«Родился он на Старом Форштадте в малообеспеченной старообрядческой семье. Отца, занимавшегося перепродажей скота, неизлечимая болезнь заставила наложить на себя руки. Из шести детей Каллистратовых трое умерли в раннем детстве. Выжили трое сыновей. Старший, Тарас, рано оставил семью, уехав в поисках счастья далеко от дома. Матери пришлось одной поднимать на ноги Мелетия и Михаила», — пишет даугавпилсский историк Сергей Кузнецов (1959-2013), один из первых биографов Каллистратова.
От сверстников Мелетий отличался жаждой знаний: он много читал, особенно художественную литературу, окончил учительскую семинарию в Илуксте и успешно сдал экзамены на звание народного учителя. Добровольцем ушел на фронт во время Первой мировой войны; в гражданской войне участвовал на стороне белых — в отряде князя Ливена и в рядах Северо-Западной армии генерала Юденича.
«Мало известно, какие военные заслуги имелись у прапорщика Каллистратова. Позднее его политические противники распространяли листовки с описанием зверств белогвардейцев, в которых он якобы участвовал. Некоторые сослуживцы, действительно, отзывались о нем не слишком лестно, но ни одного документального подтверждения личного соучастия Мелетия в издевательствах над пленными красноармейцами, в расстрелах, грабежах населения никто не представил», — отмечает С. Кузнецов.
В 1920 году Каллистратов вернулся в Двинск, только что переименованный в Даугавпилс, и активно включился в политическую жизнь. В этом же году его избирают в Даугавпилсскую городскую думу, а в 1922-м — в Сейм. Он будет единственным русским депутатом, четыре раза оказавшимся в довоенном латвийском парламенте — случай сам по себе нерядовой.
ДОСЛОВНО
«Въ послѣдніе мѣсяцы надъ страной и въ частности надъ русскимъ населеніемъ нависли грозовыя тучи. Небывалый кризисъ и неумѣніе власть имущихъ исчерпать всѣ возможности для борьбы съ кризисомъ поставили населеніе въ катастрофическое положеніе. Въ особенно тяжеломъ положеніи находятся теперь русскіе граждане. Русское населеніе, съ другой стороны, поставлено нынѣ подъ угрозу и лишенія элементарныхъ правъ своихъ на культурное самоопредѣленіе. Удары въ этомъ случаѣ сыплются на головы русскаго меньшинства, какъ изъ рога изобилія. Могутъ ли русскіе депутаты оставаться молчаливыми въ такой моментъ? Арх. Іоаннъ зоветъ насъ къ этому молчанію. Съ моей же точки зрѣнія молчаніе, проповѣдуемое архіепископомъ Іоанномъ, является недопустимымъ для русской національной чести и достоинства. Молчаніе при такихъ условіяхъ порождало бы несвойственное характеру русскаго народа угодничество. Арх. Іоаннъ говоритъ, что мы должны молчать, чтобы не „раздражать кого-то”. Совѣта этого „не раздражать” я принять не могу. Насъ выбирали въ Сеймъ не для того, чтобы мы молчали, испытывая страхъ передъ власть имущими. Русское населеніе, посылая насъ въ Сеймъ, ждало и ждетъ съ нашей стороны открытаго русскаго слова и твердаго отстаиванія русскихъ интересовъ».
М.А. Каллистратов,
(цит. по газете «Сегодня»
от 6 апреля 1932 г.)
Каллистратов вошел в историю как страстный защитник прав русского меньшинства в Латвии. Надо не забывать, что уникальные по тем временам образовательные законы, принятые в декабре 1919 года, гарантировали бесплатное основное образование на родном языке, в том числе и русском, но в целом положение самого многочисленного национального меньшинства идеальным назвать было трудно.
С трибуны Сейма Каллистратов «выступал за увеличение непропорционально малых, по его мнению, ассигнований на хозяйственные и культурные нужды русского населения, указывал и на ущемление солдат русской национальности в армии — они не получали русских газет и книг, их не отпускали на праздники и т. д. “В демократической стране такие явления совершенно недопустимы”, — говорил Каллистратов о проявлениях скрытой и явной дискриминации». (С. Кузнецов).
Историк Татьяна Фейгмане, автор многих исследований о русских Первой республики, пишет, что в самом начале политической карьеры, будучи депутатом I Сейма, Каллистратов на одном из заседаний рассказал о железнодорожном мастере Родионове. Родионов во время освободительных боев, рискуя жизнью, восстановил разрушенный большевиками мост. Теперь же Родионова из-за незнания латышского языка «разжаловали» — из мастеров перевели в простые рабочие.
По ходатайству энергичного даугавпилсского депутата в 1927 году Министерство внутренних дел издало циркуляр, предписывающий использование русского языка наряду с государственным в 28 волостных самоуправлениях Латгалии.
