые делят пространство на две части, так что в большом зале, где могло бы быть 150 зрителей, будет сидеть 70. И получится такой камерный театр с большой сценой, которая выходит прямо к зрителям. Но мы в таком формате всю жизнь существовали.
— Кай Гэ — это псевдоним?
— Кай — имя, данное мне при католическом крещении. А Гэ - случайно получилось, тем более, что есть и знаменитый китайский кинорежиссер Кай Гэ, как оказалось. А потом я прочитал, что у китайцев Кай Гэ означает «спокойная река, которая пробивает скалы».
— У вас есть любимые режиссеры?
— У меня есть любимые спектакли. Потому что у самого гениального режиссера бывают и плохие спектакли. Но за мои 24 года самое яркое театральное впечатление — это увиденное в Будапеште, в Национальном театре. Это моноспектакль «Черный петух» по венгерской сказке. У нас есть примерный аналог этой сказки про золотого петушка, который Ригу спасал. В венгерском спектакле актриса вытаскивала на себе семь ролей, переодевалась на ходу.
С местными спектаклями посложнее, потому что в местных театрах я стал уставать, засыпать — не знаю, с чем это связано. Мне как-то очень сильно не хватает жизни и настоящего на сцене. Особенно когда вы рассказываете, что у вас XVI век, а горят искусственные свечи. Хотя Цискаридзе сказал, что театр не терпит ничего настоящего, только искусственное. С чем я категорически не согласен!
Мы за то, чтобы поднимались настоящие темы, то, что сейчас актуально. В ином случае, если ставят пьесу тридцатых годов, которая никак не перекликается с современностью — все это называется «подбор репертуара под людей». Многие латвийские театры этим грешат. Но они в этом не признаются. Но мы-то знаем! (смеется).
— Какими постановками откроете сезон?
— Сейчас готовим четыре спектакля и какой из них будет первым показан зрителю, надо еще подумать. Наверное, это будет спектакль «Величие», который рассказывает о жизни двух людей, которые только-только поженились и живут в небольшом поселке. Живут хорошо, им все нравится, они любят друг друга, но в какой-то момент замечают, что нужно денег подзаработать, потому что у них крыша течет и дом ветхий. Это им надо быстро сделать. И тогда жена предлагает мужу, чтобы он отправился в армию, на фронт, потому что там хорошо платят.
— Намек явно на Россию?
— У нас поселок N., и страна N., и вообще — безвременье!
— Кто автор пьесы?
— Я сам написал. Это не первая моя пьеса... Сколько их у меня? Давайте опять считать... Вот с этой пьесой и со второй, которая сейчас репетируется — будет все пять! Я их пишу и сразу ставлю. Например, в сентябре будет еще спектакль «Люди без лица» — по моей книге.
— У вас и книга есть?
— Книги... Давайте считать... Пять книг! До 2022 года издавались в России, после этого издательство было признано «иноагентом», так что... Но их можно прочитать в интернете. Деньги за них не получаю, потому что счет издательства заморожен, так что не покупайте — скачивайте пиратски!
— Откуда столько талантов? Родители творческие?
— Они никак с искусством не связаны. Я и говорю, что эту театральную бациллу мы с сестрой подхватили в детском саду, и не отпускает. Да нет никакого таланта! (смеется). Есть стремление к лучшему и надежда на то, что завтра будет лучше, чем вчера.
— Какая публика у вашего театра? Как говорится, ваша целевая аудитория? Молодежь?
— Нет, не только молодежь. У нас публика вообще очень изменилась. С 2018 по 2020 года это была преимущественно молодежь (на 90%), а в 2021-2022 годах уже была взрослая публика, когда мы стали делать «взрослые» спектакли. Потом был период после 24 февраля 2022 года, когда произошли известные события, и определенная часть публики у нас исчезла в связи с тем, что мы достаточно открыто заявили нашу позицию. Но мы никогда ее не скрывали, еще с 2018 года, когда у нас вышел спектакль на украинском языке.
Сейчас, думаю, публика будет очень сильно смешанная, потому что до этого делали спектакль с беженцами по письмам из ГУЛАГа, на латышском, русском и украинском языках, и получили много взрослой публики, которой очень понравился этот спектакль. И я думаю, с учетом того, что мы теперь находимся в центре, то наша публика будет скорее взрослой, чем просто молодежной.
Никогда не подстраиваемся под какую-то конкретную аудиторию, всегда рассказываем о том, что хотим. У нас были случаи, когда и половина зрителей уходила со спектакля, и четверть, и это не так страшно, как кажется. Вторая половина оставалась, и это самое главное. И вообще, если одна половина зрителей считает, что спектакль — ерунда, а вторая — наоборот, то это гениальный спектакль, вот!
— Давно известно мнение Станиславского, что самый удачный спектакль — это когда публика передралась.
— Вот у нас пока еще не дрались зрители, но... посмотрим.
P.S. В начале сентября у театра заработает сайт.
