«Много можно говорить о политике интеграции — но это совсем не так просто! Люди, конечно, жили в этом культурном контексте, Россия — крупная нация с большой историей, это серьезно... Нам свойственно (и мне, как латышу!) соотносить себя с какими-то позитивными элементами своей культуры, своей страны, и у каждой нации есть свои такие моменты.
Духовная принадлежность к великой нации и великой культуре — вот эта идеологическая суть. Для латышей это «мы добрые и работящие», например. Есть такие символы, и мы с ними себя соотносим! А многие русские люди здесь, конечно, в какой-то мере соотносили себя с Россией.
Это нечто такое, что воспринималось как «опора за моей спиной», это серьезная вещь. Корни, некая сила, всемирная сила, которая поддерживает [идентичность].
И сейчас, в текущем моменте многие [русскоязычные] люди — они неплохие, но испытывают некое смущение: я верил 20-30-40 лет в какие-то символы, каких-то людей. Вот тот же Путин. Это на меня влияло — и теперь в один день всё меняется на 180 градусов. Просто я не могу найти, что сейчас делать — что я, стану сейчас коренным латышом?.. Ну не будет этого так сразу! Есть такое смятение. И я сказал бы, много людей, которых мы видим сейчас, которых видели 9 и 10 мая — это люди в растерянности. Они — не плохие люди!
Что мы можем с этим сделать? Действовать позитивно. Например, у меня в отделении (профессор Марис Таубе руководит в Рижском центре психиатрии и наркологии отделением депрессии и неврозов. — Прим. Rus.LSM.lv) — мы разговариваем с пациентами на русском языке, потому что это психиатрия, человеку трудно... Есть и те, кто специально старается говорить на латышском. Это такой процесс: ты идешь навстречу ему — он идет навстречу тебе. Я всегда верил, что это действенно.
Но сейчас всего один день, 24 февраля, бросил массу русскоговорящих людей в состояние смятения. Человек как бы стыдится того, чем раньше гордился всю жизнь — я русский, за мной большая история, великая литература, культура... И сила — во всех мировых войнах победили, да? Более или менее. Это я уже шутя говорю. В принципе, думаю, что эти люди найдут свою идентификацию.
Иногда говорят, что это экономическая проблема! Например, в Литве и Эстонии [интеграция русскоязычных] идет лучше, потому что там экономика лучше. Но я не уверен до конца! И думаю, что это все-таки больше самоопределение: вот я — кто я? Взять моих коллег, например. Мои доктора — супер. Они говорят: ну вот я русская, да — но говорю по-латышски, всё делаю, и здесь я не русская — но я и не латышка... И в том числе я и в России больше уже не русская! То есть тут очень тяжело с идентификацией.
Я думаю, что многие эти люди переоценят всё немножко, поймут и оценят. Но в этой ситуации мы, латыши и представители других национальностей, тоже должны быть с теми, кто себя ищет. Если они хотят найти — мы с ними. У меня ощущение, что это не так, что они «плохие путинисты», и вот пришел момент, когда они себя показали. Они просто в большом, большом смятении! Они не поняли, что сейчас делать».
Как писал Rus.LSM.lv, кризис идентичности русскоязычных жителей Латвии, по мнению социолога Владислава Волкова, ведущего научного сотрудника Института философии и социологии ЛУ, может быть связан и с тем, что их языковая интегрированность (владение госязыком) еще не приводит к интеграции социальной: при всей языковой и культурной ассимиляции группы меньшинств могут оставаться маргинализованными в социальном плане, поясняет ученый.
По замечанию культуролога, профессора Академии художеств Дениса Ханова, война в Украине стала лишь катализатором происходящих в латвийском обществе процессов, а разделение мнений латышско- и русскоговорящих жителей об агрессии РФ является, по его оценке, плодом многолетней провальной государственной политики в сфере интеграции.