Здесь сошлось несколько обстоятельств. Например, спектакль, конечно же, заведомо трогает душу — собачку же утопили, а всеми замечено, что даже у прожженного циника смерть беззащитного существа зачастую вызывает больше сочувствия, чем, извините, тысячи жертв в той же Сирии. Впрочем, это уже тема для психологического исследования. Но самое интересное, что после этого спектакля, напомнившего забытого многими из нас школьного Тургенева, понимаешь: не в несчастной собачке тут дело...
Здесь важно и то, что текст Тургенева, который вроде мы пунктирно помним (глухонемой Герасим — собачка Муму — сердитая Барыня — Герасим топит любимицу — уходит) аккуратно перечитывается и разыгрывается (и какими средствами разыгрывается, но об этом ниже). В результате у уже взрослого зрителя действо вызывает не просто эффект дежа вю, а погружение в глубинную суть этого весьма многослойного текста. Вплоть до фрейдистских мотивов, объясняющих многие поступки героев рассказа. Уж не говоря о мотивах социальных.
Этот спектакль не просто вызовет чистую эмоцию у зрителей, многим из которых, уверен, захочется после спектакля бежать домой и поскорее обнять живое существо (может, собаку, может, кошку, а может, и родного человека). Он вызовет много философских и исторических рассуждений.
И не случайно Чтец (Яков Рафальсон) по прочтении первых строк из «Муму» про то, что «в одной из отдаленных улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом, жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленною дворней» предваряет спектакль изречением, что не только «все мы вышли из гоголевской “Шинели”». И читает короткий 14-й рассказ из «Русских сказок» Горького, в которой обнажается во многом рабская сущность той самой русской души (так все актуально, кстати!).
А дальше... дальше начинается то, что в современном театре можно ощутить совсем уж нечасто — магию. То, что выветрилось из многих постановок начисто. Приезжал в 1993-м в Ригу Роман Виктюк со «Служанкаи». Большинство совершенно не понимало смысла и сюжета, но вот магию ощущала. И эта магия в «Муму» Кайришса присутствует в полной мере. Равно как абсолютно ясно понимается и смысл.
Не буду, как говорится, «спойлерить». В спектакле много ходов, которые просто надо увидеть самим. Главное — магия есть. И тут дело даже не в том, что в спектакле заняты куклы и использована стилистика японского традиционного кукольного театра Бунраку. В конце концов, для театральных столиц мира (Москва, Берлин, Лондон) это, возможно, и не ново (для нас ново — это несомненно). Дело даже не в пронзительных русских песнях («Казачьей молитвой» спектакль начинается и завершается).
Быть может, дело в этой, прости, Господи, пиле, на которой периодически музыкант (в оркестре есть и музыкальная группа) исполняет столь пронзительную мелодию (композитор спектакля Угис Витиньш). Она передает не просто вой собаки или мычание глухонемого, а нечто большее и невысказанное. Это невозможно высказать, и тут мы все становимся глухонемыми Герасимами.
В этом спектакле как минимум одна линия совершенно верно подмечена режиссером, и она по-настоящему фрейдистская: Муму напоминала Герасиму (артист Максим Бусел) его любимую, работающую прачкой Татьяну (актриса Екатерина Фролова), которую выдали за Капитона (Игорь Назаренко). Об этом же и сам Тургенев в тексте пишет.
Вторая линия — «кукловодческая». Когда мы видим, кто ведет в той или иной ситуации большую куклу Герасима — будь это дворецкий Гаврила или сама Татьяна. Там еще и интересный ход с самой собачкой, на кого она похожа (посмотрите — увидите). И совершенно роскошная, по-настоящему театральная и пронзающая душу сцена, когда смотрящаяся в зеркало Муму превращается в Татьяну. Это стоит иного целого спектакля!
Вообще, давно не помню такого спектакля в Риге, когда действо приводит и зрителя, и артистов к потрясающей минуте молчания (во время прощания с телами, кукольными и артистическими). А перед этим еще и сцена, когда Герасим перед смертью любимого существа кормит ее щами с мясом... Вот иногда просят во время печальных церемоний почтить минутой молчания — постояли 10 секунд, ведущий сказал: «Спасибо, дамы и господа», все сели. Кто такого не видел? А тут на сцене такая минута, что, извините, даже на настоящих похоронах такое не ощущал.
Иной раз смотришь спектакли и видишь, что режиссер что-то там выдумывает, а все мимо. Тут же достаточно много режиссерских решений, метко, со смыслом и без лишних творческих терзаний. И каких! Как говорил Станиславский: «Чем будем удивлять?». И режиссер тут удивит даже опытнейшего театрала.
Но я о другом. О собачке. Не в ней дело, хотя ее, безусловно, жалко. Тут, конечно, даже я под прощание с верной псинкой чуть не расплакался, но сдержался. Так вот, важное: вы не замечали, что в «Муму» вообще-то... почти хэппи-энд? Хотя, конечно, тут никакого разговора об абсолютном хэппи-энде быть не может. Это же вам не Голливуд, а практически феодальная, крепостная Россия. Но относительное счастье есть.
Да-да, все именно так — и по Тургеневу, и по Кайришсу. Не верите? Значит, вы просто давно не читали «Муму». Впрочем, это тот самый случай, когда даже многих умников ставит вопрос в тупик: «А вы знаете, чем закончилась "Война и мир"?» И откуда им знать, если это огромный роман, а тут всего-навсего рассказик, да и то вот попадаем впросак... Читайте Тургенева!
«И живет до сих пор Герасим бобылем в своей одинокой избе; здоров и могуч по-прежнему, и работает за четырех по-прежнему, и по-прежнему важен и степенен. Но соседи заметили, что со времени своего возвращения из Москвы он совсем перестал водиться с женщинами, даже не глядит на них, и ни одной собаки у себя не держит. «Впрочем, — толкуют мужики, — его же счастье, что ему не надобеть бабья; а собака — на что ему собака? к нему на двор вора о́селом не затащить!» Такова ходит молва о богатырской силе немого» (с) «Муму», Тургенев.
«Немого», — сказал в финале приговором мистер Рафальсон. И после паузы из зала кто-то крикнул: «Молодцы!»
Спектакль, напомнивший текст Тургенева, вызвал еще много тем для размышлений. Например, классический вопрос: отчего же Герасим, решивший уйти от рабства, не взял с собой любимую Муму? А вот это уже тема, возможно, для глубокого психологического исследования. Рабство, крепостное право — это то, что уже зачастую на уровне генетики (и до сих пор, увы, так местами). Возможно, Герасим просто выполнил приказ начальника. Так делали поколениями, веками. Разумеется, послушно и безмолвно. Как и поступали все рабы до него и после.
А затем, поняв главное, ушел. И правильно сделал. Вы разве не знаете, что главное? Так об этом еще Пушкин писал: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Если бы так поступил не только Герасим, а вся крепостная Россия, то и нынешняя судьба великой и многострадальной страны была бы, убежден, совершенно иной и более счастливой.
Кайришс поставил спектакль о стремлении к свободе и освобождении от рабства. Он угадал идею Тургенева. Но одно дело угадать, а другое — воплотить. Ему удалось и это.
