— Валентина Петровна, готовясь к интервью с вами, я наткнулась в Сети на небольшую заметку под названием «Профессор Яринка». Эта роль из «Свадьбы в Малиновке» к вам «прилипла» на всю жизнь. Известно, что многих артистов такая «слава» не очень радует: Демьяненко терпеть не мог, когда его называли Шуриком, Броневой тоже не хотел быть вечным Мюллером и т. д. Как вы относитесь к подобной ситуации?
— Отношусь так же, как и они, но с годами лучше. Раньше меня это дико раздражало, потому что не было ощущения, что я сделала что-то такое в искусстве, о чем нужно говорить. Эту роль могла сыграть абсолютно любая девочка. На уровне настоящих звезд моя роль очень скромная, поэтому я раздражалась и боялась стать артисткой одной роли. Я понимала, что не должна сниматься в фильме «Трембита» или подобных музыкальных фильмах.
Потом на разных каналах стали постоянно показывать «Свадьбу в Малиновке»: ситуация на Украине — «Свадьба в Малиновке», еще какая-нибудь смена власти — снова «Свадьба в Малиновке». И я стала спокойно ко всему относиться — кино хорошее, доброе, все его любят, и чего мне от него отказываться…
— Вы не хотели брать гонорар за эту роль…
— Не хотела. В середине картины, глядя, как работают народные артисты, мне стало казаться, что я порчу кино. Ночью я пошла к режиссеру, постучала в окошко и сказала: «Хочу вернуть все деньги (больше тысячи рублей — Л. В.), вам надо переснять фильм и найти новую актрису». Режиссер меня выгнал взашей и сказал, чтобы я завтра была на площадке и не валяла дурака.
Я всерьез решила, что всё порчу — лет мне было мало, мозгов тоже не было…
— Правда, что вы потом все эти деньги проиграли в покер?
— Правда. Проиграла.
— Дальше была Таганка. Вы обиделись на Любимова и ушли?
— Ушла. Обиделась. Вообще я не имею права на него обижаться — он такой большой артист и большой режиссер. Когда я заканчивала институт, то играла пять-шесть главных ролей, и мне казалось, что и в театре так будет. На Таганке я просидела год, переиграла все массовки, какие есть на свете; на второй год я сама придумала себе роли, хотела это показать, но никто не хотел со мной репетировать, никому это не было нужно. И я прямо спросила Любимова — зачем он меня взял? Он ответил — из жадности. Весь разговор. Так закончилась моя театральная карьера.
— Много лет с тех пор прошло. Что осталось в памяти от такой легенды, как Таганка?
— Осталось огромное количество спектаклей и кумиров. Владимир Семенович Высоцкий, Вениамин Смехов, многие другие. Их в театре называли кирпичами, они — это те, кто в 1964 году организовали театр, такая неприкасаемая каста, боги.
— Алла Демидова тоже была кирпичом?
— К 1971 году, когда я пришла, уже была. Вышел «Щит и меч», и ее Любимов, наконец, разглядел. Она через кино стала большой театральной актрисой, до этого бегала вместе с нами.
— Вы ведь не в первый раз в Даугавпилсе? Давно дружите с нашей Верой Храмниковой…
— В Даугавпилсе я почти живу, такое ощущение, что уже почетный гражданин. Мы с Верой учились на одном курсе, и с 1981 года я езжу в Даугавпилс. Поезд ходил каждый день, билет стоил десять рублей. Я звонила Вере и говорила: «Мне надо с тобой лично поговорить». Она отвечала: «Нет проблем». Садилась на поезд и приезжала, в Москве мы шли в Сандуны, парились, разговаривали, а вечером я сажала ее на поезд, и она ехала в Даугавпилс. Был и обратный вариант. Я приезжала в Даугавпилс, баня находилась рядом с вокзалом, мы туда шли, долго чирикали, вечером я уезжала.
Была прекрасная жизнь. Город был совсем другой — большой, культурный, очень русский.
— Он и сейчас русский…
— Тогда он был … русско-еврейский, с хорошей такой речью, традициями… Я обожала Даугавпилс, он не воспринимался как заграница. Впрочем, и теперь не воспринимается. Я не чувствую себя здесь иностранкой, вот только хлеба купить не дают, мне это не нравится.
— Не та вакцина?
— Не та.
