«Недобитая  контра» и Латвия: раскол в династии Романовых и русские антибольшевики

Казалось бы, 300-летняя история правления Романовых бесповоротно завершилась в 1917-1918 годах, однако династический фактор продолжал играть важную роль и в эмиграции. Причем в первой половине 1920-x в династии произошел раскол, моментально срезонировав в среде консервативных эмигрантов, что имело далекоидущие негативные последствия. В том числе и для организации наиболее крупного политического конгресса русской эмиграции, и для русского антибольшевистского общества в Латвии.

«Кирилловцы» и «николаевцы»

Кирилл Владимирович. 1910-е.
Кирилл Владимирович. 1910-е.

В 1922 году мир русской эмиграции поразило беспрецедентное заявление двоюродного брата Николая II, великого князя Кирилла Владимировича. Совершенно неожиданно князь провозгласил себя «блюстителем престола», т.е. неким хранителем — до того момента, пока не подтвердится факт гибели семьи бывшего монарха, либо не объявится кто-либо из его прямых наследников.

Это сильно встревожило консерваторов, так как личность Кирилла, мягко говоря, была популярна лишь в определенных кругах,

в основном среди морских офицеров (в свое время Кирилл был командиром гвардейского экипажа) и военной эмиграции, осевшей в Германии.

Причин для весьма неоднозначного отношения к Кириллу было несколько.

Кирилл Владимирович. Ок. 1915 г.
Кирилл Владимирович. Ок. 1915 г.

По слухам, в марте 1917 года он якобы был замечен с красным бантом на груди. По свидетельству непосредственного очевидца, эти слухи были ложными, но поддержка великим князем Временного правительства была очевидной и для многих монархистов неприемлемой. К тому же не утихали споры о легитимности теоретического престолонаследия: в свое время он самовольно женился на своей двоюродной сестре, игнорируя запрет императора Николая II. Позднее Кирилл был прощен, но флер недоверия сохранился.

Манифест 1922 года, с одной стороны, сплотил приверженцев Кирилла, но, с другой стороны, оказал ему медвежью услугу, послужив сигналом к консолидации для его противников.

Последние обратили взор к родственнику Кирилла и дяде Николая II — великому князю Николаю Николаевичу. В отличие от Кирилла, бывший главнокомандующий вооруженными силами Российской империи пользовался уважением и в среде военной эмиграции, и среди подавляющей массы остальных эмигрантов.

Николай II (третий слева) и Николай Николаевич (крайний справа) на фронте. 1915 г.
Николай II (третий слева) и Николай Николаевич (крайний справа) на фронте. 1915 г.

Николай Николаевич. Середина 1910-х.
Николай Николаевич. Середина 1910-х.

Однако

67-летний князь далеко не горел желанием стать лидером и объединяющей фигурой российских изгнанников.

Князь не одобрял деятельность Кирилла, считая ее некорректной и несвоевременной, но в то же время

не собирался становиться его соперником, да и вообще

предпочитал уединение общественно-политической деятельности. Несмотря на это, последующие события буквально вытолкнули Николая на политическую авансцену,

хоть и не в такой роли, какую ему прочили центристы и консерваторы.

Заметка в рижской «Сегодня», 21.09.1924.
Заметка в рижской «Сегодня», 21.09.1924.

31 августа 1924 года великий князь Кирилл провозгласил себя императором всероссийским Кириллом I.

В результате

консерваторы раскололись на два лагеря — «кирилловцев» (или легитимистов) и «николаевцев», причем второй лагерь был несравненно шире.

И если Николай отдавал предпочтение политической платформе непредрешенности, заявляя, что будущее государственное устройство российского государства может быть решено только русским народом в России после падения большевиков, а не изгнанниками в эмиграции, то Кирилл, провозгласив себя императором, автоматически предрешал государственный строй России.

Следует заметить, что в вопросах «национальных окраин» Кирилл занял весьма неожиданную позицию и значительно опередил даже наиболее прогрессивных политиков «Зарубежной России», признав независимость новообразованных государств.

Отголоски раскола в Латвии: антибольшевистское движение

Конечно, дружелюбное отношение «императора» к новообразованным государствам никак не повлияло на отношение этих государств к монархистам-«кирилловцам» и к их представителям, которые продолжали деятельность в подполье, поскольку по-прежнему были официально запрещены.

Несмотря на сравнительную удаленность Латвии от центров «Зарубежной России» и даже некий провинциализм (который, правда в основном подчеркивался местной русской интеллигенцией — и до сих пор фигурирует в работах современных исследователей),

местные антибольшевики были великолепно осведомлены о событиях, разногласиях, склоках и других перипетиях жизни русской эмиграции,

причем не только благодаря прессе, но и из-за собственного участия в разветвленных сетях подпольных организаций.

