Генпрокурор Эрик Калнмейер заявил, что не собирается извиняться за оскорбительные для жертв изнасилования высказывания старшего прокурора Элиты Юркьяне. Свобода слова у нас, говорит генпрокурор. Право на свое мнение и его публичное выражение есть у каждого человека в этой стране. Хорошо, я своим тоже воспользуюсь.
Представьте себе ограбленного на улице мужчину, который приходит в полицию писать заявление. Его выслушивают со скептической ухмылкой, а потом заявляют:
«Милейший, да вы сами виноваты! Ваш бумажник слишком бесстыдно оттопыривал карман! Ваш телефон был неприлично дорог, он соблазнил бедного грабителя, и тот напал на вас! Наконец, вы были откровенно слишком хорошо одеты – вот с вас и стянули ваши прекрасные туфли, надавали оплеух и под ржание нападавших отправили домой босиком. А не смотрели ли вы призывно? И не мог ли нападавший принять ваше вынимание телефона из кармана за неуместную похвальбу?.. Может, стоило вести себя иначе, и вас бы не тронули?»
Звучит дико, не правда ли? Однако именно такую риторику демонстрируют жертвам изнасилования окружающие в патриархальных странах, в общественных культурах, которые западные социологи так и называют – культурой изнасилования. Культурой, в которой изнасилование негласно считается нормой. Которая объективирует и дегуманизирует женщин, с малых лет формируя у мужчин представление, что женщины – другие, а полноценными субъектами являются только они, мужчины. И что им, мужчинам, принадлежит привилегия использовать женщину для получения сексуального удовлетворения без ее согласия.
Сюда же входит виктимблейминг – обвинение жертвы. С точки зрения насильника (и нередко часть общественности его мнение разделяет), насилие оправдано – или это вовсе не насилие, когда жертва позволила поместить себя в опасную или уязвимую ситуацию; тем самым якобы подразумевается, что она априори согласна с возможными последствиями неджентльменского поведения своего окружения.
Возвращалась поздно домой темными проулками, была «вызывающе одета», ярко накрашена, пошла в гости к малознакомому мужчине под высказанным им благовидным предлогом, выпила больше меры в компании, наконец, просто улыбнулась соседу – жертва последовавшего за этим изнасилования в такой культуре будет считаться виноватой, а «изнасилования-то и не было, сама напросилась». (Тема насилия широка и бескрайна, она включает в себя еще и сексуализацию власти. Да, изнасилование – это не про секс, это про утверждение власти над жертвой. Но это тема для отдельного разговора.)
В действительности же обсуждение якобы активной, «соблазняющей и провоцирующей» роли жертвы в произошедшем насилии отвлекает внимание от структурных причин насилия над женщинами. Отводит внимание общества от дискуссий о безнаказанности насильников (абьюзеров), об отношении правоохранительных органов к заявлениям жертв, о попустительстве и гендерной дискриминации, выражающейся не только в сексуальном, но и в домашнем насилии (психологическом, физическом, экономическом) в адрес женщин со стороны их постоянных партнеров, мужей и мужчин-родственников.
Латвия в своей законодательной практике многие годы, казалось бы, старается отмежеваться от настолько отсталых взглядов, от убогих гендерных стереотипов, но вот поди ж ты – сегодня мы лицезреем незамутненный, чистейший образец мизогинии. И больше всего оторопь вызывает факт, что обвинением жертвы занимается тот, кто должен защищать ее и твердо стоять на страже закона – старший прокурор. А также то, что в ответ на возмущение общественности не кто иной как генпрокурор отказывается принести извинения за столь вопиющие высказывания по принципу «ачотакова?» – и под предлогом свободы слова.
Уважаемые, в преступлении всегда есть преступник – и жертва. Утверждать, что жертва сама виновата – это юридическое противоречие, вам ли этого не знать? Насилие совершает всегда насильник. Это именно мужчина – тот, в чьей власти его не совершать или вовремя остановиться, задавшись вопросом: а она вообще-то согласна?..
