Андрей Шаврей: бессмертие «Рутишей» в Мурьяни, где жили великие — на границе преходящего и вечного

Обратите внимание: материал опубликован 4 года назад

Слово «бессмертие» из категории, конечно, высокой и зачастую пафосной. Но вот впервые за почти тридцать лет в конце августа я приехал туда, где в детстве и юности было совершенно счастливое время (это понималось уже тогда, между прочим). Где в советские годы у реки Гауя был дом отдыха Cоюза театральных деятелей Латвии «Рутиши» («Гномики»)… И в комнате, где я сейчас ночевал, на полке вдруг обнаружил книгу Яниса Стрейча, которую он надписал, будучи тут год назад: «Спасибо за бессмертие «Рутишей»!» И вот в данном случае слова отца бессмертного кинофильма «Театр» так верны!

В последний раз я здесь бывал во второй половине августа 1990 года. После 1991 года, когда менялась эпоха, вместе с ней в небытие ушли и «Гномики» — времена были лихие, нищие (вообще удивительно, как выжил Cоюз театральных деятелей). А вместе с ними ушли в прошлое и профсоюзные скидки на путевку в этот воистину заповедный край. Пару лет имение еще как-то жило «самостийно», а затем исчезло с театральной карты страны. Все эти десятилетия я ни разу сюда не возвращался, хотя соблазн нырнуть в канувшее время с его уникальными личностями и атмосферой был невероятный. Но боялся возвращаться, хотя… всего 40 километров от Риги. Но ведь сразу было ясно, что «начало вернуть невозможно, немыслимо и даже не думай, забудь». Но я все эти тридцать лет это место вспоминал постоянно.

И вот недавно сосед по дому, звукооператор Латвийского радио, у которого дача в Мурьяни, вдруг огорошил: «А «Рутиши» живы…» Не могу сказать, что у меня было ощущение, как у Марты Банги в «Долгой дороге в дюнах», когда ей сказал Рихард: «Твой Артур жив…», но… что-то в этом есть, конечно.

Впервые я сюда попал в начале восьмидесятых, когда вдруг мама меня забрала из пионерского лагеря Cīņa («Борьба») в юрмальском Асари, где в те времена отдыхали пионеры, в том числе дети артистов Латвийской оперы. Мама — скрипачка Оперы, забрала меня, двенадцатилетнего, в «Рутиши», и я моментально понял, что такое счастье, именно так. При всех прелестях пионерской Юрмалы того времени (море, бесплатное питание и т.д.) там обязательно присутствовала идеологическая основа с пионерскими линейками, горнами, утренними «зарницами» (как вспомню, как вдруг в четыре утра поднимали по «тревоге», так вздрогну!). В общем, дисциплина. А тут я впервые глубоко погрузился в неведомый мир, в котором тоже была определенная дисциплина, режим, но все же это было настолько демократично и прекрасно! Да, и никаких утренних физических зарядок!

Просто утренний колокольчик — он зовет на завтрак. Деятели искусств из большого дома, а также из пристройки из семи комнаток выходили трапезничать в маленькую столовую, после чего было общение в холле, где стояла редкость по тем временам — цветной телевизор. В час дня была невероятная и ежедневная кульминация — на микроавтобусе «РАФ» шофер Ояр в два захода вез деятелей культуры в легендарный ресторан «Сените», что в двух километрах, куда попасть было не так уж просто (сложнее, наверное, только в «Юрас перле»). После этого — «сиеста», потом опять же общение в холле, ужин…

Так вот, самое главное во всем этом было — сами люди. Я не успел застать великую актрису Лилиту Берзиню, которая тут отдыхала… Она ушла из жизни в 1983-м. Но здесь уже не в летнее время постоянно останавливался выдающийся драматург Петерис Петерсонс, писал пьесы. А в мое время здесь каждый август собирались дядя Юрис Капралис и Зиновий Николаевич Сегаль.

И только потом я узнал, что первый — учитель великого артиста балета Миши Барышникова, а второй — тот самый заведующий литературной частью Рижской русской драмы, открывший миру «Утиную охоту» Вампилова.

Здесь всегда в августе были супруга Зиновия, актриса Русской драмы Анна Уманская, легендарная концертмейстер-пианистка Хелена Вилюмане (мама нашего дважды главного дирижера Оперы), народная артистка из Лиепайского театра (хотя начинала еще в тридцатые годы в Риге, в Национальном театре) Ирмгарде Митревица-Мурниеце (аристократка!), директор цирка, бывший солист балета Георгий Ломакин, хористка Оперы Скуя, некогда директор Рижского хореографического Тамара Витиня…

Теперь для меня это «флэшбек» — память освещает яркие вспышки памяти, среди которых, например, уже ритуал в «Сените», когда располневшая к тому времени Тамара Витиня, у которой были проблемы со здоровьем, всегда отдавала свое второе блюдо коллеге Юрису Капралису. Он принимал добавку с хореографическим поклоном и с невероятной радостью и оптимизмом. Или — легендарная Витиня сидит в холле и строго смотрит транслировавшуюся по тогда единственному каналу Латвийского телевидения балет «Дон Кихот» в постановке народного артиста СССР Александра Лембергса. Роль Базиля танцевал тогда еще совсем юный солист балета, ставший потом ее премьером. «Танцует, как глиста!», — выдавала самую краткую и точную рецензию знаменитый хореограф.

Или — все сидя и смотрят «Семнадцать мгновений весны». В кадре Штирлиц останавливает свой лимузин у моста, ему тут надо поспать двадцать минут, это ведь годами выработанная привычка.

«К нам едет Штирлиц!» — философски изрекала Витиня. И это было правдой — съемка этой легендарной сцены снималась у моста через Гаую, по которому ежедневно и ездили в «Сените» туда и обратно.

Или — 1986-й год, я сижу в комнате у знаменитой Ирмгарде Митревицы-Мурниеце, которая была потрясающе красивой дамой даже в восемьдесят лет. Она аристократическими движениями руки сортировала собранные мною грибы и выкидывала большую половину, мудро говоря: «Недавно был Чернобыль… Это опасно… Радиация… Об этом ничего не говорят… Берегите себя, яункунгс». Ну, или так — идешь по лесу, собираешь грибы и чернику. И вдруг в малиннике какая-то тень и шорох. Неужто волк или даже медведь? Нет, это Хелена Вилюмане уверенным пианистическим жестом срывает малину (она уже была в солидном возрасте и нагибаться за грибами и черникой было трудно, а вот малина — в самый раз!)

Из ныне здравствующих здесь всегда были народная артистка, примадонна Оперы того времени Солвейга Рая с супругом Энном (он, впрочем, уже ушел из жизни), солисты Оперы Лилия Грейдане и Андрис Блауманис со своей маленькой дочкой, ныне мировой знаменитостью, виолончелисткой Кристиной Блаумане, солисты балета, супруги Людмила и Валерий Викановы (кстати, одноклассник Барышникова), гример Русской драмы...

Это была почти семья. Здесь был дух театрального единства. Здесь 16 августа 1987 года все практически молчали, понимая, что нечего сказать, когда утром перед завтраком позвонили и сказали, что через полтора суток после «Фигаро», данном на сцене Латвийской оперы, умер Андрей Миронов.

Но верить в это не хотелось и все, не сговариваясь, собирались после ужина, чтобы услышать новость по программе «Время». А не было новости. Потому что Миронов не успел стать народным артистом СССР, а только таковых «объявляли» в главной союзной телепередаче.

Я «работал» тут почтальоном. Каждый день я ездил на велосипеде на почту, что в полутора километрах, и привозил газеты и журналы. Почта находилась сразу за домом, где в то же время отдыхала великая Вия Артмане (в последние десять лет она, лишившаяся квартиры в Риге, тут уже жила постоянно). Я раскрыл «Советскую культуру» — там был некролог…

Здесь в холле было заповедное место — большой журнальный столик, на котором лежали подшивки газет «Советская культура», Literatūra un Māksla… Самое интересное, что обязательной идеологической прессы (наподобие газеты «Правда») здесь никогда не было. Здесь в нише у стены дома, построенного в 1966-м, был настоящий клад — подшивка интереснейшего журнала «Театр» за последние лет пять, я их перечитал все! И только одно, помнится, оторвало меня от этого уникального процесса самообразования — году в 1988-м кто-то принес странную игру «Монопол», сделанную собственными руками. И мы несколько дней до одурения играли в эту американскую капиталистическую игру, «скупая» фирмы и расплачиваясь красиво сделанными купюрами. Все это происходило на лужайке у скульптуры «Муза», которую установили здесь при открытии «Рутишей» в 1966-м…

Да, и Гауя с ее резкими поворотами, древняя долина у ее хитрых берегов. И парное молоко от коровы, которая днем паслась неподалеку. Оно отлично шло с черникой — вкус счастливого детства!

В последний вечер все собирались за одним столом в холле у камина и драматург из Лиепайского театра (вот забыл ее фамилию!), весь отдых молчавшая и в тишине стучавшая на клавиатуре печатной машинки, вдруг читала свое новое сочинение! Это был самый классный вечер августа!

Все это было, было, было… Я вернулся сюда, где теперь частный дом отдыха, но его

нынешние хозяева Майя и Валдис Мартинсонсы совершили весьма благородное дело — они устроили здесь небольшой музей с фотографиями. В принципе, здесь осталось все абсолютно таким же, как и в те уже далекие времена.

«Муза» на лужайке. Скульптура «Пеликан» у входа. Только ту деревянную пристройку из семи комнат снесли и вместо них выстраивают сейчас уже более основательные семь строений, из камня. Два года назад сюда проложили дорогу из асфальта — непривычно, мне помнится пыльная дорога вниз, по которой несся «РАФ», которым управлял Ояр (он уже тоже в ином мире).

И даже собака на охране чем-то похожа на Чипу, которая тут когда-то охраняла покой деятелей культуры. Тот же потрясающий вид из больших окон, огромные деревья, которые многих пережили и переживут всех нас. Увы, нет журналов «Театра» и нет уже тех людей… А неподалеку «Сените» заколочено — и когда это неповторимое место восстановят? Говорят, во всем виноваты конкуренты… но надеемся, что все же когда-то «Сените» воскреснет — все же официально памятник архитектуры.

Многие люди того времени ушли и само то время ушло... Действительно, нельзя вернуть прошлое. Хотя отголоски того времени есть — например, год назад здесь провели в рамках празднования столетия Латвии культурное мероприятие, в котором участвовал Янис Стрейч и на которое приехала певица Солвейга Рая, получившая недавно орден Трех звезд… На фотографиях, выставленных в импровизированном музее Майей и Валдисом, видна Солвейга — она стоит в холле и явно вспоминает те невозвратные времена. Хорошо, что они были, и хорошо, что невидимые тени многих ушедших людей здесь ощущаются. Я ее отлично понимаю.

Но здесь я убедился наглядно, что дольше всего сохраняется память. Здесь действительно есть невидимая граница между преходящим и вечным, то самое, что можно уловить только в отсутствии суеты и по прошествии определенного времени.

Заметили ошибку? Сообщите нам о ней!

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Сообщить об ошибке.

По теме

Еще видео

Еще

Самое важное