Бесплатно и на родном языке. Как Латвия создала уникальную школьную систему

Обратите внимание: материал опубликован 4 года назад

В 1919 году в Латвии, еще до завершения войны за независимость, была создана новая школьная система. Она гарантировала каждому ребенку бесплатное образование, причем — на родном языке. «Если мы говорим о демократии, то это — максимально полный учет интересов всех жителей», — объясняет доктор истории Ирена Салениеце. Для того времени латвийский опыт практически уникален с законодательной точки зрения. Законы, легшие в основу этой системы, вступили в силу ровно 100 лет назад.

Законы «Об учреждениях образования» и «Об устройстве школ национальных меньшинств» были приняты на заседании Народного Совета Латвийской Республики 8 декабря 1919 года. В официальном «Правительственном вестнике» (Valdības Vēstnesis) они были опубликованы 17 и 18 декабря — за подписью будущего первого президента страны Яниса Чаксте. Ирена Салениеце, доктор истории, профессор и руководитель Центра устной истории Даугавпилсского университета и один из ведущих специалистов по истории образования в Латвии периода первой независимости, называет их «замечательной маркой Первой Латвийской Республики».

— Прежде всего — можно ли говорить, что один закон главный, а другой — дополнительный?

Они приняты в один день, и закон «Об устройстве школ нацменьшинств» дополняет закон «Об учреждениях образования». До того, как рассуждать собственно о законах, я бы хотела выделить некоторые важные моменты.

Закон — это выражение воли народа, оформленное представителями народа. Вот так немного пафосно звучит. В данном случае представительство — это Народный Совет. Его не выбирали, по сути, эти люди собрались сами по призыву определенных политических сил, чтобы создать латвийское государство. И законы они принимали, исходя из своих ощущений и мыслей о том, каким должно быть будущее государство.

Практически все члены Народного Совета видели своим идеалом демократическое государство; образование, школа для большинства из них — средство, инструмент для создания такого государства, возможность всех сделать по крайней мере грамотными, чтобы в дальнейшем люди могли участвовать в выборах, вовлекаться в политическую жизнь и т. д.

Если мы говорим о демократии, то это — максимально полный учет интересов всех жителей, живущих на данной территории.

— В Народном Совете правили бал социал-демократы?

Да, самая влиятельная на тот момент партия — Латвийская социал-демократическая рабочая партия. Социал-демократы в Латвии были не большевистского толка, а такие… настоящие. Они смотрели на европейскую традицию. Одним из авторов идеи культурно-национальной автономии был австрийский мыслитель и социал-демократ Отто Бауэр, авторитет для латышей. Безусловно важна и фигура Райниса: он поддерживал идеи культурной автономии, очень уважал любое проявление культуры на своем языке. Но не стоит забывать, что для социал-демократов главное не этническое, национальное, а социальная справедливость, борьба с нищетой и бедностью, создание для всех достойных условий жизни.

Культурно-национальная автономия должна быть сама собой разумеющейся, но наиболее важны вопросы социальной справедливости.

Вторая важная партия — Латышский Крестьянский союз, заявивший о себе с 1917 года, имела ярких лидеров, к примеру, Микелиса Валтерса, Карлиса Улманиса. Они тоже в первую очередь были нацелены на социальные проблемы, в первую очередь — проблемы крестьян.

Есть еще Демократический центр — партия латышской интеллигенции, настроенной националистически, считавшая, что латышская нация должна создавать латышское государство. Но пока она не играет большой роли, все предложения по законам об образовании принимаются практически единогласно, единодушно.

В Народный Совет входили и представители немецкого, русского и еврейского нацменьшинств, также представители Латгалии. Вот латгальский лидер Францис Трасунс был недоволен, считал, что латгальцев обидели, что законы об образовании не решают вопросы, касающиеся латгальского языка и традиций.

Вообще же, хочу подчеркнуть, не было особо острых споров, было единодушие. Журналистам иногда хотелось остроты. Например, в издававшейся на русском языке газете «Сегодня» отчетливо звучат ноты ожидания тяжелейшей борьбы, меньшинствам придется нелегко… И потом — вздох облегчения: даже историю и географию Латвии разрешили в младших классах преподавать на языках нацменьшинств, на латышском языке эти предметы вводились уже на следующей ступени основного образования. Это превзошло любые ожидания.

Такие законы об образовании — беспрецедентный случай.

— Итак, в чем их суть?

ЗАКОНЫ

33. Каждый гражданин Латвии обязательно должен учиться с возраста полных 6 лет до 16 летнего возраста. (...)
36. В обязательные школы подлежат приему все проживающие в школьном округе дети, без различий по вероисповеданию, сословию, классу и полу.
37. В обязательных школах государства и учреждений самоуправлений обучение для всех детей бесплатное. (...)
39. Во всех обязательных школах обучение должно проводиться на домашнем языке школьников.
40. Семейным языком признается язык, который называют родители, записывая ребенка в школу, и на котором ребенок может свободно высказать свои мысли.
41. (...) Дети [меньшинства], для которых из-за их малого числа не обустроены ни школа, ни класс на их семейном языке, могут учиться либо частным порядком, либо в виде исключения в школах с другим языком обучения».

Закон «Об учреждениях образования»,
оригинал на сайте
Национальной библиотеки

 

В 1929 календарном году, по данным ежегодного статистического сборника, в Латвии из 1944 основных школ 1413 были латышскими, 231 — русской, 90 немецкими, 88 еврейскими, 36 польскими, 34 белорусскими, 8 литовскими, 4 эстонскими и еще 40 — смешанными.
В них обучались 122,7 тыс. детей — на латышском, 19,7 тыс. — на русском, 11,1 тыс. — на идиш и/или иврите, 8,7 тыс. на немецком, 4,6 тыс. на польском, 2,5 тыс. на белорусском, 714 и 165 детей на литовском и эстонском соответственно. В смешанных школах учились еще 2,6 тыс. детей. Подробнее:
Законы Латвии гарантировали обучение на родном языке — Ретроспектива 23.01.2018

До принятия этих законов в Латвии уже с 28 августа 1919 года действовали Временные правила Кабинета министров, в которых говорилось, что самоуправления должны обеспечить обучение всех детей бесплатно и на родном языке. Эти правила и легли в основу законов.

Речь идет о всеобщем обязательном бесплатном основном образовании на родном языке.

Обязанность государства — дать всем детям с 7 до 16 лет образование. Семья или опекуны (а это немаловажная деталь после войны) должны отправить ребенка в школу, существовала даже шкала штрафов, если родители или опекуны не пускали ребенка учиться.

Но тут, конечно, были свои тонкости. Не все родители или опекуны считали нужным давать детям образование, особенно девочкам. Пару лет назад во время одной из экспедиций Центра устной истории мне в Прейли довелось разговаривать с неграмотной (!) женщиной, вместо подписи она ставила крестик. Так вот она рассказала, что в 30-е годы папа не пустил ее в школу, хотя жили небедно. «Девчонкам школа не нужна», — сказал родитель.

Конечно, были и другие случаи. В воспоминаниях можно прочитать — как отправить семерых детей в школу, если на всех одни валенки? Я видела документы о сборе штрафов, в одном написано: «В Краславском уезде собрать не удалось, причина — нечем платить». Увы, абсолютно обездоленные войной территории. Но постепенно развивалась социальная поддержка, социал-демократы, говоря о бесплатном образовании, даже высказали мысль о бесплатных учебниках и канцелярских принадлежностях, но этого добиться не удалось.

Теперь о языках.

Были созданы немецкие, русские, еврейские, польские и белорусские школы.

Тут интересный вопрос об управлении ими. В Народном Совете комиссию по образованию возглавляла Валерия Сейле (уроженка Резекненского уезда, окончила отделение истории и филологии Бестужевских курсов в Санкт-Петербурге. Единственная женщина, участвовавшая в организации   Съезда латышей Латгалии весной 1917 года. Работала в Народном Совете и Учредительном собрании, занимала должность помощника министра образования. С 1923 по 1940-й возглавляла Даугавпилсский государственный учительский институт. Советская власть относилась к Сейле с недоверием, но не тронула. Умерла В. Сейле в 1970 году, похоронена в Даугавпилсе — Л. В.). Сейле внесла большой вклад в развитие системы школ нацменьшинств.

Вначале была такая идея: в Министерстве образования будут департамент латышских школ и департамент, в ведении которого находятся школы меньшинств. И этот второй департамент должен возглавить представитель «ведущего нацменьшинства». Но какое считать ведущим? Более восьми процентов населения Латвии были русскими, немцев — чуть меньше четырех процентов, но по авторитету в сфере образования немцы значительно влиятельнее.  И как тут поступить? Что важнее — численность или авторитет? И что скажут на это представители других меньшинств?