Во II Сейме Каллистратов поднимал вопрос о русских университетских курсах, являвшихся по сути единственным источником притока в русские школы учителей русского языка и литературы, ведь в Латвийском университете кафедры русского языка и литературы не было. По мнению депутата, такие курсы нуждались в финансировании из общего госбюджета. Добивался Каллистратов и денег на открытие русских ремесленных классов.
Депутат четырех Сеймов никогда не выступал на латышском языке, хотя владел им. В 30-е годы в парламенте ему бросили фразу: «Говорите по-латышски!». «Мы никогда не отказывались от изучения латышского языка. Несмотря на все выпады шовинистов, мы по-прежнему и сами будем изучать латышский язык, и склонять к тому же русское население. Но чтобы доказать, что мы ждем уважения к нашей народности и к нашим правам, мы к требованиям шовинистов отнесемся без всякого внимания», — так, по свидетельству Т. Фейгмане, ответил на страницах «Сегодня в Латгалии» (приложение к газете «Сегодня») М. Каллистратов.
Другой «конек» депутата — ходатайства по крестьянским делам. Это и неудивительно:
его основной электорат — земледельцы-старообрядцы. Случалось, Каллистратов упрекал других русских депутатов в недостаточной активности при истребовании средств на помощь латгальскому крестьянству.
«Несмотря на некоторую тучность, Каллистратов был удивительно подвижным человеком. Следует отдать ему должное: он наведывался в Латгалию не только в канун выборов, как большинство депутатов Сейма, а делал это регулярно. Нередко прямо с заседания отправлялся в деревню, причем выбирал самую глухую, настоящий медвежий угол. Общаясь с народом на понятном мужикам языке, начисто лишенном интеллигентской вычурности, в грубоватой манере, “Архипыч” производил на крестьян сильное впечатление и казался предельно искренним. По Даугавпилсу, как отмечают современники, он почти всегда ходил в окружении каких-то людей, чаще всего бедно одетых. Пользуясь своим положением, он шел с их просьбами в разного рода учреждения. Чиновники, отказывавшие рядовым просителям, предпочитали не вступать в конфликт с грозным рыжеволосым депутатом», — писал С. Кузнецов в статье «Слава и несчастье Даугавпилса». Историк упоминает случай, когда Каллистратов в Риге помог добиться справедливости рабочим-отходникам из Латгалии, которым наниматели «забыли» уплатить. Правда, Кузнецов тут же отмечает, что иногда Каллистратов грешил демагогией, давал невыполнимые обещания, выдавал за свои победы результаты общей парламентской работы.
«Конечно, его [Каллистратова] можно упрекнуть в популизме (и, наверное, это будет справедливо). Но нельзя не замечать и того, что в реальной обстановке тех лет, при наличии широкого пласта малообразованного, плохо ориентировавшегося в политике населения, подобный популизм помогал преодолевать пропасть, разделявшую народ и власть», — свидетельствует Т. Фейгмане в книге «Русские в довоенной Латвии».
Благодаря настойчивости «Архипыча» удалось добиться ассигнований на строительство моленной на Новом Строении в Даугавпилсе. В сентябре 1929 года она открылась и была освящена в честь Рождества пресвятой богородицы и святителя Николы. О своих старообрядческих корнях Каллистратов никогда не забывал, хотя ломал стереотипы: не носил бороды, модно одевался, курил.
Можно упрекнуть Каллистратова, депутата всех четырех Сеймов первого демократического периода Латвии, и в том, что он не смог стать лидером русских политиков, не сумел их объединить. В апреле 1933 года он сделал попытку создать свою «Русскую трудовую крестьянскую партию». Трудно сказать, смогла ли бы она стать значимым явлением в политической жизни хотя бы Латгалии.
«Депутатская деятельность может быть разделена на два основных направления. Первое — парламентская деятельность, главным образом законотворчество. Здесь, не будучи представителем правящего большинства, практически невозможно ничего серьезного сделать. Причем не только одному-двум депутатам, а и двум десяткам (это я из нынешнего опыта). Поэтому говорить об успехах Каллистратова на этом направлении не приходится.
Второе направление — внепарламентская деятельность — хождение в народ, решение каких— то частных бытовых проблем и т.д. Здесь определенные успехи были. Помимо того, это обеспечивало популярность и, как мы видим, прохождение во все довоенные Сеймы.
Электорат не очень вникает в серьезную деятельность. Пример — Юпатов и Кириллов (видные русские политики и просветители — Rus.Lsm.lv), которые больше раза, не скатываясь в оголтелый популизм, не смогли пройти. Вообще-то
нет никаких критериев для объективной оценки депутатской деятельности, всё очень и очень субъективно…»,
— так сдержанно оценил в разговоре с Rus.Lsm.lv деятельность Мелетия Каллистратова историк старообрядчества Владимир Никонов.
