Май — месяц переворотов. Пилсудский в Польше, Улманис в Латвии

В Варшаве произошли братоубийственные уличные стычки, в которых погибло 379 человек, включая 164 мирных жителя. Президент Станислав Войцеховский (Stanisław Wojciechowski) и премьер-министр Винценты Витос (Wincenty Witos), не желая допускать еще больших смертельных столкновений, уступили, и обязанности главы государства взял на себя маршал Сейма Мацей Ратай (Maciej Rataj). Майский переворот уничтожил Конституцию 1921 года, самый демократический основной закон Европы того времени. В память о тех событиях сторонники  крестьянского движения возложили цветы к памятнику Винсента Витоса».

Юзеф Пилсудский, благодаря которому в 1918 году Польша вновь обрела независимость, становится все более известен в Латвии не только как освободитель Латгалии зимой 1920 года, покровитель Даугавпилсской польской школы или один из четырех военачальников, оборонявших Даугавпилс (чей памятник недавно был осквернен «неизвестными злоумышленниками»). По всей видимости, диктатором Пилсудского не считают, хотя в советское время его (как и Улманиса) прозвали «фашистским политиком» — дошло до того, что в 1991 году многие русскоязычные жители Даугавпилса косо смотрели на название польской школы. А вот

имя Карлиса Улманиса, первого премьер-министра, а затем диктатора межвоенной Латвии, не вызывает в Польше никаких эмоций, помнят о нем даже меньше, чем об Антанасе Сметоне (Antanas Smetona), лидере межвоенной Литвы,

который проводил политику, направленную против польского меньшинства в Каунасе. Конечно, в адрес «главы Латвии» есть обвинения в репрессии латвийских граждан-поляков, но в целом это фигура неизвестная и не способная никому «навредить» (польские туристы иногда обращают внимание на памятник Улманису в центре Риги). Разве что в 1990-х годах у поляков вызвал интерес тот факт, что президентом независимой Латвии стал член семьи Карлиса, Гунтис Улманис (никто из семьи Пилсудского в политику «новейшего времени» не пошел).

Несмотря на разный темперамент, образование и социальное происхождение, эти две личности похожи. Только если Улманис представлял Латвийский крестьянский союз, правое крыло латышской политики, то Пилсудский был (как он сам себя называл) «социалистом, сошедшим на остановке независимости» (в предыдущей статье я писал о его связях с латышскими левыми во времена Российской Империи). По большому счету, польская диктатура, введенная в мае 1926 года, был центристской, а самой большой угрозой для Пилсудского стала национальная демократия, продвигаемая Романом Дмовским (Roman Dmowski), «версальским героем», заполучившим для поляков выгодную западную границу (его партия пользовалась поддержкой в основном в центральной и западной частях Польши). Спустя некоторое время после государственного переворота (направленного на правое крыло, а не на левое, как в Латвии), с 12 мая 1926 года в оппозиции Пилсудскому находились также представители польских левых и центристских групп: Польская социалистическая партия (ПСП) и крестьянское движение с Национальной рабочей партией, которые в 1930 году сформировали избирательный блок «Центролев» (Centrolew) (на фотографии в прошлой статье была изображена демонстрация этого блока с участием пожилого социалиста из Латгалии, Болеслава Лимановского (Bolesław Limanowski)).

Результаты «Центролева» на выборах в Сейм в 1930 году не были впечатляющими: они получили 17,3% голосов (партия Пилсудского — 46,7%, националисты Дмовского — 12,7%). В этом и заключается важное отличие Польши от Латвии — если Улманис распустил парламент и запретил все политические партии, то в Польше оппозиция продолжала легально действовать до 1939 года — до середины 30-х годов заседала в Сейме и Сенате, а позже боролась за места в местных самоуправлениях (Лодзь или Гродно являются примерами городов, где большая часть депутатов в думе были польскими и еврейскими левыми, выступающие против «санации» — обиходное наименование диктатуры Пилсудского, от латинского слова sanatio — «оздоровление»).

В Латвии действие Сатверсме было приостановлено, а в Польше мартовская конституция 1921 года продолжала действовать с некоторыми изменениями, пока не была заменена апрельской (авторитарной) конституцией,

принятой за месяц до смерти маршала.

Польская диктатура, хоть и наступившая восемью годами раньше, была гораздо мягче, чем близ Даугавы. Разумеется, оппозиционная пресса подвергалась жесткой цензуре, политических оппонентов судили (самый известный из судов — «Брестский процесс», проводившийся в Бресте, где когда-то был заключен мирный договор между Центральными государствами и Советской Россией) и арестовывали, на Полесье в Берёзе-Картузской был даже создан концлагерь (впоследствии использовавшийся в советской пропаганде). Однако до 1939 года продолжали существовать общественные организации и религиозные объединения, печаталась пресса, а в год начала польско-германской войны была даже создана небольшая центристская партия, собравшая польских интеллектуалов, которые выступали против «санации» (Демократическая партия). Эта группировка еще сыграет свою роль в послевоенной истории Польши.

