«СЕГОДНЯ», СТО ЛЕТ НАЗАД
В рубрике «“Сегодня”, сто лет назад» Rus.LSM.lv перепубликовывает статьи и заметки, выходившие в знаменитой рижской русской газете ровно век назад — из номеров, датированных тем же днем того же месяца и в оцифрованном виде доступных в латвийской Национальной библиотеке.
Отбираются материалы по нескольким критериям (надо сразу признать — не очень жестким). В частности, свою роль играет важность темы — коли сто лет назад статья была опубликована на первой странице, она была посвящена значимой проблеме. Имеет свое значение и то, насколько происходившее в независимой Латвии тогда перекликается с происходящим в независимой Латвии сейчас. Наконец, предпочтение отдается оригинальным материалам: отправка редакцией собственного корреспондента, на собрание ли русского учительства в латвийскую провинцию или же в далекую страну — верный признак интереса, вызываемого у читателей событиями там.
Материалы рубрики публикуются с минимальной редакционной обработкой и, в некоторых случаях, с небольшими сокращениями. Для удобства чтения орфография приведена в соответствие с нормами современного русского языка.
- В 2019 году, к столетнему юбилею газеты, Rus.LSM.lv опубликовал несколько статей, в которых рассказывал об истории «Сегодня» — ее взлете, расцвете и умертвлении. Эти статьи можно почитать здесь.
Жильцы и прислуга
Очерк Льва Максима с рисунками Civis'а*
Наша квартира — узкий и длинный коридор с комнатами для жильцов направо и налево — сильно напоминает разгороженный на клетки товарный вагон для перевозки скота.
Где-то тут же справа находится уборная и ванная.
Но когда бы вы ни подошли к уборной, дверь заперта и оттуда доносится конфузливое покашливание. И когда бы вы ни подошли к ванной, дверь заперта, и кто-то за дверью фыркает и плещется, как утка.
Удивительного ничего нет: у нас 11 жильцов, хозяйка, хозяин, прислуга, две родственницы хозяйки и какой-то молодой человек, который, собственно, комнаты в квартире не занимает, но которого вы постоянно видите в кухне или в коридоре. Итого 17 человек.
Если вы примете в соображение это количество людей, находящихся в квартире, и количество дневных часов, вы поймете, что иначе и не может быть:
в каждую данную минуту кто-нибудь в чем-нибудь, да испытывает нужду.
Если вы выйдете утром в коридор, вам всегда встретится какая-нибудь растерзанная фигура в полнейшем дезабилье. Или это женщина в каком-нибудь диковинном полосатом халатике, туфлях на босу ногу и гуттаперчевом колпаке на голове, которая при виде вас завизжит и стыдливо запахнется:
— Ай, нельзя... ай, не ходите. Я сейчас...
И прыгнет в свою норку.
Или это мужчина в едва застегнутых брюках с распахнутой сорочкой, открывающей голую шею и волосатую грудь. Но мужчина не очень застыдится. Он даже хмуро буркнет:
— Доброе утро.
И пояснит, вытирая шею полотенцем и глядя на вас мокрыми, красными от воды, глазами:
— А я, знаете, из ванной...
За этой заветной дверью, ведущей в ванную, следят утром из всех комнат. То и дело приоткрывается дверь и показывается заспанное лицо.
— Ну что, свободно уже?
На что кто-нибудь непременно ответит с раздражением:
— Простите. Разве вы на очереди? На очереди — я.
Иногда мужчина и женщина сталкиваются вдруг у ванной и отскакивают друг от друга, как резиновые мячи.
Впрочем, эта стыдливость с течением времени пропадает. Люди друг к другу пригляделись, видели друг друга во всевозможных видах, и перестают смущаться.
И какая-нибудь жиличка, прислонившись в своем халатике к двери и поигрывая туфлей на босой ноге, уже спрашивает вас кокетливо:
— Как спали? А я, знаете, не могла сегодня заснуть...
И, поймав ваш взгляд, засмеется, лениво полузапахиваясь.
— Ну, ну, пожалуйста... не будьте нахалом.
Как всюду, где в одно место случайно собралось несколько ничем не связанных людей, у нас один не похож на другого.