Даугавпилс был удивительно культурным городом. Люди неторопливо на улицах разговаривали, красиво разговаривали. Хулиганья в таком количестве не было на Ригас. Сейчас зима, их нет, летом же пьяные гопники по вечерам ходят.
А какие были Стропы!
— То есть стало хуже?
— Ну, чтобы говорить лучше-хуже, надо всё-таки пожить хотя бы полгода. Здесь было производство, была работа. Люди работали. Ситуация изменилась не только тут, у нас такая же история — позакрывали заводы и фабрики.
— С нашими студентами сейчас начали работать?
— Всё началось лет десять назад. Я пришла в театр, посмотрела спектакль и познакомилась с Олегом Шапошниковым (главой театра — Л. В.). Обменялись впечатлениями, я уехала, а потом получила приглашение провести мастер-классы для набранного курса. С радостью согласилась. Сюда из Израиля приезжали, из Риги, я вот… Хороший курс получился, он сейчас в театре.
И вот теперь новая ситуация, снова обратились ко мне.
Уже думала, не доеду — у меня преклонный возраст, а всё скачу, как блоха.
— Наш театр, он какой? Вы его уже хорошо знаете…
— Я много здесь видела. И тот старый театр, до Олега, где Вера Тимофеевна [Храмникова] произрастала каким-то начальником — режиссером, завлитом. Потом уже с Олегом я видела «Дамский рай», «Голого короля», много чего видела. В Москве на них посмотреть тоже ходила.
В прошлый свой приезд, уходя с репетиций, я сказала Шапошникову: «Какой вы счастливый человек! У вас есть дом».
Здесь театр — дом, он большой, в нем можно жить, спать, репетировать, играть. Это настоящий театр, таких мало осталось.
Замечательно, что две труппы, играются спектакли на двух языках. Здесь достаточно молодой режиссер, понимающий, что труппу надо обновлять каждые десять лет. Тем, кто десять лет назад были молодежью, сейчас хорошо за тридцать, и появляются новые, идет какое-то пополнение, это очень хорошо.
— Иногда можно услышать — ай, ну что там этот провинциальный театр…
— Я по-другому воспитана. В том смысле, что на Руси провинциальные театры всегда пользовались огромным уважением, великие артисты ездили туда играть спектакли, многие звезды русского театра вышли из провинции — Смоктуновский, Табаков, Дворжецкий…
У вас театр стоит на главной площади, его не трогают. Он был, есть и будет.
— Как меняются студенты? Вы ведь уже более 30 лет преподаете…
— Прогресс прекрасен и ужасен одновременно. Студенты перестали читать, не берут книги в руки, доверяют гаджетам всю свою подноготную, сократили до минимума русскую речь, разговаривают на каком-то птичьем языке. Это я вижу вокруг, и при этом
у нас учатся святые дети, потому что они не пошли пиво пить в подворотню и не сели наркоманить у стены Цоя, а пришли получать знания. Правда, у многих последней прочитанной книжкой стал «Колобок», а тут им предлагают «Илиаду»…
Такой вот культурный провал во всем — в литературе, кино, театре.
С другой стороны, они считают, что искусство начинается с них. Полное отсутствие всяких знаний, но хорошо разбираются в гаджетах. Мой внук за полторы минуты сделает то, что я буду делать полтора часа, не зная, куда тыкаться… Они подкованы, хорошо знают сегодняшний день и … всё. До них ничего не было. Как-то сдали ЕГЭ, приехали в Москву — у нас 80 процентов студентов приезжие — и на них обрушился этот мир искусства и культуры. У многих — стресс и шок.
— А наши студенты чем-то отличаются от московских?
— Ничем. Такие же
темные и необразованные, ленивые и даже … неблагодарные. Именно ваши, потому что они уже трудоустроены, им не надо театр искать.
Они должны это ценить. Мы тут с Олегом разработали целую программу — пусть каждый день кино смотрят. Хотя бы так. Песня сейчас есть модная: «Я как Федерико Феллини! Дайте “Оскар” этой богине!» В интернете полно вопросов — кто такой Феллини? Россияне не знают… Это очень страшно, оторопь берет. Хорошо, такая песня появилась… Может, о других надо сочинить? О Леонардо да Винчи, к примеру…
— Ваш нынешний приезд как-то встроен в недавно заключенный договор с щукинским институтом?
— Да, слава Господу, заключили такой договор между Москвой и Даугавпилсом, мы очень благодарны российскому консулу, который здесь всё это поддержал. Мы проложили тропиночку, я вот приехала. Мне сделали визу, остальным пока не получается — не могу привезти сюда других преподавателей.
