ПЕРСОНАЖ
Николай Балашов, 45 лет (родился 12 июня 1872 года).
Интеллектуал, член партии кадетов. До войны был преподавателем русского языка и истории в Academia Petrina (Митавской мужской гимназии). В 1915 году гимназию эвакуировали в Таганрог. Николай, однако, остался в городе — из-за жены, балтийской немки Эмилии, которая уезжать не хотела. Николай — один из немногих русских, оставшихся в Елгаве (Митаве) и после ее занятия немецкими частями. В рамках проекта #LV99плюс Николай время от времени делает заметки в дневнике и записи в Facebook.
Вчера* Юминьш принес мне добрую весть. Ему удалось отыскать похищенные у меня сапоги. Они тут же в Митаве, и я могу обувь получить за 80 остмарок в пользу «нашедших». Забирать требовалось сегодня.
К сожалению, сам Юминьш не мог меня сопровождать до места встречи, но проводником моим должен был стать его деловой партнер, герр Вольф. Он сегодня в 7 вечера должен был появиться у дверей моего дома и проводить меня. Юминьш добавил также, что стоит настроиться на продолжительную прогулку, и, самое важное, ни при каких обстоятельствах не пытаться кому-то читать нотации.
Я с недоумением взглянул на Юминьша — кого бы я вдруг решился увещевать. Юминьш заговорщически усмехнулся и сказал — я увижу. Но о поучении — это он серьезно.
80 остмарок — достаточно много. Следовательно, какое-то время мы с Эмилией не сможем покупать продукты на черном рынке. Но какая польза от приличной пищи, если зимой я скончаюсь от чахотки из-за неподходящей обуви? Сегодня вечером с нетерпением ждал партнера Юминьша. С трудом представлял, что же являет собой этот типаж.
В семь часов — минута в минуту — в дверь постучали. В проеме показался уютный, хорошо одетый господин: «Guten Abend Herr Balaschoff».
Вольф мне наказал, чтобы я не брал с собой ничего сверх точной суммы, которую планирую отдать за сапоги. Все прочее — ключи, кошелек, документы, часы — лучше оставить дома.
На вопрос, что же нас там ожидает, господин Вольф ответил: доберемся — увижу. Но вообще все это очень дурно пахнет, не хотелось бы сейчас вдаваться в детали.
Нам пришлось преодолеть внушительное расстояние — до другой стороны Курляндише Аа, и еще изрядный отрезок по проселку. Отрадно, что г-н Вольф чрезвычайно разговорчив. Мы всю дорогу толковали на разные темы, начав с приватной жизни и закончив воззрениями на революцию в России.
Герр Вольф до войны владел успешной экспортной фирмой.
Она возила дерево по всей Европе. Вольфу много удалось поездить, и он был весьма доволен своей жизнью. Особенно любил он Лондон. И, коли уж английский пудинг оказался предпочитаемым блюдом Вольфа, дни в британской столице не пошли на пользу его весу.
Война поставила точку красивой жизни. Больше никакой экспорт дерева не был возможен. После германской оккупации дела усложнились. Вольф пытался с новой властью что-то справить, но без особого успеха. И так он жил все эти годы на сбережения. В последнее время с деньгами возникли затруднения. «Единственная хорошая новость, — смеялся Вольф, — удалось несколько килограммов сбросить. Если война еще пару лет продлится, буду стройным человеком».
«Коммерцию» с Юминьшем Вольф начал вести два месяца назад — они ненароком столкнулись здесь же в Митаве, однако были представлены друг другу до войны.
Юминьш в Рижском порту являлся одним из тех, с кем удавалось за соответствующую плату сговориться о выгодных условиях. Теперь же Юминьша интересовала пара прежних деловых контактов Вольфа.
Так, беседуя, добрались до цели. Затерявшийся хутор. Господин Вольф предупредил, чтобы я ни в коем случае не выпускал деньги из рук, пока не получу обувь.
Мы приближались к дому, пока не донесся резкий выкрик «Стоять!». Навстречу вышла приземистая фигура. «За обувкой?». Вольф дернул меня, я откликнулся: «Да». «Пошли». Вольф жестом показал, чтобы я следовал.
Подошел ближе и увидел, что говорил со мной маленький мальчик. Лет, возможно, десяти. Он проводил меня в дом. Пол был устлан грязью и мусором.
Пройдя сквозь коридор, оказались мы в комнатке, где раньше помещалась кухня. У стола сидел другой парнишка, на пару лет старше, с незажженной папиросой в зубах. По обе стороны от него стояло еще по мальчику.
Сидящий за столом обратился ко мне: «Старый, деньжата есть?». Я кивнул. «Мелкий, тащи башмаки». В комнату с моими сапогами вошел совсем маленький мальчик, в лучшем случае лет восьми. Показалось, и сами сапоги крупнее него.
Малыш водрузил обувь на стол. Сидящий сказал: «Гони деньги, бери боты и проваливай».
Послушался и в чрезвычайной спешке покинул дом. Чуть поодаль ожидал меня герр Вольф. «Я предупредил, что будет гадко». Отошли еще два шага, я переобулся, ведь ноги по пути туда совсем замерзли. Было славно опять идти в своих любимых сапогах. Вернув утраченный комфорт, начал допытывать господина Вольфа.
Выяснилось — это сироты, дети беженцев. Латышские организации беженцев собирали деньги на содержание сирот, некоторых порывались после Февральской революции в Латвию вернуть.
ПРОЕКТ
#LV99плюс включает в себя и попытку реконструкции исторической реальности в сети Facebook.
Один из представителей организации узнал о нескольких сиротах в Казани. Приехал туда, и начальник местной милиции с превеликой радостью передал для транспортировки в Ригу нескольких мальчиков. Оказалось, что подростки сбились в банду карманников. Не все при этом были латышами. И этих проблемных детей на собранные пожертвования привезли в Ригу.
Но вскоре стало ясно, что уследить за мальчиками не по силам. Они сбежали из временного приюта, занялись разбоем на рижских улицах.
Дальнейшие поползновения к реформам пресекли пришедшие германцы. Они некоторых детей изловили.
Их ждало суровое наказание, но кто-то из полиции увидел возможность на детском «таланте» заработать.
Подростков вывезли из Риги, чтоб не мозолили глаза, и они начали воровать в Митаве. Добыча попадает на черный рынок и приносит хорошую прибыль опекунам банды.
(* 1917 год, 8 декабря. Запись в дневнике.)
