— На отделении керамики мне захотелось попробовать себя в чем-нибудь помимо посуды, и в конце второго курса я сделала зверей, которые сидят за столом с крошечным сервизом.
Так что на третий (для меня — первый) фестиваль кукол меня пригласили уже с героями, которые выглядели примерно так же, как сейчас: головы животных, а тела вроде как человеческие.
— Я помню вашу бакалаврскую работу: «Стоп-кадр», многоэтажный дом в разрезе, и в каждой квартире маленькая жизнь — население падает с табуретов и путается в носках.
— Просто у меня есть привычка стоять по вечерам на балконе и смотреть, что мне показывают в окнах дома напротив. А звериные головы мне понадобились, чтобы ни у кого не возникало ассоциаций с женщинами и мужчинами: ну зверь и зверь.
— Зверь или насекомое?
— Изначально это была немного ворона, немного крыса и немного человек.
Звериное в человеке, человечное в животном... между нами разница не так уж и велика. Я работаю без зеркала и себя не вижу, но автоматически проецирую на них собственные движения.
У них много выразительных поз, и связь с моими жестами я обнаружила не сразу.
— Что с вашими теперь уже немного тараканами будет дальше?
— Хочется поиграться с мимикой — душа требует больших эмоций. Или поработать в другом формате — увеличить фигурки раза в три.
— Придется оживлять большие площади большим числом деталей.
— Да, это риск. Может быть, понадобится сменить фактуру.
— А сейчас ваши чудики снабжены настолько идеальным набором подробностей, что кажется: цвет им был бы не к лицу.
— Я пыталась их расцветить — сделала черно-белый вариант, с полосочками, пупырышками, но потом опять все закрасила. Цвет им не подходит.
— У них есть обувь?
— Есть.
— Вижу голенища — а ниже голые пальчики.
— Сапожки есть, а логики — нет. Чем смешнее, тем лучше.
— Да. одеваться-обуваться они умеют.
— Они — маленькие горожане.
— Которые делают вашу жизнь.
— Они рвутся жить. И почему получаются именно такими — сказать действительно не могу. Они сами хотят быть такими.
— Они определяют вашу выставочную судьбу — теперь все ждут от Кристы Кипуре ее фирменных проказников.
— Я уже полгода их не делала, думала: может быть, хватит? Но соскучилась — они стучатся, просятся наружу.
Я хочу улыбаться человеку, по поводу человека. И пока у меня есть такое желание — буду делать этих своих зверей.
Люди слишком всерьез принимают жизнь, вот почему кукольный мир мне так близок — я его нашла и не хочу из него выходить.
Там каждый мастер — ребенок, и в 35 лет, и в 55: они позволяют этому ребенку в себе жить. Керамисты — более закрытые люди, к тому же керамика слишком хрупка, не допускает тонких деталей, а для меня очень важно, чтобы они были. