Кристине Пастернака: «Пишу костюмами свою картину»

— Чужих «Гамлетов» перед началом своей работы вы пересматривали?

— В этой связи — нет. Не хотелось зависеть от чужого видения.

— Что помогало вам генерировать костюмные идеи? Музыка? Режиссура? Сценография? Драматургия? Или история, связанная с Латвийским Национальным театром и «Гамлетом» в постановке Михаила Чехова?

— Музыка, конечно, очень важна, она помогает думать —  не обязательно о костюмах. Янис Калниньш сам написал либретто, сжал драматургию, не оставил ни Розенкранца, ни Гильденстерна, ни Фортинбраса, все стало компактным. Сначала он писал музыку для постановки в Национальном театре 1932 года, а после стал автором оперы.

— Спектакль отсылает еще и к истории написания этой музыкальной трагедии. И в качестве щедрого бонуса предъявляет телефон, радиоприемник, кинокамеру, фотоаппарат...

— Я учитывала эпоху, но хотела избежать историчности и взглянуть на все немного с другого ракурса, «другим глазом». Все получилось очень светлым — это связано с темой льда, такой была задумка режиссера Кристины Вусс. И мощный импульс дала просто удивительная, сказочная живопись Андриса Эглитиса, выполненная от руки. Он расписал огромные задники, используя специальные приспособления, которые сам придумал. Это безумно красиво! У него на редкость свободная рука — таким красивым и живым мазкам, таким цветовым нюансам просто не подошли бы сухие исторические костюмы.

— Краски из его палитры в костюмы перешли?

— Не столько перешли, сколько были учтены. Для меня очень важна общая колористика.

— Каждый костюм — как мазок в большой картине. То есть сценограф как бы пишет статичное полотно, а ваши «мазки» блуждают, перемещаются, и ни в одной мизансцене они не должны вступать в противоречие друг с другом.

— Контраст тоже нужен, но продуманный, осмысленный. Каждый хорист — это отдельная краска, отдельный тон. И когда ты делаешь костюмы, у тебя появляется возможность рисовать ими. Ими действительно можно писать свою картину.

— У солистов есть свой личный цвет?

— Нет, цвет у персонажей.

— Но голос имеет краску?

— Да, но она совершено не обязательно должна проявиться в костюме. Когда работаешь, ты не всегда может объяснить, почему что-то делаешь так, а не иначе. И объяснять не нужно, здесь важны ощущения, импульсы. У нас работала удивительная закройщица Ида Теличане — она была очень внимательна к эскизам и говорила: важно смотреть, что нарисовано, потому что, когда человек рисует, он думает. И это правильно: даже если ты не думаешь — ты все равно думаешь, работает подсознание.

— Когда на сцене — все оттенки белого, как в этой ситуации выделить главного героя?

— Гамлет — единственный, кто выглядит как наш современник, в его образе только один исторический акцент — сапоги.

— Это о том,  что «Гамлет» актуален?

— Ну, существует отработанный тезис, что «Гамлет» актуален во все времена. Да, он актуален, но специально это акцентировать… Поначалу он в белом, как все, потом — в черном.

— Поскольку он единственный, кто соблюдает траур по отцу. Теперь он на общем фоне чужой.  Как вам удалось предъявить все оттенки белого?

— Помогала наш специалист по окраске тканей — профессиональный художник Лариса Шеллар. Правда, на сей раз ей пришлось покрасить две-три ткани — обычно ее чувство цвета мы используем гораздо более активно, она удивительный колорист. Просто нам повезло с поставщиком тканей, чрезвычайно красивых и по приемлемой цене: отбор оттенков был сделан уже при заказе. А Лариса прекрасно расписала костюм Лаэрта — очень благодарна ей за это и рада, что за такую работу взялась именно она. Парики для солистов заказали в Германии, а для хористов придумали, что их прически одновременно будут шляпами, и изготовили сами.

— Вы главный художник театра по костюмам...

— ...тем не менее я не вмешиваюсь, не признаю вмешательства в работу других художников: каждый из нас трудится в творческом согласии со своей командой. У нас удивительные мастера — швеи, бутафоры, сапожники. С ними всегда можно договориться.

— Договориться — не приказать? Вы начальница, а они подчиненные.

— Нет, это глупость полная. Во всех наших департаментах — пошивочном, бутафорском и других — нет начальников. Формально они там есть, тем не менее все мы — просто коллеги. Мы сотрудничаем, у нас общая работа.

— А если что-то нужно переделывать прямо пред премьерой, когда все в стрессе и времени совсем нет?

— Наши мастера — люди творческие и не меньше других заинтересованы в результате.

— Не приходится уступать чисто по-человечески, просто чтобы не ссориться?

— В принципе это очень плохо. Если ты позволишь сесть себе на голову — считайся с тем, что на твой голове будут сидеть все время. Нужно найти способ настоять на своем.

— Работа воспитывает?

— Очень даже основательно воспитывает.

— И чему обучила? Бескомпромиссности?

— Не могу сказать, что я никогда не разрешу снять парик или сделать платье покороче. Но это не компромиссы — это взвешенные решения. В конце прошлого года вышло «Село Степанчиково» в Рижском Русском театре — я там была художником по костюмам. Поначалу у нас был другой замысел, но в период, когда все сидели по домам и сходили с ума без работы, а театры пересчитывали копейки, пришлось выбирать между моей задумкой и вариантом, который позволил занять в спектакле максимальное количество актеров. Я могла бы настоять на изначальной идее, но это не привело бы ни к чему хорошему. Понятно, что нужно было дать людям возможность выйти на сцену.

— Спектакль вам понравился?

— Понравится сарказм, который в нем присутствует. Достоевский настолько злободневен! Получилась история о том, как люди бездумно идут на поводу у демагога, а он, если отмести ассоциации с большими персонажами, может случиться в каждой семье. Появляется один кретин — и побеждает. Яков Рафальсон, конечно, актер волшебный. И Нина Незнамова: как она красиво играет некоторой своей манерностью, как умело использует инструменты старой школы!

— Вы никогда не повторяетесь и решаете очень разные задачи. Вспомнить хотя бы «Желтое танго» — как там работала ткань, как переливалась, как вела в танце! Или «Играл я, плясал» со сказочной россыпью ваших находок. Каким благодаря вам стал «Гамлет»?

— Эпоха Гамлета была очень манерной, и я позволила себе немного поиграть с этим в исторических костюмах. Конечно, не так, как в Spēlēju, dancoju, здесь были совсем другие шалости.

— Какие?

— Пока не знаю — пока все слишком близко.

Перед премьерой всегда кажется: Господи, все надо было делать по-другому! Потом проходит — ты просто понимаешь, что изменить уже ничего нельзя.