«Куда идет солнце, там и есть наша Латвия!»: история депортированной девочки

Незадолго до депортации 25 марта 1949 года малышке Лиените исполнился год. Вскоре началась операция «Прибой» и семью Звансов, как и многих других жителей Латвии, выслали в Сибирь. В ссылке умер брат; мама и отец вернулись на родину уже тяжело больными, и вскоре девочка осталась круглой и никому не нужной сиротой…

После дня рождения — в ссылку

«У меня был брат, Карлис Званс. И мамочка Анна. Нас троих вывезли 25 марта 1949 года. Мама 4 марта отметила свой 34-й день рождения, а я шестого марта отпраздновала годик. Папу еще в январе 1949-го арестовали и его потом отправили на какой-то рудник или прямо в Воркуту … Не могу сказать», — начала рассказ Лиените Таурена (урожденная Зване), недавно отметившая 75-летний юбилей.

Увозили Анну с двумя детьми с родного хутора Пели в поселке Рапати Пилтенской волости Вентспилского района. Лиените, конечно, ничего не помнит о том жутком путешествии. То, что знает — это из уже более поздних рассказов родных. Хотя у девочки было совсем немного времени, чтобы запомнить подробности…

После долгого и тяжелого пути семья оказалась в Москаленском районе Омской области, в деревне Селивановке Новоцарицинского сельского поселения.

«В Сибири нас приютила у себя русская семья. Помню, что там было совсем маленькое помещение… Кровать была очень простая. Хотя – ну какая это кровать, березовые чурбачки, на них положены доски, сверху солома. Так мы и спали – брат, я в серединке и мама, все втроем, чтоб теплей было», — вспоминает Лиените.

Вот я в Латвии, а вот в Сибири

С едой было очень плохо. О постоянном голоде вспоминают все репрессированные.

«Помню, что хлеб был очень невкусный. Кирпичик. Когда его сожмешь, вода начинала литься. Этот хлеб, конечно, был по карточкам. Не помню, сколько норма была…

Вот сейчас мы картошку едим, а очистки выбрасываем. Тогда их никто не выкидывал!

Мама один день варила картошку, а к ней — селедку, если удавалось достать. А на второй день было картофельное пюре из очисток и сверху, если повезет, та же селедка.

У мамы, помню, был свой садик-огородик около этого домика. Она картошку там сажала, у местных выменивала — на вязаные покрывала, она большая рукодельница была. И морковку сажала, семена из Латвии присылал кто-то… Вообще, тамошние русские люди очень удивлялись, как у мамы всё растет», — говорит Лиените.

На нашу встречу она принесла старые фотографии — то немногое, что осталось…

«Вот свадьба моих родителей, а рядом — сестра отца. …А здесь я с мамой в Сибири. Это — моя фотография, еще в Латвии сделанная. А вот это мы все в Сибири

– вот совсем маленькая фотография, а вот увеличенная… И еще есть письмо, которое моя мама писала крестному, кажется, это 52-й год уже…», — говорит Лиените.

Письмо это — самодельная открытка с рождественским рисунком. Внутри – написанный карандашом на миллиметровке текст. Анна пишет, что все здоровы, что надо уже думать, как сажать картошку и корнеплоды, что «Лиените рассказывает, что поедет к крестному в гости, но ребенок не знает, что говорит»…

Остались в памяти разные детские проказы.

«У нас то ли на краю двора, то ли уже за оградой, росли конопля, крапива и лебеда. Я их ела всё время. А когда шалила, то потом, чтобы мама меня не могла найти, в этих зарослях пряталась! Я была маленькой, а эта конопля и с лебедой – большие, мама никогда не видела, куда же я пропала», — смеется Лиените.

Конфеты с кладбища и спрятанные яйца

Она не помнит какого-то плохого отношения местных к высланным. Дети носились вместе дружной голодной ватагой. Лиените несколько смущенно вспоминает один из способов добычи еды.

«Есть было нечего. На пасху мы ходили на кладбище воровать — люди на могилки клали конфеты, яйца, а мы мелкие, шуровали по кладбищу, искали, чем поживиться. Сейчас даже представить себе такое сложно, но мы очень хотели есть.

Родителям надо было много работать и выживать. Мне не у кого спросить, как мама умудрялась тяжело работать и меня растить. Ей же никто не позволял с малышом дома сидеть, надо было работать. Куда она меня девала?», — говорит женщина.

Анна сначала работала в курятнике. Туда привозили и сыворотку, оставшуюся после сбивания масла или приготовления творога.

«Но домой, конечно, ничего нельзя было отнести. За это могли оштрафовать или даже в тюрьму отправить. Яйца иногда удавалось спрятать, мама мне говорила, где, и я бежала забирать. Брат работал на конюшне, конюхом. Конюшня эта была недалеко от нашей избушки.

Потом маму отправили в коровник, дояркой. Там, помню, был очень большой молочный сепаратор, две женщины с ним работали. А я, чтобы никто не упрекал, что под ногами путаюсь, старалась быть к этой машине поближе, и когда удавалось, лакомилась пеной. Она, конечно, не слишком чистая, но очень мне нравилась», — вспоминает Лиените.