— Мы не завершили студенческую тему… Молодым быть легко?
— Меня однажды спросили:
«Валентина Петровна, а что бы вы сделали, если бы вас вернули в ваши 25 лет?» И я ответила — я бы удавилась.
Мои собеседники так удивились… Я не хочу ни в коем разе: опять ничего не понимать в людях, опять не знать, куда себя деть; никак не остановиться на выборе профессии, мужа, квартиры… Опять всё сначала? Да никогда!
Чудесный возраст — 45-50 лет, еще силы есть, красота и понимание жизни.
— Кроме преподавания в «Щуке», вы являетесь главным педагогом мастерской «Актер кино и сериалов»…
— Это такая программа на базе Высшей школы экономики, в ней занимаются взрослые люди, закончившие разные факультеты. В детстве у них была мечта — стать актером, теперь время освободилось, их дети подросли, и вот они решили… Ну, и меня позвали, чтобы я там что-то с ними делала.
— Меня название смущает — актер кино и сериалов. Сериалы — это не кино?
— Нет, это фабрика.
Кино — художественное произведение, сериалы же — антихудожественное.
Почему их так любят? Потому что не надо никуда ходить, не надо надевать кофточку; простые домохозяйки могут нянькать ребенка, резать капусту и смотреть, как им кажется, жизненную историю. Хорошее кино так смотреть нельзя. А тут — если что и пропустила, тетя Клава из соседнего подъезда расскажет. Когда мы все смотрели «Рабыню Изауру», в этом была определенная новизна. Сейчас же — производство.
— Репертуарный театр когда-нибудь умрет? Его уже долго хоронят…
— Вот я сейчас выпускаю четвертый курс. В каждом московском театре — труппа под сто человек, их всех надо кормить. Театров много. Чтобы все артисты нормально работали, нужно иметь несколько площадок. Это могут себе позволить театр Вахтангова, Александринка в Питере, еще некоторые театры. Несколько площадок — возможность занять артистов, а то одни и те же играют, половина же сидит, и зарплату им платят.
Не знаю, едва ли мы перейдем на антрепризную методику — собрали актеров, сыграли спектакли, пока люди ходят, и разбежались. Всё-таки для нас важен театр-дом, чтобы хороший материал, чтобы разные режиссеры приезжали.
При моей жизни репертуарный театр точно не умрет.
— Вы не хотите написать книгу — обобщить профессиональный опыт, соединив его с мемуарами?
— Упаси Бог! Нет, каждый должен заниматься своим делом. Я педагог. Мемуары? Зачем? Во-первых, многие еще живы, а я слишком много знаю… Во-вторых, кому это интересно? Сейчас каждая звездочка, раз появившись на эстраде, уже пишет книгу. Мое богатство — это мои ученики, рассказывать же, как я их учила, — нет, не хочу. Вообще не хочу писать, хочу учить детей.
— Вам нравятся спектакли Кирилла Серебренникова?
— Нет.
— А его фильмы?
— Фильмы лучше.
— Что скажете о работах Константина Богомолова?
— Не воспринимаю. Дважды ходила и дважды уходила, чего я обычно никогда не делаю. Не могу в таких интерпретациях принять ни «Чайку», ни «Братьев Карамазовых». Это просто ужас какой-то. Я себе говорю: «Ты старая, ты советский человек». Но потом я пошла в «Современник» смотреть «Анархию». Сплошной мат, меня сто человек предупредили. Я себя настроила и очень быстро перестала мат слышать. Прекрасный спектакль поставил Сукачёв, Ефремов в нем был хорош. А с Богомоловым не могу…
— Вы действительно советский человек?
— Да, коммунистка в законе.
В партию меня не взяли, я очень молода была, но очень хотела — хотела мир изменить.
Я из очень бедной семьи, без родителей, верила, что, как было сказано в материалах XXII съезда КПСС, в 1980 году отменят деньги, каждый получит по потребностям — наступит коммунизм. Мы с бабушкой сидели у печки и спорили. Она говорит — что, я прямо так пойду в магазин и возьму кофточек, сколько хочу? Я ей отвечала: «Как тебе не стыдно! Тебе нужна одна кофточка». Бабушка: «А если я две хочу?» — «Ты не будешь жить при коммунизме!»
Понимаете, я во всё это верила…
Но потом вера прошла.