Заметка в рижской «Сегодня», 25.09.1924.
Заметка в рижской «Сегодня», 25.09.1924.

Удивительно быстро в Латвии появлялась даже не информация, а нелегальная литература, изданная в странах Западной Европы, прибывали эмиссары различных организаций и пр. Например, буквально спустя пару недель после издания манифеста Кирилла, листовки с текстом манифеста были конфискованы… в районе Гулбене, а след перехваченной корреспонденции позволил отследить тесную взаимосвязь филиалов с зарубежными центрами.

Естественно, что

начавшийся раскол в династии Романовых моментально аукнулся и в Латвии,

где, как и за рубежом, началось деление антибольшевистской части русского общества на «кирилловцев» и «николаевцев».

Как и в других странах, условно входивших в общественно-культурный ареал «Зарубежной России» определенную часть русского общества составлял антибольшевистский сектор, образованный и эмигрантами, и местными «коренными» русскими. После Гражданской войны Белое движение, а также другие антибольшевистские течения, перекочевали и в эмиграцию, часть которой на протяжении всего межвоенного периода надеялась на падение большевизма под ударами внутренних либо внешних вызовов.

Неприятие большевизма было присуще большей часть русской интеллигенции Латвии,

и помимо «просто сочувствующих», здесь существовал ряд подпольных организаций и лиц, которые принимали непосредственное участие в «активизме», т. е. в посильной борьбе с советским режимом и его влиянием в Латвии и Европе, а иногда и в России. В основном подпольщики сбивалась в организации, союзы, группы, которые являлись филиалами зарубежных центров, работавших либо в подполье, либо под прикрытием легальных организаций. Тема русского антибольшевистского движения в Латвии широка и заслуживает отдельного внимания, как минимум отдельного цикла (или даже циклов) публикаций. Сейчас же отметим лишь основные моменты, непосредственно относящиеся к расколу в династии Романовых.

Русское антибольшевистское движение в межвоенной Латвии зародилось еще летом 1920 г., когда в Риге начали активную деятельность бывшие офицеры Северо-Западной армии Н. Юденича, члены ультраправой монархической организации Союз Верных. Как упоминалось в предыдущих публикациях, их деятельность была направлена на реванш за Гражданскую войну при поддержке Латвийской армии и Войска Польского, а также при участии в прошлом знаменитого революционера-террориста Бориса Савинкова.

Письмо графа Алексея фон дер Палена Борису Савинкову. 1920 г.
Письмо графа Алексея фон дер Палена Борису Савинкову. 1920 г.

После инициированного Советами политического скандала, деятели Союза Верных были выдворены, но их место в движении заняли другие «белые», которые осуществляли сбор секретной информации на территории Советской России для латвийских и иностранных спецслужб, а также организовывали теракты и пр.

Иногда антибольшевики настолько тесно сотрудничали с латвийскими спецслужбами, что общими силами громили целые сети агентуры ОГПУ, и даже становились причиной столкновений (конкуренции) между охранкой и военной разведкой Латвии. Помимо этого, антибольшевики проникали на территорию СССР и поставляли информацию балтийскому центру британской разведки SIS (предшественник MI6). В одном из таких случаев поступившая от антибольшевистской агентуры информация стала основой т.н. «Письма Зиновьева», филигранной подделки, послужившей катализатором падения правительства лейбористов в Великобритании осенью 1925 года.

Антибольшевистские центры имели сеть местных эмиссаров, сотрудничавших с латвийскими чиновниками и даже с политиками,

которые помогали оформлять поддельные документы для въезда в Латвию и в СССР. Конечно, антибольшевистские «проделки» зачастую были известны советским спецслужбам и становились причиной скандалов и экстрадиций из Латвии, однако, как правило, «гидра контрреволюции» довольно быстро поднимала голову вновь, на что латвийские спецслужбы до поры до времени смотрели сквозь пальцы, а затем, после очередного скандала, с подачи СССР, цикл повторялся.

«Кирилловцы» и «николаевцы» в Латвии

Стоит ли говорить, что и раскол в доме Романовых моментально вызвал резонанс в Латвии, причем еще в конце 1922 года, когда в Латвию прибыл начальник канцелярии великого князя Кирилла, бывший контр-адмирал Георгий Граф. Оценив обстановку, он пригласил к сотрудничеству уже зарекомендовавших себя знакомых монархистов, братьев , которые на протяжении следующих пяти лет стали руководителями «кирилловцев» в Латвии.

