Случай с Каллас, пронесшийся вихрем по оперным сценам мира и первым полосам престижных и бульварных изданий середины прошлого века - действительно уникальнейший. Об этом следует писать романы, ставить спектакли и снимать фильмы - это и делают.
Есть много реально величайших певиц прошлого и настоящего. Это, например, божественная Ирина Архипова, роскошный фолиант выпуска 1981 года о которой украшает книжную полку в зале Artissimo, открытом несколько лет назад Фондом Германа Брауна. Ведь Ирина Константиновна была одной из первых, чей рижский концерт положил в конце 1990-х начало Фонду под руководством Инны Давыдовой. Это и блистательная Монтсеррат Кабалье, дважды выступавшая в Риге. Могучая Галина Вишневская. Да и та же Анна Нетребко - певица, чтобы там не говорили, высочайшего уровня.
Кстати, и с Кабалье, и с Нетребко господин Николаевич в свое время беседовал - и всегда интересовался у них о феномене Марии Каллас. А он на фоне других великих певиц выделяется совершенно. В частности, невероятные повороты судьбы - родилась в Нью-Йорке, в молодости вернулась в родные Афины, возвращение в США, ужасные отношения с матерью, разрыв с отцом, несчастная и одновременно счастливая любовь с миллиардером Аристотелем Онассисом. И многое, многое другое. Одно похудение на 35 килограмм, когда пышка превратилась в подобие Одри Хепберн, чего стоит - все во имя искусства. Которым в конце концов она пожелала (да всегда явно этого желала!) пожертвовать во имя любви, она это и сделала - с трагическим финалом для себя. Еще и потеря голоса. При всем при этом - дерзкий характер примы, неукротимый нрав (это при внешней респектабельности!).
Но главное - невероятный голос, начинала как драматическое колоратуро, продолжила как лирико-драматическое сопрано, в последние годы жизни стала исполнять партии меццо-сопрано. Амплитуда невероятная.
Вообще, любой, кто слышал голос Каллас в ее лучшие годы - сильнейший, летящий, в котором удивительным образом совмещались ангел и демон, никогда его не забудет. Возможно, так пели в мифах те самые греческие сирены. И перед тем, как услышать этот голос, следует подготовиться. Так что этот рижский вечер начался в темноте, когда зазвучала увертюра к опере Джузеппе Верди «Травиата», со всеми ее нюансами. Чтобы почувствовать. Уже потом рассказ лектора прерывался показами из концертов и спектаклей с участием Каллас (в том числе свежайшие отреставрированные пленки, которые Николаевич предоставил разрешения своего приятеля Тома Вольфа) - «Самсон и Далила», «Норма», «Трубадур», «Сила судьбы» ...
Я впервые услышал голос Каллас на большой виниловой пластинке, выпущенной в Москве в конце 1980-х - это трудно описать словами. Запись от 29 сентября 1955 года в миланской «Ла Скала», дирижер Герберт фон Караян. Голос - на века, аплодисменты - как Ниагарский водопад. Тот редчайший случай, когда запись впечатляет спустя десятилетия, и сегодня тоже. Можете представить, что творилось со зрителями, которые видели Марию наяву.
У Каллас, помимо певческого и артистического таланта явно было то, что неподвластно обычному пониманию - даже ей самой, возможно. Певица от Бога, что и говорить.
Сергей Николаевич вообще-то человек сдержанный. Случай с Каллас - как раз из той серии, когда сдерживаться очень трудно, страсти великой певицы овладевают тобой даже на расстоянии, спустя десятилетия после ее смерти. Поэтому был антракт, как в театре. И было бурное продолжение.
День столетия Марии Кааллас, певицы уровня, которого больше, думаю, никогда не будет - редчайший случай, когда стоит быть откровенным. И я осмелюсь упомянуть в этой публикации два случая, вполне трагических, хотя со стороны казалось, все так волшебно, гламурно, счастливо...
Первый - это Чарна Рыжова, знаменитый рижский редактор и журналист. Жизнерадостный вроде человек и отличный профессионал. Полное доверие своим коллегам и начальству, с которыми знакома много лет. Десять лет назад неожиданная развязка, крушение всех мечтаний и слезы дома у отставленного редактора, а вокруг нее друзья и подчиненные. И Чарна сказала (это помнят многие, там человек пятнадцать было): «Андрей, открой тот ящичек, там лежит компакт-диск, поставь». И звучала Мария Каллас, ее нежная Травиата, Норма, чувственная Самсона... Увы, у Чарны произошла тяжелая болезнь и, как и у Каллас, ранний уход.
Второй случай еще более показательный. Кто из нас не помнит Андрея Жагарса, бывшего 17 лет директором Латвийской Национальной оперы?
Вечно улыбчивый, энергичный, профессионал и.. внезапная отставка по велению своенравной начальницы-министра, крушение всех мечтаний, попытка воскреснуть на новом поприще (кстати, Мария Каллас после потери голоса снималась у Пазолини в «Медее», но карьера не продолжилась).
Восемь лет назад, вскоре после вынужденной отставки Жагарс поставил, как режиссер, на сцене театра «Дайлес», в котором начинал, свой первый драматический спектакль (до этого был ряд оперных постановок в разных странах мира). Это была «Песня слона», пьеса канадца Николя Бийона. Спектакль на чуть более, чем полтора час. История о юноше, который приходит к психотерапевту. По роли мать у юноши - оперная певица. Она то ли убита сыном, то ли он «убил ее в себе». И почти в финале в полной тишине и вдруг при приглушенном свете начинает звучать божественная Мария Каллас, ария из «Самсона и Далилы». Все это на фоне появившегося на заднике сцены изображения зрительного зала Оперы (не Латвийской, какой-то другой, неведомой).
В конце коллапс - и в спектакле, и в жизни. Уже под занавес того спектакля в полной темноте на видео появляется поле, а по нему видно, как уходит вдаль кричащий о чем-то слон. И мы теперь понимаем, о чем была эта «Песня слона» от Жагарса. Крик отчаяния. А в жизни - скоротечная тяжелая болезнь и ранний уход из жизни.
Я думаю, в истории и в психологии это и следует именовать «случай Каллас». Потому что она живет в каждом из нас. В ком-то больше, в ком-то меньше. Живет даже в тех, кто никогда не слышал имени этой великой певицы, которая вот уж точно-то неповторима. Во всяком случае, за сто лет другой такой не появилось.