Что же касается отношения к Латвии, то польские довоенные СМИ высказывались по-разному. Диктатор Улманис и его Крестьянский союз вызывали в Польше гораздо большую симпатию, чем Латвийская социал-демократическая рабочая партия, которую в Варшаве обвиняли в «антипольскости» и «просоветскости». С другой стороны, приход к власти Улманиса был однозначно не одобрен Польской социалистической партией. В журнале Robotnik («Рабочий») мы найдем большой объем информации о том, как латвийские социалисты (в том числе известный в Варшаве Бруно Калниньш) были арестованы властями нового режима. Пресса ПСП выражала солидарность с репрессированными товарищами из Риги. В знак протеста против нарушения гражданских прав в Латвии редактор Адам Обарский (Adam Obarski) из ПСП заявил об уходе со своего поста в Комитете Союза Польско-Латышской Прессы. Перевороту Улманиса были не рады также с национальной точки зрения: 20 июня 1934 года в журнале Dziennik Wileński («Вильнюсский дневник»), в статье под названием «За польское образование в Латвии» были высказаны опасения, что при диктатуре польские школы со временем будут ликвидированы, и полякам придется учиться на латышском языке.

Как писал в 1997 году исследователь польско-латвийских отношений и польского меньшинства в Латвии проф. Эрик Екабсонс: «Уже летом 1934 года в Министерстве было ликвидировано управление, занимающееся образованием национальных меньшинств, ему на смену пришли чиновники по делам нацменьшинств. Секретарем польского образования был назначен Роман Цесюлевич (Roman Ciesiulewicz), учитель и активный участник польского скаутского движения из Лиепаи». Ранее, в 1922-1934 годах, за образование поляков в Министерстве отвечал Антоний Талят-Келпш (Antoni Talat-Kiełpsz), бывший директор польской гимназии в Резекне, позже его на этом посту сменила жена, Ольга Талят-Келпш (Olga Talat-Kiełpsz).

Ограничения Улманиса по отношению к полякам становились все жестче:

«Была закрыта польская ремесленная школа в Даугавпилсе. А в 1935 году в этом же городе объединили польскую, русскую и белорусскую школы, создав вторую смешанную польскую гимназию и не принимая новых учеников (…). В свою очередь, польская гимназия в Риге в 1935 году была переименована в государственную гимназию с латышским поэтом Антоном Бардой (1891-1981) в качестве директора (с 1925 года он работал в школе учителем латышского языка). Сократилось и число польских начальных школ», — вспоминает Екабсонс.

Но, несмотря на все ограничения (напомню: начиная с 1934 г. В Сейме больше не было польских депутатов — Яна Вежбицкого (Jan Wierzbicki) и Владислава Лапиньского (Władysław Łapiński) — парламент не собирался до 1940 года и «польская секция ЛСДРП», о которой я писал две недели назад, конечно, тоже была ликвидирована) тогда полякам в Латвии было все-таки лучше, чем когда наступила советская оккупация. До 1940 года издавался еженедельник Nasze Życie («Наша жизнь»), продолжал работать Польский театр в Риге  и польские дома, в 1939 году возродился Союз поляков Латвии во главе с выпускником  одного из университетов Варшавы Владимиром Игнатовичем (Włodzimierz Ihnatowicz).

Несмотря на то, что образование для национальных меньшинств было ограничено, сеть польских школ в Латвии, особенно в Латгалии, сохранилась.

Политика Улманиса по отношению к нацменьшинствам была все же гораздо либеральнее той, что проводилась в Польше, хоть поляки и не любят об этом вспоминать.

Несмотря на дистанцирование или неприязнь по отношению к режиму, установленному в 1934 году, у местных поляков осталось несколько интересных воспоминаний: профессор Юзеф Бычковский (Józef Byczkowski), историк из Силезии, родившийся в Даугавпилсе, еще в 2015 году в разговоре со мной вспоминал, каким большим событием для него была встреча с Улманисом в Даугавпилсе. «Помню, как к нам приехали Улманис и министр обороны генерал Янис Балодис. Кажется, это было на улице Виестура. Тогда мама сказала мне: “Пойдем скорее, ты сможешь увидеть нашего президента”. И мы действительно побежали, и потом какое-то время стояли на улице, там уже было много людей. Наконец проехал кабриолет, в котором сидели двое седовласых мужчин, они махали людям. Латышам это очень нравилось, русским — нет. Русские не любили Улманиса». К сожалению, поляки в Варшаве не смогли «насладиться» таким зрелищем. Латвийский диктатор так никогда и не посетил Польшу, хотя министр пропаганды Альфред Берзиньш приезжал туда много раз.

 ***

В Латвии события мая 1934 года вызывают умеренные эмоции. Конечно, внимание СМИ привлекает заезд националистов 15 мая, посвященный Дню возрождения Латвии, и журналисты задаются вопросом, не опасно ли для демократии празднование таких годовщин. В прошлом году некоторых действительно удивила и позабавила предвыборная реклама Союза «зеленых» и крестьян, в которой Райнис и Улманис, довоенные политические оппоненты (их спор был сравним с конфликтом между Пилсудским и Дмовским), совместно агитировали за этот список. Малозаметный курьез в ситуации, когда титул «левых» перешел к «Прогрессивным»: активисты Латвийской социал-демократической рабочей партии после возвращения в Сейм получили там два места из общего списка.

А что насчет 12 мая в Польше? Эта дата является не только годовщиной «майского переворота», но и смерти Пилсудского в 1935 году.

В современном мире и она не вызывает сильных эмоций,

страна полна памятников, улиц и площадей Пилсудского; латыши почитают Улманиса чуть сдержаннее,

но здесь роль играет также дискуссия о его поступках в 1940 году. В Польше таких дебатов нет — Пилсудский не дожил до начала Второй мировой войны.

В последнее время только упомянутая вначале Польская крестьянская партия стала требовать публичной реабилитации активистов, осужденных на «Брестском процессе». Это сложный с юридической точки зрения вопрос. Только вот близ Вислы это уже тоже никого не интересует.