Валерия Сейле настояла на следующем:

мы не должны ставить в привилегированное положение ни одну из национальных групп, все должны быть равны,

поэтому пусть будет департамент без руководителя. И глава каждого отдела пусть подчиняется министру, таким образом мы избежим внутренних противоречий. Так и случилось, и департамент в таком виде долго и успешно работал. Руководитель же отдела не только подчинялся министру, но и имел право совещательного голоса на заседаниях кабинета министров, когда решались вопросы, связанные с его этнической группой.

— Я вижу в этом большое уважение друг к другу…

И это не единственный пример, к взаимоуважению мы еще вернемся. Один такой штрих: в газетах писали, что заседания Народного Совета, предшествовавшие принятию законов об образовании, проходили по вечерам, и в помещениях было очень холодно. Те депутаты, что сидели у окон, вынуждены были выходить в коридор, чтобы хоть как-то уберечься от холода.

И в таких условиях люди думали о тонкостях демократии.

В дебатах перед принятием законов 8 декабря первым выступил представитель немецкого меньшинства пастор Келлер. Он так прочувствованно говорил о восходе солнца латвийского государства и о важности того, чтобы никто не оказался в тени…

Возвращаемся к школам. С русскими и немецкими всё ясно. Поляков было много в Даугавпилсе и окрестностях, а также в Лиепае, в Риге. Даугавпилс освобождался от большевиков с помощью польской армии, ну, и были мысли о какой-то компенсации, что ли… Предполагалось присоединение к Польше восьми волостей Илукстского уезда, у поляков в начале 20-х годов здесь были определенные сепаратистские настроения, но никаких территориальных изменений не произошло. Польский отдел по школам был, конечно же, создан.

Как отмечают специалисты, белорусы были группой с наименее выраженным этническим самосознанием. То есть белорусы-католики склонялись к полякам, православные же белорусы ассоциировали себя с русскими. Тут, безусловно, важен Райнис, он с детства слышал белорусский язык, любил его и понимал, что белорусская этническая группа реально существует. Это совсем не поляки, но это и не русские. Был создан и белорусский отдел — с подачи Райниса и при поддержке белорусских представителей, среди которых были и такие противоречивые фигуры, как Константин Езовитов (руководил белорусской гимназией в Лудзе, в 1924 году арестован с группой учителей из-за висевшей в гимназии карты этнографической Беларуси, в которую была включена и  часть Латгалии. В 1925 году суд в Даугавпилсе оправдал всех; Rus.Lsm.lv подробно писал об этом деле — Л. В.).

В еврейском отделе образовалось два течения — школы, где обучение шло на идише, и школы, где учились на иврите. Первые часто находились под сильным коммунистическим влиянием, вторые, напротив, были очень консервативные; не было редкостью сионистское направление с мыслью о Палестине и т. д.

Все уроки в школах шли на языке своей этнической группы. Кроме, естественно, латышского языка, истории и географии Латвии — эти два предмета с 3-го класса преподавали по-латышски. В классе должно было быть не менее 30 человек, иначе класс не открывался.

Закон Божий во всех школах был обязательным предметом, но нельзя было заставить учителя вести этот предмет, если он того не хотел.

Обычно приглашались священники. Документация в государственные и самоуправленческие структуры подавалась на латышском языке, внутри структур нацменьшинств — на языке нацменьшинства. Финансировались школы из средств государства и самоуправлений согласно тому проценту, который составляла в населении страны данная этническая группа.

— То есть законы ввели в Латвии школьную автономию нацменьшинств?

Да, это такая замечательная марка Первой Латвийской республики. Нечто сопоставимое было в Эстонии того периода. Профессор Латвийского университета Лилита Земите, которая занималась Латвией в рамках Лиги наций, отмечает, что Лига наций признала опыт Латвии и Эстонии в плане образования нацменьшинств в тот период образцовым, он уникален с законодательной точки зрения в Европе и мире.

Следующим шагом могла стать культурная автономия, но этого не случилось, и мы говорим о школьной автономии.

