От того, что он сидел, а не стоял, возникло странное ощущение, что ты попал на репетицию, в тайный и волшебный мир за закрытыми дверями. Сходство усугублялось полной тишиной в зрительских рядах: публика таки выключила мобильники и вообще была на удивление сосредоточенной. Ее попросили не аплодировать между частями — она не аплодировала. Разве что во втором отделении, после третьей части Шестой симфонии Чайковского. (Композитор сам виноват, у него третья часть завершается маршем, очень бравурным, духоподъемным, очень похожим на радостную финальную точку, а
про существование четвертой части публика знать не обязана. Она, публика, по жизни занимается тем, что деньги зарабатывает.
Билеты на Мету, между прочим, стоили до 150 евро. Для Латвии это не рекорд, но все же.)
Трудно сказать, откуда это подчеркнутое почтение. Конечно, Мета — легенда, однако в последние годы у нас побывали и сэр Саймон Рэттл, и сэр Антонио Паппано, и народные артисты (тоже, почитай, сэры) Рождественский, Федосеев, Гергиев, и Марис Янсонс, и Пааво Ярве, и молодые звезды Туган Сохиев и Андрис Нелсонс, —
как же грустно, что Янсонса и Нелсонса надо проводить по разряду гастролеров,
— то есть мастера первой руки.
И все же с Метой случай особенный. Даже не из-за возраста: 79 лет для дирижера далеко не старость, профессия подразумевает долголетие. Даже не из-за музыкальных достижений, которые неоспоримы. Из-за человеческих.
Он сидит на своем высоком стуле, без партитуры (всегда), со случайной дирижерской палочкой (своей не держит), с тростью на ступенечке у ног, глядит на своих оркестрантов, как на детей родных, без сю-сю, но с любовью, а ты представляешь себе, как они все вместе едут в Ливию, никого не предупредив, ни одну сторону, ни другую, просто пересекают границу на автобусе,
в какой-то тьмутаракани выгружаются, достают инструменты и начинают играть.
Или возле Бухенвальда: Израильские филармоники и оркестр Баварской оперы (до недавних пор Мета руководил этим театром) с симфонией Малера. Одновременно.
Или так: Тель-Авив, одно отделение — Израильские филармоники, второе — палестинцы.
И в зале только детишки, еврейские и арабские.
Или на родине маэстро, в Кашмире: на сцене и в зрительских рядах индуисты вперемешку с мусульманами, хотя по жизни они, мягко говоря, не ладят. Мета не очень спокоен — его оркестрантам угрожают, исламисты пытаются сорвать выступление, — но все равно выходит и дирижирует, ведь это он все затеял.
Это как же надо верить в музыку, а?
В тех, кто ее исполняет или даже просто слушает: в нас.
Можно ничего не знать о биографии и генеалогии Меты, о зороастризме и аристократизме, Индии и Америке, Мюнхене и Израиле, о детях, которые учатся музыке на его деньги, о выдержке, которая частенько требуется на гастролях с ИФО (он там пожизненно главный).
Музыка сама все о нем расскажет, стоит только Мете начать дирижировать.
Мета составил концерт из произведений, появившихся на свет близко-близко: из «Веселых проделок Тиля Уленгшпигеля» Рихарда Штрауса (1889), «Просветленной ночи» Арнольда Шенберга (1899) и Шестой «Патетической» симфонии Чайковского (1893). Каждое подразумевало некую потаенную программность. «Тиль», в основу которого легли средневековые плутовские истории (а не героический роман Шарля до Костера), позволил продемонстрировать во всем блеске индивидуальное мастерство оркестрантов. «Просветленная ночь», отсылавшая к стихотворному шедевру Рихарда Демеля, вылилась в лирическое высказывание поразительной красоты и страстности. Последняя симфония Чайковского — по сути, его автобиография, — у Меты лишилась надрыва и прозвучала гимном творцу, оставшемуся среди людей и после смерти. Оркестр явил чудеса слаженности, кристальной точности и баланса; баланс, пожалуй, впечатлил больше всего.
Хотя нет. Больше всего впечатлила артикуляция.
Музыканты Меты делали значимым и переправляли в зал каждый звук.
Такое встречается (очень редко) у пианистов с «говорящими» пальцами или у певцов с отменной дикцией и фразировкой. Но чтобы целый оркестр... Это, без сомнения, в первую очередь заслуга дирижера. Это его, Меты, видение и чувствование, его понимание мироздания, его внутреннюю гармонию транслировали сто человек разом, да еще и усиливали многократно за счет собственного артистизма.
На бис исполнили вступление к «Хованщине» Мусоргского. Выслушали овацию, ушли.
Интересно, они там у себя в Израиле понимают, что магией занимаются?