Есть разного рода жильцы.
Как во всякой «меблирашке», есть свой лучший жилец, занимающий лучшую и самую дорогую комнату в квартире, и тем самым занимающий как бы привилегированное положение.
Он самый аккуратный плательщик, очень солиден, и хозяйка заискивает перед ним и угождает ему больше, чем другим.
Обыкновенно все называют его по имени и отчеству, Карл Иванович, и его авторитетом хозяйка и прислуга защищаются от других жильцов. Если вы попросите прислугу убрать у вас поскорее, она говорит:
— Подождете, ничего! У Карла Ивановича тоже еще не убрано.
И это считается достаточным, чтобы вы успокоились.
Карл Иванович сказал, что... Карл Иванович думает, что... Карл Иванович хочет, чтобы...
Далее идут уже второсортные.
Прежде всего,
общий любимец, жилец с веселым звонким голосом, всегда всем довольный, услужливый, покладистый, мало озабоченный тем, что в квартире делается, весельчак, балагур, что называется, рубаха-парень.
Хозяйка добродушно им помыкает, но тайно любит его до обожания, любит даже больше, чем Карла Ивановича. Прислуга же, какая бы ни была (они у нас часто меняются) всегда мрачно в него влюблена, бешено сверлит его глазами при встречах, долго глядит ему вслед, почесываясь, и терпеть не может, когда к нему приходят в гости дамы.
Есть жилец
тихий, как мышь, скромный и молчаливый, незаметный до того, что, живя с ним бок о бок неделями, вы не знаете его ни по фамилии, ни в лицо,
и, встретив в коридоре, непременно строго допрашиваете:
— Вам, собственно, куда? Кого вам, собственно, надо?
И смущенно извиняетесь, увидев в его руках ключ.
— Ах, вы тут живете... Простите, Бога ради. А я вас не узнал.
И покривили душой: вы и раньше никогда его не знали и, конечно, не узнаете и завтра.
Есть жилец угрюмый и желчный. Это сильно пожилой господин с тиком и испорченной печенью, очень раздражительный и притом законник и придира.
Хозяйка ненавидит его до безумия. Но отделаться от него нельзя: он знает все законы и не сковырнешь его с места, как засевший в стене гвоздь.
И, наконец, есть еще
шумный и бестолковый жилец в амплуа буяна и бунтовщика.
Это малый, принципиально находящийся всегда в оппозиции к хозяйке, совершенно независимо от ее качеств, и с наслаждением цепляющийся за всякий повод, чтобы устроить ей принципиальный скандал.
Хозяйка, впрочем, мало его боится, не ставит ни в грош и отлично отбранивается.
Остальные жильцы бесцветны и составляют как бы квартирный инвентарь.
Утром намеренно громко — чтобы все жильцы слышали — хозяйка заявляет в коридоре прислуге:
— 11 градусов на дворе... Топить-то, пожалуй, не надо.
Общий любимец сейчас же весело отзывается за дверью:
— Конечно, не надо. Куда там топить — жарище.
— Виноват... позвольте...
В коридор выходит господин с тиком и печенью.
— Позвольте, то есть как это не топить? — спрашивает он, дергаясь и кривя бледные губы.
— Да ведь одиннадцать градусов на дворе...
— Виноват, позвольте... Но платил-то я за целый месяц топки, или как?
— На, за целый, да ведь...
— Виноват, позвольте... Как же это вы не будете топить, раз вы сами сейчас подтвердили, что взяли за целый месяц топки?...
— Но ведь 11 гра...
— Виноват, позвольте. Это уж вас не касается: 11 или 111. Но раз вы взяли за целый месяц топки...
— Да ведь вам же будет жарко, — говорит хозяйка, обливаясь уже потом, готовая не только топить, но и поджечь всю квартиру, ненавидя желчевика всеми силами души и страдая от этой ненависти.
— Виноват. Позвольте. Это уже касается мена: жарко мне будет или не жарко. Но раз вы взяли за целый месяц топки, вы обязаны...
— Обязана. — Грохочет вдруг новый голос. — Не смеет не топить. Заставим.