После коровника маму Анну отправили к овцам — за ними надо было ухаживать, пасти. Волков было много, отару надо было старательно оберегать. За зарезанную волками овцу штрафовали.

«Брат заболел туберкулезом. И в 1953-м, ему тогда 17 было, брат умер… И что интересно, он ведь с лошадьми работал, но ему не дали подводу, чтоб к врачу его можно было отвезти! Там еще и мулы были, на них воду возили и молоко. И вот на этих санях…

У меня перед глазами до сих пор стоит: братик лежит в этих санях и его увозят… Это был последний раз, когда я видела брата»,

— говорит Лиените. Голос ее дрожит, она запрокидывает голову, чтобы не потекли слезы…

Вскоре мама во время стрижки овец поцарапалась. Овца оказалась больной бруцеллезом. Анна заразилась.

«Она была в больнице несколько раз, но тогда это толком не лечилось… Я в это время жила у соседей, очень радовалась, когда мама домой возвращалась. Залезала на крышу домика и ждала ее — мне казалось, что оттуда можно быстрей маму дождаться, и она снова станет здорова», — говорит Лиените.

Но этого не случилось.

«Мне нужна моя родина»

Тем временем девочка пошла в школу, в одном помещении были дети 1-4-х классов, их немного было – на один класс по 4-5 человек.

«Когда в 1953-м умер Сталин, мама писала в Москву, и ей пришло разрешение, что можно ехать домой. Наша ссылка продлилась с 25 марта 1949-го до 26 апреля 1956-го. Мне оставался месяц до конца первого класса, чтобы получить табель.

Мама сказала: "Никаких табелей мне не надо, мне нужна моя родина!". Подхватила меня в охапку и мы поехали обратно в Латвию.

В Сибири она всегда говорила: «Доченька, там, куда идет солнце, там и есть наша родина, наша Латвия». Но разве я знала тогда, что такое родина, Латвия? Нет. Только радовалась и рассказывала, что там моя родина», — вспоминает Лиените.

Запомнилась злая и дурацкая шутка кого-то из оставшейся в Латвии родни. В начале марта, когда у Анны и Лиените дни рождения, из дома приходили поздравления. В одном письме было написано – мол, хочешь Ригу увидеть, тогда возьми мисочку, выйди на улицу, приложи язык и...

«Я восприняла это всерьез. Так и сделала. Язык примерз. Я его оторвала, хлынула кровь… Вернулась с плачем, слезами, криками – не хочу видеть никакую Ригу, никакую Латвию!», — вспоминает Лиените и смеется.

В мае 1956-го они с мамой вернулись домой. Только дома не было, одни развалины.

«Маму положили в больницу. Это было в июне. И 16 июля мама умерла… А я осталась одна. Папа тогда из Воркуты тоже вернулся, но и он был очень болен. Меня «перекидывали» от одного родственника к другому. Вскоре отца отправили в богадельню. Ну, сейчас это называется пансионатом. А меня — в детский дом, здесь же, в Дурбе. Тогда он был имени Иманта Судмалиса. Это были 1960-е.

Больней всего то, что никому я не была нужна. Если кто-то из родни меня тогда брал, то как бесплатную работницу – полоть, коров доить, пасти. А самое больное, что мамин брат был жив, и даже ему, самому близкому тогда человеку, я не была нужна!

Все от меня отказались. Сегодня мне очень больно об этом думать и говорить. Но тогда я поняла, что по жизненному пути я пойду одна и никто мне не поможет, и за всё надо бороться самой»,

— говорит Лиените.

В детдоме была и лиепайская девочка Бирута Стровска, когда она ездила домой навестить маму, всегда брала с собой сироту Лиените. После школы, в 1964-м, она осталась в Лиепае, поступила в ПТУ, выучилась на продавца и всю жизнь проработала в торговле. Уже в новейшее время стала Лиепайчанином года как «лучший продавец» (был период, когда эту почетную награду вручали в разных номинациях). Лиените Таурена вырастила дочку, есть внучка, теперь она уже прабабушка.

Язык вычеркивать не надо

…Сейчас, когда из-за войны русский язык из нашей жизни старательно вычеркивается, захотелось узнать по этому поводу мнение человека, кому советская власть искорежила жизнь.

«Я думаю так: где я живу, тот язык мне и надо знать! Но то, что русский язык полностью искореняют —думаю, что это не нужно. Ведь чем больше языков ты знаешь, тем ты богаче!

Когда нас вывезли в Россию, в Сибирь, сомневаюсь, что мама знала русский язык. Но она говорила на русском, раз уж там жила. Там жили и латыши, и немцы, там были представители разных народов. Но язык знали все. Почему бы его и сегодня не знать? Я горжусь, что есть и другие языки, кроме родного, которые я знаю.

Я вовсе не поддерживаю такое вычеркивание. Сейчас, конечно, всюду больше английского. Но почему бы молодежи не знать и английский, и русский?»,

— рассуждает Лиените.

…И мы пошли слушать имена ее товарищей по несчастью, высланных в марте 1949-го.

Заметили ошибку? Сообщите нам о ней!

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Сообщить об ошибке.

По теме

Еще видео

Еще

Самое важное