Я хочу еще один закон упомянуть. У него столетний юбилей впереди, он был принят позже — уже Учредительным собранием 30 сентября 1921 года, но еще до Конституции. Это закон «Об учебных и праздничных днях в школах». К тому времени школы нацменьшинств открылись, работают, и этот закон реагирует на реальную ситуацию и реальные проблемы. Например, православные и староверы празднуют Рождество и Пасху не в те дни, когда это делают католики и лютеране. У евреев особая ситуация с субботой, и в законе четко прописано, что еврейские школы в субботу могут не работать, а работают в воскресенье.

Конечно, возникали разные ситуации. Например, инспекторы, которые посещали школы, и к еврейским учителям на уроки должны были идти в воскресенье, естественно, этого не хотели, но как-то находили компромиссы. В законе четко обозначено, что основная школа должна иметь от 170 до 200 учебных дней в году, средняя — от 200 до 220, дальше же — ваше дело.

Какие именно праздники отмечать, решало местное общество и школьное родительское собрание.

А чтобы не обидеть конкретного человека, в законе указаны праздничные дни религиозных конфессий, когда занятия обязательно не должны проводиться. Например, Песах, Йом-кипур, Пурим и другие в еврейских школах.

Тут вот что еще интересно. Еврейская школа могла быть под влиянием Бунда (еврейской социалистической партии — Л.В.) или других организаций, и там религию могли вообще отрицать, и директор мог быть латентным коммунистом, но семья имела право требовать — мой ребенок в школу не пойдет, сегодня праздник, и это закреплено законом. Это к вопросу об уважении к личности.

И всё это не случайность, это продуманная политика. Дальше мы видим Конституцию, принятую Учредительным собранием в 1922 году, и там написано, что в латвийском государстве суверенная власть принадлежит народу Латвии. Не латышскому народу, а народу Латвии. Система, обозначенная в законах об образовании, закреплена в Конституции.

— И тут напрашиваются параллели с современностью…

— Я не буду их проводить. Всё очень изменилось, включая демографический состав населения и наполнение этого состава.

— В 30-е годы всё стало портиться…

СТАТИСТИКА

В 1930 году в Латвии жили
1,395 млн. латышей (+3% от 1925 года)
202 тыс. русских (+4,2%)
94,4 тыс. евреев (-1,3%)
69,9 тыс немцев (-1,5%)
59,3 тыс. поляков (+16%)
36 тыс. белорусов (-5,3%)
25,9 тыс. литовцев (+12%)
7,7 тыс. эстонцев (-2,3%)

В 1935 году в Латвии жили
1,473 млн. латышей (+6% от 1930 года)
207 тыс. русских (+2,3%)
93,5 тыс. евреев (-1%)
69,9 тыс немцев (-11%)
59,3 тыс. поляков (-18%)
36 тыс. белорусов (-25%)
25,9 тыс. литовцев (+12%)
7,7 тыс. эстонцев (-9,0%)

Эти данные (включающие и последствия миграции, и перемену национальности) позаимствованы в переписях населения 1930 и 1935 годов. В комментариях к итогам переписи 1930 года отмечается, что рождаемость у некоторых «больших» меньшинств существенно выше средней, что создавало особую демографическую динамику:

«Латыши в 1925 году составляли 73,4%, но от естественного прироста на них приходилось лишь 58,5%. Русских в Латвии всего 12,6% населения, на их долю приходится 31,4% от всего естественного прироста, что означает, что численность русских в Латвии растет в три раза быстрее, чем численность латышей. (...) Из всех жителей страны поляков было 2,8%, а от всего естественного прироста на них пришлось 4,1%. (...) [Напротив], хотя евреев в Латвии было 5,2%, от естественного прироста на них пришлось лишь 4,6%... Немцы и эстонцы — единственные, у кого из-за большей смертности численность каждый год уменьшается. Из-за разного естественного прироста в Латвии уменьшился относительная численность латышей и евреев. Численность немцев и эстонцев уменьшилась даже абсолютно, число русских и поляков же увеличилось и абсолютно, и относительно». Перепись 1930 года проводилась в условиях демократии, а 1935-го — после авторитарного переворота Карлиса Улманиса.

Начался кризис, а заниматься образованием, когда мало денег, очень неприятно. Министерство образования впервые перешло в руки Демократического центра, националистической, как я уже говорила, партии.

Они ничего не имели против нацменьшинств, но считали, что государство должно в первую очередь заботиться о латышах, а дальше — как получится.