Это выскочил в коридор всклокоченный и полуодетый бунтовщик. Он давно уже порывался выскочить, но
начало спора застало его в постели, и он должен был натянуть хоть подштанники и брюки.
— Как это вы не будете топить? — спрашивает он, грозно становясь в позу.
— А вот так и не буду! — отвечает хозяйка, внезапно подбочениваясь. — Что я, испугалась тебя, дурака, что ли?
— Ах, так не испугались. А где участок, вы знаете, а? А где префектура, знаете?.. Вы что, на маленьких наскочили, что ли? Как это вы не будете топить? А где министерство внутренних дел, знаете?
Вообще инстанциями он не стесняется.
Но вот выходит Карл Иванович, уже одетый, и, благодушно улыбаясь, с обычной мягкостью, в которой чувствуется сознаваемый авторитет, успокаивает обе стороны.
— Господа, не надо шума... Будем европейцами... Гм... я думаю, что топить по-настоящему на надо... но, пожалуй...гм... можно протопить слегка... Я думаю, что с этим господа... гм... согласятся.
И с этим господа соглашаются.
Днем квартира пуста. Жильцы разбрелись кто куда. По вечерам квартира опять оживает и опять по коридору к уборной и ванной и от уборной и ванной начинают шмыгать люди, а между ними
мечется с чайниками и подносами отупелая прислуга.
Вот поистине самая трагическая фигура в меблированной квартирке.
Ни одна долго не выдерживает: обалдевает.
Нужно услуживать одиннадцати, не считая хозяев, нужно успеть убрать одиннадцать комнат, не считая хозяйских, нужно запомнить сотни разнородных приказов и все выполнить.
Обыкновенно это неряшливая и неопрятная
женщина, с волосами, похожими на растрепанный бурей куст, колючая, как ерш, и злая, как демон,
которой некогда помыться, выспаться и поесть.
Иногда, когда вы отдыхаете днем, она торопливо распахивает двери и угрюмо швыряет вам на стол завернутую в бумагу селедку, хлеб, четверть фунта колбасы и уходит.
И раньше, чем вы успели понять, в чем дело, она опять торопливо входит и так же угрюмо отбирает от вас и колбасу, и селедку, и хлеб, и уходит.
Это значит, что она перепутала номера. Надо было отнести в соседний номер.
В соседний же номер утром она вносит ваши ботинки, брюки и пиджак, а вам приносит френч, которого вы от роду не носили, и желтые сапоги.
Прислуга у нас держится месяца два, не больше.
Были у нас прислуги всех национальностей, но ни одна дольше не выдерживала.
Теперь мы взяли финку.
Эго бесполое могучее существо, сильное, как заводская лошадь, и мрачное, как смерть.
Она не говорит ни слова.
Она входит к вам в комнату, не обращая внимания на то, одеты вы или в полнейшем бескостюмье и, не справляясь с тем, хотите вы этого или нет, обращая на вас столько же внимания, сколько на половую тряпку, стиснув зубы, свирепо принимается за уборку.
0на навела у меня свой порядок: все книги и бумаги с письменного стола запрятала в бельевой шкаф, а на письменный стол выставила в ряд банки и стеклянки с комода, поставила посреди графин с водой и рядом положила платяную щетку.
Так ей кажется лучше.
Она приходит молча и уходит молча.
Но она держится; мы даже думаем, что, благодаря ее лошадиной силе, она будет держаться, и хозяйка, видимо, ее уже шлифует.
По крайней мере, сегодня утром, поставив на мой стол поднос с чайником, она протянула мне руку и, мрачно взглянув на меня исподлобья своими глазами дикой буйволицы, сказала:
— Ну, здравствуй!
Лев МАКСИМ
(Предыдущие корреспонденции Льва Максима — Максима Михайловича Асса — в «Сегодня»
были посвящены Лиепае и Риге; мы перепечатали многие из них, хотя бы, к примеру,
вот эту, о правильном поведении в застрявшем лифте. — Rus.LSM.lv)
* Civis — Сергей Цивинский, редакционный художник «Сегодня».
• Следующий выпуск рубрики «“Сегодня”, сто лет назад»
выйдет послезавтра — в понедельник, 23 октября, в 18:30.