Карточки Федора и Александра Фехнеров в картотеке Политической охраны Латвии.
Карточки Федора и Александра Фехнеров в картотеке Политической охраны Латвии.

В скором времени «кирилловцы» обустроили небольшую типографию и сумели наладить издание и сеть распространения нелегальной литературы, к тому же организовали некое подобие боевой организации. Судя по документам латвийской Политической полиции, братья Фехнеры не чуждались пафоса, громких слов и достаточно сумасбродных фантазий, как то: подрыв советского полпредства, нападения на советских дипломатов, десант на Соловки и пр. Очевидно, это привлекало радикально настроенную консервативную молодежь, что и отличало местных «кирилловцев» от «николаевцев». Последние представляли собой сообщество видавших виды, умеренных, осторожных консерваторов. Они также занимались антибольшевистской деятельностью, но более скрытно.

До «кирилловцев» антибольшевистское движение тяготело к великому князю Николаю, «николаевцем» являлся и de facto лидер местных антибольшевиков, князь Анатолий Ливен,

а также многочисленная группа его бывших подчиненных и им сочувствующих. Недавно обнаруженные документы Бахметьевского архива (Нью-Йорк, США) предоставили возможность изучить деятельность местных «николаевцев», основываясь на материалах секретной корреспонденции центра великого князя Николая и его представителя в Латвии, коим являлся Федор Зейберлих, бывший адъютант князя Анатолия Ливена.

В отличие от «кирилловцев», «николаевцы» не организовывали нелегальную типографию, а печатали свои работы в типографиях «Саламандра» или «Рити», причём местом издания антибольшевистской литературы иногда указывали Данциг. Эмиссар Ф. Зейберлих к тому же являлся владельцем старинной букинистической фирмы «Киммел», и под прикрытием предпринимательской деятельности, вместе с книгами, получал нелегальную литературу и конфиденциальную корреспонденцию из Парижа.

Несмотря на определенные конфронтации, между обеими группами не существовало четкой демаркационной линии, и зачастую деятельность участников пересекалась.

Например, эмиссар «императора» Кирилла Ф. Фехнер пытался провести во второй Сейм «николаевца» А. Ливена. А в 1927 году молодежь обеих течений организовала нападение на известного политика «Зарубежной России», лидера левых либералов, Павла Милюкова. Представители обеих лагерей сообща участвовали и в других эпизодах антибольшевистской деятельности, зорко следя за событиями, происходящими в мире русской эмиграции, где краеугольным событием середины 1920-х стала организация крупнейшего конгресса, Российского зарубежного съезда.

Эмиграция на распутье

Заметка в рижской «Сегодня» о мероприятии Русского национального союза в Париже. 21.09.1924.
Заметка в рижской «Сегодня» о мероприятии Русского национального союза в Париже. 21.09.1924.

Вопреки попыткам консолидации, на которую надеялись организаторы конгрессов 1921 года, им не удалось преодолеть неприязнь между левыми либералами, центристами и консерваторами, и уж тем более наладить отношения с социалистическим крылом, а события, произошедшие в доме Романовых послужили причиной разлома еще и в стане консерваторов. Однако монархистам и части центристов удалось преодолеть разногласия и прийти к условному общему знаменателю.

Организаторы предыдущих конгрессов и группа им сочувствующих учли допущенные ошибки, решив созвать новый, наиболее крупный съезд,

опять-таки с целью консолидации эмиграции, решения ряда вопросов и, конечно, для избрания объединенного органа, который не только бы представлял наиболее крупные организации и течения «Зарубежной России», но и смог бы стать достойным представителем русской эмиграции в глазах зарубежных государств и, возможно, неким полюсом противовеса советской дипломатии. В этот раз устроители решили создать не безликий объединенный орган, а организацию во главу, которой, пусть и номинально, выдвинуть наиболее популярного лидера — князя Николая.

Несмотря на существенные изменения, произошедшие в политическом сознании русских эмигрантов, стала очевидна склонность доверять не некому выборному органу, а все-таки структуре, возглавляемой потенциальным претендентом на трон, к тому же пользующимся широким уважением, в том числе и в Латвии.

► В следующей серии мы расскажем о подготовке и ходе Российского зарубежного съезда — через призму событий в Латвии, у которых была определенная специфика, не менее интересная, чем процессы в центрах «Зарубежной России».


* Изыскания, легшие в основу настоящего цикла статей, осуществлялись при финансовой поддержке Латвийского научного совета в рамках проекта «История Латвии XX-XI века: социальный морфогенез, наследие и вызовы»(VPP-IZM-Vēsture-2023/1-0003).

Заметили ошибку? Сообщите нам о ней!

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Сообщить об ошибке.

По теме

Еще видео

Еще

Самое важное