Опасаясь, что ее и без того сложная жизнь обернется еще худшими страданиями, Кристина попросила не разглашать ее настоящее имя. Она пишет, что физических издевательств в ее семье не было, но эмоциональное со стороны мужа — появилось, когда у пары появился ребенок. Муж навязывал свое мнение, заявлял, что жена должна слушаться мужа. Из-за унижений молодая женщина часто плакала, в ней поселился страх перед мужем. Она заметила, что и ребенок побаивается отца.
«Я со страхом ждала, а сможем ли мы в конце недели или в другой какой-то день поехать оба с ребенком к моим родителям», — поделилась женщина.
Видя, что нездоровые супружеские отношения начинают негативно влиять и на малыша, Кристина от мужа ушла. Но ответственные учреждения, куда она обратилась за помощью, лишь поначалу шли навстречу. Перенесенное матерью ребенка эмоциональное насилие, когда нужно было организовать, в каком порядке отец будет реализовывать свое право на встречи с ребенком, и то, что ребенок боится отца, осталось на заднем плане. Нежелание Кристины видеться с бывшим спутником жизни — абьюзером было истолковано сиротским судом как нежелание сотрудничать.
В распоряжении Латвийского телевидения — судебные решения, из которых следует, что суд был осведомлен об эмоциональном насилии в этой семье. Однако, рассмотрев материалы дела, суд пришел к выводу, что разногласия пары следует решать в порядке медиации — процесса, предназначенного для конструктивного решения конфликтов. Но дело в том, что специалисты по медиации, работающие с жертвами насилия, ни в коем случае не советуют использовать эту форму, чтобы уладить отношения семейных насильников и их жертв.
«Если мы говорим от таких действительно очень тяжелых ситуациях, и там на одной стороне — тот, кого мы на самом деле можем назвать агрессором, и на самом деле есть все признаки, что другой человек его жертва, медиация тут больше не годится. Это правда», — говорит завотделом консультаций кризисного центра Dardedze Лайла Балоде.
Кристина пишет:
«Каждый раз после сеанса медиации я эмоционально сокрушена, потому что реально всё продолжается, насилие в присутствии другого человека, чья задача — выслушать обе стороны».
То же наблюдала в своей работе и член правления ресурсного центра Marta Илута Лаце:
«Мы это видим по всей Латвии, что сейчас используется такая практика и что есть рекомендации использовать медиацию. И конечно, женщины хотят показать, что они сотрудничают — они не хотят, чтобы к ним было какое-то негативное отношение. И тогда они на самом подвергают себя повторным таким мучениям».
«Это вопрос о том, насколько мы способны распознавать насилие, насколько специалисты обучены», — говорит старший эксперт департамента Минблага по делам детей и семьи Виктория Большакова.
Совсем недавно все сиротские суды Латвии получили методические материалы для единого понимания и работы с пострадавшими от насилия. Но мнение суда о том, с кем лучше при расставании родителей оставить детей — с матерью или с отцом, суду излагает сиротский суд. И далеко не все сиротские суды реально оценивают риски насилия, прозвучало в эфире LTV.
Потому-то и нужна инициированная руководителями Минюста и Минблага реформа сиротских судов, заявила советник министра юстиции, бывший начальник Госинспекции по правам детей Илона Кронберга. Предусмотрено сохранить только 42 сиротских суда — по числу самоуправлений в стране, которое останется после краевой реформы. И все эти учреждения должны быть подготовлены, чтобы быть в состоянии распознавать риски насилия в семьях:
«Должен быть профессиональный подход. Мы не можем базировать такие решения на субъективных ощущениях», — пояснила Кронберга.
По ее убеждению, реформу сиротских судов нужно подготовить в текущем году, и она уже должна «лежать на столе», когда состоятся следующие муниципальные выборы.
В представлении Кронберги, сиротский суд должен находиться в функциональном подчинении центральному учреждению по охране прав детей — Минюсту либо Минблагу.
«Однозначно ясно, что должны быть сильные центральные игроки. И я хотела бы видеть со стороны ответственного за эту область министерства более сильный вклад, я хотела бы видеть сильное центральное учреждение», — говорит она.
