СПЕКТАКЛЬ
Пьеса «Сосед» Павла Пряжко была поставлена в Латвии впервые. Режиссер — Лиена Шмуксте, в ролях — Гирт Круминьш и Эмилс Круминьш, художник — Петр Кирюша, видео — Катерина Яковлева, костюмы — Евгения Шерменева, звук — Оливер Тарвидс, перевод пьесы на латышский язык — Эдите Тишхейзере. Спектакль поставлен при финансовой поддержке Государственного фонда культурного капитала, продюсер — компания KATLZ RIGA.
Два соседа по даче, дядя Коля и Паша, беседуют через дыру в заборе. В принципе — об одном и том же, поскольку действительно ни о чем. Режиссер Лиена Шмуксте решилась не оживить, не разнообразить, не приукрасить всю эту словесную шелуху, а, наоборот, усилить ощущение растерянности человека перед жизнью, ценность которой он подвергает несознаваемому пересмотру.
Сыграть растерянность — без более или менее действенных антуражных подпорок — актер Гирт Круминьш, думается, может как никто. Его герой в пустоте: ничего не понимая в происходящем, дядь Коля ставит вопросы самые простые, «быть или не быть?» — не для него. А вы попробуйте, имея страшный вопрос в подтексте, сыграть про «это она тока на меня кричит» — и дать понять, насколько все сложнее на самом деле! Не вставая в позу, не размахивая руками, не повышая голоса, не суетясь лицом, сыграть Гамлета, который ничего не знает о Гамлете. У которого внешне ничего не происходит, и человеческая драма которого не находит проявления ни в чем, кроме необязательных слов.
Замкнутый в скорлупе собственной немудрящей жизни, дядь Коля страдает еще и потому, что не знает, какие вопросы дадут ему выход вовне.
И именно это закипание, выработка внутреннего пара рождает в зрителе ощущение, что вот-вот рванет. Но ничего не происходит, и не опознанная героем агрессия продолжает мучить его самого.
Пьеса, несомненно, давала поводы для явных проявлений этой агрессии, но наш актер ни разу не вскрикнул и был ближе к улыбке и слезам. Его герой ворчит, но не действует, протестует, но претензиями делится с соседом, который ни при чем. Вот и получается протест «ни о чем», который ничего не изменит, а человек так и не поймет, что с ним происходит, почему он обречен бродить внутри территории, огороженной привычными метками: «Вот такая, Паша, жизнь», «Мы крепостные Паша. Хуже крепостных», и так по кругу. Получается спектакль о безнадеге, о том, как выглядят ее замкнутые круги, как тревога рождает в человеке протест лишь на словах и направляет его не на тех и не туда.
Здесь всего минимум — отвлечься от человека не на что. Даже сценическое движение актерам не в помощь: в Willa teātris особо не разбежишься. Можно зайти за якобы дверь сарая, чем-то непредъявленным звякнуть, пошуршать и выйти с минимумом реквизита: бритва, чтобы полировать прическу, нож, чтобы чистить картошку, колющее и режущее, заточенное на мирные цели, так и не выстрелившее сценическое «ружье». Впрочем, старший дарит младшему заточку. И говорит о чем-то совсем другом: «Ты, главное, начни».
Готовность и в то же время неумение старшего восставать против несправедливости делает пьесу актуальной: «Батька вор, брат вор, дочка судья. А я, Паша, ни туда ни сюда». Да, здесь и сейчас актуальность текста зашла в зрительный зал, откуда не ждали. Для нас он перестал быть «ни о чем» или хотя бы «про любовь» и стал о тех, кто «ни туда ни сюда».
Герои ведут тягучую беседу (погода, рогатка, кастрюля, земляная груша), один говорит, другой поддакивает, никто ни с кем не спорит, истина не рождается. Сидишь и думаешь: в чем здесь дело на самом деле? Текст разрежен паузами, но это сгущает атмосферу. Ты не веришь, что все дело в простеньких репликах, и вглядываешься в тишину между ними. Неспешная пьеса, как мы помним, якобы «ни о чем», но ведь не поставили же ее с целью усыпить зрителя!
И он считывает несказанное, а домыслить текст каждый волен по своему усмотрению — на то и расчет. И чем более он «ни о чем», тем больше в нем нашего личного смысла.
Сосед тратит время соседа — зачем? Ведь не для того же, чтобы продемонстрировать мешки, которые забивает ненужными вещами, но запрещает выбрасывать жена? Пожаловаться, разобраться в супружеских отношениях с помощью постороннего, раскочегариться или, наоборот, выпустить пар? Побыть рядом с тем, кто тебя слушает хотя бы из вежливости? Рассказать, что в ближнем круге одни сидели, а другие их осудили, что в этом есть что-то противоестественное, но что?
Дядь Коля то и дело сбивается на разговоры о жене, но любит или ненавидит — вот в чем вопрос. Зритель ждет, отвлекается на сопутствующие отношения (отцы и дети, начинающий пенсионер и уважительный молодой человек с рюкзачком-как-школьный-ранец), а ответ приходит в конце: страдает — значит любит! За 33 года брака с властной дамой безвольными становятся поневоле. Она — судья, он — по сути, приговоренный, а это уже выход на «весь мир — тюрьма. И притом образцовая», это уже целая Дания (Беларусь? Россия?) внутри рижского театрика на 50 мест.
