«Мы заметили, что есть «точки» жизни когда люди задумываются , возвращаться ли или нет. Одна — когда человек закончил университет, немного поработал и задумывается, чем он будет заниматься, какой он видит свою карьеру и так далее. Потом — когда создаётся семья, появляются дети. Часть людей думает: я бы хотел, чтобы мои дети росли в Латвии или за рубежом? Потом – когда у детей начинается школа», — рассуждает Янис Крейлис, основатель движения YourMove, которое популяризирует идею возвращения уехавших латвийцев домой, в частности, собирая информацию о вакансиях для квалифицированных специалистов.
Также такой эмоциональной «точкой» становится осознание, что родители стареют: люди начинают задумываться, что, возможно, стоит вернуться, чтобы позаботиться о них. Возможно, даже продолжить какое-то из дел, пустить корни и оставить след в жизни нашей страны.
«Но тут очень по-разному. Сколько людей, столько и историй. Очень трудно обобщить», — признал Я. Крейлис.
В свою очередь экономист, профессор Латвийского университета и исследователь латвийской диаспоры и вопросов миграции Михаил Хазан отметил, что чаще всего к реэмиграции людей толкают личные причины. Часть, конечно, переезжает, получив здесь привлекательное конкурентоспособное предложение работы, но таких, говорит гость «Открытого вопроса», немногим более 10% вернувшихся.
По его словам, весьма распространенный повод для возвращения — желание оставить более значительный след, чем это возможно сделать где-то за рубежом, где доходы, может быть, выше, но нет возможности перепрыгнуть через ступеньку.
«Ты не можешь там в 27 лет стать, например, топ-менеджером крупной компании или государственным чиновником первого класса. А у нас в Латвии — пожалуйста: хоть в частном секторе, хоть в государственном.
В принципе, у нас нет возрастного ценза — что, вот, только после 40 лет мы готовы рассматривать тебя как кандидата на серьезную должность. Вот люди, которые хотят оставить след, а не быть просто хорошо оплачиваемым специалистом, должны задумываться о таком варианте», — заявил ученый.
Он также заметил, что одно из огромных преимуществ Латвии — доступность зеленой чистой среды, возможность вести весьма спокойный образ жизни, что весьма подходит людям, которым не нравится жизнь в мегаполисах.
«Если это можно сочетать с хорошо оплачиваемой интересной [удаленной] работой, когда ты сидишь здесь в Мадоне, а работаешь в условной Кремниевой долине, это прекрасный вариант. Почему бы и нет?» — сказал М. Хазан.
По его словам, недавнее исследование его коллеги Инты Миерини показало, что вообще у «цифровой миграции» (когда человек, может, остается жить за границей, но работает на латвийскую компанию или наоборот — возвращается сюда, но продолжает работать на британского, немецкого или другого зарубежного нанимателя) есть большой потенциал. Который, правда, пока ни в Латвии, ни в целом мире не реализован в полной мере, потому что ни у нас, ни за рубежом не вполне урегулированы вопросы удаленной занятости.
Тем не менее, он есть и он позволяет вернуться, даже если человек не готов оставить интересную работу за рубежом.
«При этом исследование [И. Миерини] показало, что те, кто вернулись и работают удалённо, более удовлетворены жизнью, чем тоже вернувшиеся и опрошенные в тот же перевод времени, но работающие здесь, в Латвии», — отметил М Хазан.
Райвис Бремшмитс из Министерства охраны среды и регионального развития (VARAM) же отметил, что в прошлом году благодаря координаторам реэмиграции (их работу курирует как раз это министерство) вернулись более 1 000 человек, а всего в Латвию в 2020-м вернулись около 4 700 латвийцев.
