ПРОЕКТ
Проект #LV99плюс, начатый осенью 2017 года в честь столетия Латвии, близится к финишу. Мы прожили с виртуальными персонажами этого исторического сериала более двух лет — с осени 1917 до ранней зимы 1919-го. Однако просто оставить наших героев на пороге 1920 года мы не можем — и потому коротко рассказываем о том, что же с ними было дальше.
Этот странный ней-тра-ли-тет тянулся долго, до 1923 года, когда Сару познакомили с новеньким пятилатовиком. Сделал это чужой полицейский, заглянувший в лавку за пачкой папирос. Брать не виданную раньше очень большую и сильно блестящую, явно только что отчеканенную, монету Саре ни разу не хотелось: она сильно подозревала, что с ней хотят «провернуть ком-би-на-цию или еще какую ре-фор-му». С другой стороны, не принять подозрительные деньги от полицейского, хоть и заезжего, было никак нельзя. Сара отсчитала сдачу бумажками, старательно выбирая самые старые и замусоленные, и, едва покупатель ушел, заперла лавку.
Заранее сокрушаясь, она бегом бросилась на соседнюю улицу к старому Арону-часовщику. «Сореле, чтобы мы были такие богатые и здоровые, какое это настоящее серебро!», — вскричал Арон, осмотрев и взвесив монету и даже слегка поцарапав ее сбоку тоненькой иголочкой. И Сара сей секунд поняла: смутное время кончилось, новая власть собралась быть надолго и, главное, с ней можно делать гешефт (и не тот, что вы себе подумали, а в хорошем смысле слова).
В последующие годы Сара продолжала заниматься своей коммерцией-шмамерцией. Дело шло так, что никому и рассказывать не хотелось — чтоб не завидовали: и на прокорм хватало, и откладывать на обучение детей получалось.
В 1931-м ее средняя, Фаня, то есть Фанни, которая незаметно для Сары сделалась 17-летняя, назвала себя сионисткой и заявила, что уедет в Палестину и станет работать там в кибуце. «Была бы не моя дурочка, я бы тоже смеялась!», — жаловалась Сара всем, кто был готов слушать. Сара была уверена, что ребенок поступит в университет, а тут на нее свалилось всё небо со всеми звездами: ее майделе, знающая четыре языка и получавшая в школе только «отлично» даже по математике, будет ковыряться в земле?! «Ты мне дочь, а не Марья Петровна!», — увещевала она Фаню. Однако ни отговорить, ни остановить Фанни не удалось.
Старший, Самуил, еще в 1928 году отправился в Ригу — доучиваться в гимназии. И поступил, и окончил, и в университет поступил, и в 1936-м получил диплом юриста. Однако адвокатом стать не смог. Как начал еще студентом за небольшие деньги работать помощником у нотариуса, так и работал, только на службу в армии и прервался.
Младшенький, Нёма, когда пришло время учиться в гимназии, перебрался к брату, тогда еще студенту. Приезжая домой, с восторгом рассказывал Саре, какие интересные у него предметы и какие прекрасные и образованные учителя, в особенности — Николай Николаевич, преподаватель русского и немецкого. Три раза поступал Нёма в университет, последний раз в 1938-м, — но так и не пробился, и тоже остался в Риге.
Вот и получилось, что Сара оказалась в пустом доме. Весной 1939-го плюнула на все, продала лавочку и переехала к сестре в Даугавпилс — нянчить многочисленных племянников и племянниц.
Самым жутким переживанием Сары, связанным с возвращением большевиков, стала страшная ссора между ее сыновьями. Младший, Наум, красных встретил восторженно и очень быстро нашел себе хорошее место в новых органах власти. На вопросы, чем он таки занимается таким, отвечал коротко и весомо: «Безопасностью, мамеле, безопасностью». Старший, Самуил, называл происходящее беззаконием, а после осенней национализации обвинил брата в соучастии в вооруженном ограблении. Нёма и Сёма перестали разговаривать друг с другом и даже к матери приезжали по одному — чтобы, не дай Б-г, не встретиться. «Ой-вей из мир», плакала Сара, но помирить сыновей так и не смогла.
Сведения о Саре обрываются августом 1941 года. Сразу после войны Нёма нашел в Даугавпилсе свидетеля, видевшего, как немецко-фашистский оккупант на улице избивал Сару, пытавшуюся защитить малолетнюю родственницу. Свидетель также показал, что избиение прекратилось после вмешательства какой-то монашки. Эту женщину удалось установить и отыскать, но она оказалась невменяемой. Увидев Нёму (хотя какого Нёму, теперь уже — капитана госбезопасности Наума Минца) в форме, при кобуре и с орденскими колодками, забилась в истерике и сообщить хоть что-то вразумительное оказалась неспособной.
После войны Нёма работал переводчиком на процессе Еккельна и вообще построил отличную карьеру — в районах руководил операциями по ликвидации буржуазно-националистического подполья и бандформирований нацистских пособников. В 1950-м получил еще один орден: был откомандирован в Пыталовский район Псковской области для содействия выселению антисоветского элемента. Правда, в 1952-м показалось было, что — всё, совсем всё, однако обошлось: из органов Нёма ушел только при Семичастном, подполковником. Затем Нёма успешно возглавлял Первый отдел в одном академическом институте, а в 1974 году ушел на заслуженный отдых. Как ветерана, его часто приглашали в школы, и еще он иногда писал заметки в «Дзимтенес балсс» и консультантом участвовал в подготовке передачи «Дзинтаркрастс» на республиканском радио.
Самуил Минц провел всю войну на фронте и вернулся сержантом с медалью «За отвагу» и осколком рядом с позвоночником. После войны работал в юридической консультации в райцентре, с середины 1950-х много помогая родственникам репрессированных хлопотать о реабилитации. За некоторые дела, впрочем, он браться отказывался категорически. В 1979 году выехал на постоянное место жительства в Израиль по воссоединению семьи — с сестрой, так и не восстановив отношений с братом.
В 1995-м Фанни и Самуил Минцы прилетали в Ригу — хоронить Нёму. Тот умер вскоре после первого допроса в статусе подозреваемого в преступлениях против человечности. Фаня скончалась в 1997-м, Сёма — годом позже.