Вскоре после антиконституционного путча Улманиса 15 мая 1934 года (по совпадению — в день рождения Каллистратова) даугавпилсского депутата арестовали и отправили в Лиепаю, в изолятор для интернированных по политическим мотивам. В марте 1935-го освободили, дали пенсию за многолетний парламентский труд и дозволили работать учителем. Летом 1940 года назначили директором школы на Новом Строении. Но к занятиям там Каллистратов так и не приступил — в конце августа за ним пришли представители уже новой власти.
По свидетельству С. Кузнецова,
бывший политик в Даугавпилсе стал одним из первых арестованных советскими «органами» и угодил в жернова сталинских репрессий задолго до 14 июня 1941 года.
Обвиняли его в якобы совершенных во время Гражданской войны военных преступлениях и в обмане трудового народа в годы депутатской деятельности. Известно, что Каллистратов себя виновным не признал. Следственное дело, однако, не сохранилось — вероятнее всего, было уничтожено при отступлении советских войск из Даугавпилса в июне 1941 года. Каллистратова расстреляли 23 июня во дворе городской тюрьмы, первоначально похоронили в общей могиле. В августе уже гитлеровцы разрешили семье опознать тело и перезахоронить на старообрядческом кладбище.
В 1944 году, не дожидаясь репрессий, вдова с сыновьями Глебом и Алексеем ушла на Запад — вначале в Германию, позже эмигрировала в США. Имя Мелетия Каллистратова оказалось основательно забытым, но, к счастью, не навсегда.
В начале 1990-х одним из первых о Каллистратове стал говорить и писать неоднократно уже упоминавшийся Сергей Кузнецов, историк, преподаватель Даугавпилсского педагогического института. А в 1994 году в сохранившемся в Гайке (район Даугавпилса) бывшем доме Мелетия Каллистратова (улица Нометню, 21) начал работу Русский дом — полное название «Центр русской культуры (Дом Мелетия Каллистратова)». Самоуправление арендовало здание у наследников депутата четырех Сеймов. В Русском доме разместилась экспозиция, посвященная Каллистратову.
Событием стал приезд осенью 1999 года старшего сына — Глеба Мелетьевича Каллистратова. Он закончил отделение славистики Пенсильванского университета, затем преподавал в Калифорнийском университете. Глеб Мелетьевич избрал поприще лингвиста и политолога. К моменту приезда в Даугавпилс он похоронил мать, младшего брата Алексея, который воевал в Корее и не смог восстановиться от последствий войны, жену. Пробыл в городе несколько дней, побывал на могиле отца. Не скрывал своей любви к американской демократии, но и подчеркивал, что никогда не забывал о своем русском происхождении. В декабре 2000-го на 77-м году жизни профессор Глеб Каллистратов умер в Калифорнии.
В архивах ЦРК сохранился короткий видеосюжет Даугавпилсского телевидения. Вот его фрагмент:
«Я и директор Русского дома Героида Ивановна Богданова курировали пребывание Глеба Мелетьевича и его приемного сына Джона в Даугавпилсе. Наследница по линии младшего брата Михаила Евгения Михайловна и ее супруг Валерий Романович тоже постоянно опекали своих приехавших родственников. В одной из бесед с руководством города Глеб Мелетьевич высказал мысль о передачи Дома Каллистратова в дар Даугавпилсу, чтобы тем самым освободить городской бюджет от арендной платы за нахождение ЦРК в этом здании. Однако дальше разговоров дело не пошло.
Глеб Каллистратов был растроган сохранением памяти об отце, живо интересовался деятельностью ЦРК во всех сферах, подчеркнул, что двери Дома Каллистратова открыты для всех и пусть так будет всегда. Он посетил храм 1-й Новостроенской старообрядческой общины и молился об успокоении души отца. Гости побывали и в православном Борисоглебском кафедральном соборе, пожертвовали деньги на строительство часовни Александра Невского. Имя Глеба Каллистратова занесено в “Золотую книгу жертвователей”, находящуюся в алтаре храма. Кстати, Глеб Мелетьевич предлагал и мне деньги — я возил его целыми днями, всюду сопровождал. Я, естественно, отказался», — поделился с Rus.Lsm.lv заместитель директора ЦРК Юрий Ермаков.
В 2003 году Русский дом переехал в другое помещение — возникли проблемы с наследниками, городу не удалось договориться об адекватной арендной плате. И этот переезд оказался не последним — третью «прописку» ЦРК, утративший в названии «Дом Мелетия Каллистратова», получил в 2012 году, и пока ее менять не собирается. Но вернуть же имя Мелетия Каллистратова хочет.
«Мы не планируем называться Домом Мелетия Каллистратова, мы хотим, чтобы ЦРК носил имя Каллистратова — Центр русской культуры имени М. Каллистратова. Родственники Мелетия Архиповича уехали в Россию, наши волонтеры ухаживают за могилой Каллистратова. В этом году — дважды юбилейном — 125 лет со дня рождения и 80 лет со дня трагической смерти — хотим снять документальный фильм о выдающемся земляке», — рассказала Rus.Lsm.lv директор ЦРК Наталья Кожанова.