Обратили внимание на случаи, когда дети учились не в школах своего нацменьшинства. Почему латвийское государство должно финансировать обучение еврейского ребенка в немецкой школе? Или польского — в русской? Из каких соображений, да еще в условиях кризиса?

Министром образования стал Атис Кениньш, и он так интерпретировал закон: если русский хочет учиться в русской школе, пусть учится. Если же он хочет учиться в немецкой, пусть идет в частную немецкую школу, и его семья оплачивает обучение. А вот в латышскую школу он пойти может всегда. Тут своя железная логика, особенно, когда в государстве мало денег.

— Получается — или по паспорту, или в латышскую?

Да, и эта идея Кениньша была закреплена в новом законе об образовании 1934 года. Это уже немного не моя сфера, я занималась предыдущим периодом, когда всё было очень красиво. Помню, Иоэл Песахович Вейнберг (выдающийся историк-востоковед, библеист. Тридцать лет — с сентября 1962 года и до весны 1993-го —  Вейнберг работал в Даугавпилсском педагогическом институте, затем уехал в Иерусалим. С 1994 года — профессор отделения Библии и Древнего Востока в университете имени Д. Бен-Гуриона в Негеве. Умер в 2011 году, похоронен в Иерусалиме — Л. В.) когда писала диссертацию, ее читал еще до защиты и говорил: «Как же я хочу добраться до исследования о школьной политике Кениньша, как же я его ненавидел…» Вейнберг в Риге учился в немецкой школе, он из онемеченной очень светской еврейской семьи, ориентированной на Европу. Но после решения Кениньша родители его отправили учиться на иврите. И вот полученные в этой школе знания, главным образом о Ветхом Завете, определили в дальнейшем всю жизнь ученого, ставшего крупнейшим библеистом в Советском Союзе.

Школы нацменьшинств не закрыли и после принятия нового закона об образовании в 1934 году,

за исключением немецких школ после выезда латвийских немцев в 1939 году. Последние отблески существования школ нацменьшинств были еще в 1945 и 1946 годах. В 1947-48 всё прекращается, и тоже четко прописывается:

Латвия — союзная республика, и школы могут быть на языке местной национальности, то есть латышские, и на языке межнационального общения СССР, то есть — русские.

— Вы давно занимаетесь устной историей, много ездили в экспедиции и записывали рассказы разных людей, живущих в Латвии. Как они вспоминали свои школьные годы?

В архиве Центра устной истории более 1200 воспоминаний. Сейчас практически уже нет живых свидетелей той эпохи, о которой мы говорим, но мы начали записывать воспоминания с 2001 года, тогда еще было много тех, кто учился если не в 20-е, то хотя бы в начале 30-х годов.

 Очень многие бывшие учащиеся белорусских, русских, еврейских школ выбирали для интервью латышский язык, он уже был для них основным языком образования. Люди, когда дают интервью на диктофон, предпочитают язык образования, а не семьи, если речь не идет об этнографическом исследовании.

Общая черта — тотальная ностальгия по довоенной Латвии, Латвии Улманиса. И противопоставление не по линии «мы поляки — они латыши», а по линии «мы местные — они советские».

 Это практически везде. Все незначительные трения, которые были до войны, после дальнейших событий стали выглядеть такой мелочью, просто детской забавой. В тех людях было заложено ощущение причастности к Латвии.

— Почему вы так настойчиво отказываетесь от параллелей с современной ситуацией?

— Я считаю себя традиционным историком, который в силу своего исследовательского инструментария и своей методологии работает с историческими источниками, и эти источники не могут быть «моложе» 50 лет.

Вот 1969 год и раньше — это то, о чем я могу говорить как историк, всё остальное — спекуляции. Не думаю, что читателям нужны и интересны спекуляции.

И не будем забывать историю: национальные меньшинства довоенной Латвии с более-менее выраженным этническим самосознанием и нынешние национальные группы — это очень разные вещи. В современной Латвии мне немного не хватает взаимного уважения.

Я благодарна судьбе, что, занимаясь устной историей, успела насладиться общением с людьми довоенного поколения — необыкновенно толерантными, уважающими других и гуманными.

Заметили ошибку? Сообщите нам о ней!

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Ctrl+Enter.

Пожалуйста, выделите в тексте соответствующий фрагмент и нажмите Сообщить об ошибке.

По теме

Еще видео

Еще

Самое важное