О смерти профессора сообщили его родные в социальных сетях, а близких у него было достаточно много — дочь Иева и Кристине Юрьяны, тоже известные художницы, зять Виестур Кайриш, ныне главный режиссер театра Дайлес... До своего восьмидесятилетия не дотянул год.
Собственно, что следует писать в таких случаях? Слова соболезнования родным и близким, конечно. Публиковать биографию мэтра. И — пару слов прощания.
Собственно, о том, кто был для города Риги и для вообще латвийской культуры Юрис — сказано много, в том числе и мною. Вот вам тот большой материал с беседами с профессором, которые проходили в самом сердце Старой Риги, на улице Лайпа, в мансарде старинного дома, все окна которой выходили на четыре стороны света и отовсюду были видны церкви с крестами.
Профессор был по-настоящему верующий, это не афишировал, наоборот, был до крайности богемным человеком (пил, курил, любил дам, играл в карты и работал каждый день!), но все, кто знали его — понимали это. Мне посчастливилось — я с ним об этом не раз говорил. Прочитайте этот материал, из которого я взял цитату для начала этой печальной публикации, и вы многое поймете...
Стоит только добавить, что, помимо всего прочего, он был действительно символом Риги. На протяжении полувека (!) он ежедневно, без праздников и выходных, приезжал в Старую Ригу, сперва Союз художников, а затем в построенную им мансарду и живописал — хоть немного, но работал. Это у него была железная привычка от прежних старых латышских мастеров.
В последние десятилетия он жил в доме в Берги, пригороде Риги. Но все равно — ежедневно приезжал на автобусе, шел от Кафедрального собора пешком мимо памятника Свободы в мастерскую в Старой Риги. Встречал знакомых, останавливался в кафе, непременно заходил в табачный магазин на Вальню. Работал, а затем делал обратный путь.
Этот путь туда и обратно он делал и во время пандемии, хотя это ему уже было весьма трудно. Профессор, к сожалению, сдавал на глазах, это было видно, на то была причина. Около пяти лет назад скончалась его жена, известная художница Айя Юрьяне. От нее остались память и яблоки из семейного сада, которые потом украшали ее мемораильную выставку в галерее «Даугава».
Пять лет назад профессор проходил мимо часов Laima, как раз часы с музыкой Паулса открывали, был сам Маэстро. Профессор сидел уже с палочкой, у кафе «Колоннада». «Как вы, Юрис? — Да все окей!» — улыбался он озорно, но понятно было, что он действительно очень переживал. Вроде бы все есть — уважение, деньги, заказы из посольств, прекрасные дети и зять, но... с уходом супруги у него ослабло, образно говоря, крыло. Да, и появилась та палочка.
Потом он сгорбился, но каждый день проделывал этот путь, каждый день. Два года назад этот путь прекратился — профессор уже не выезжал. Сидел в Берги молча у камина. Я спросил недавно у Иевы Юрьяне при встрече, как папа — она сказала деликатно: «Он теперь в своем мире...»
И вроде все сказано, и вроде все ясно, что от нас ушел классик и очень добрый человек. При этом — столь мощный талант. Который презирал должности и равнодушно относился к наградам (ах, но почему ему все же так и не успели дать орден Трех звезд? Явно до 80-летия ждали?). Но самое главное в ином. С ним можно было поговорить по душам.
И здесь я осмелюсь все же очень личное написать. В июне 2003 года у меня умерла крестная мать в Санкт-Петербурге. Рано ушла, всего 57 лет было. Кажется, это был первый человек, после ухода из жизни которого я плакал. Пришел в тот день в мансарду к лидеру кинофорума «Арсенал» Аугусту Сукутсу и спросил сокровенное: «А как вы думаете, а есть ли Он там, на небесах? Всевышний есть?» Молодой еще был. Аугуст посмотрел мне в глаза и изрек: «Я верю в себя!» Я ушел моментально, громко хлопнув дверью. И тогда пошел в мансарду к Юрьянсу, ходьбы пять минут.
Мы по обыкновению много говорили, не для прессы. Выпили, курили. Говорили о культуре. И я повторил тот вопрос, который я чуть ранее задал Сукутсу. И профессор ответил потрясающе, искренне и с привычной доброй улыбкой: «Андрей, я надеюсь!»
Вот и я надеюсь...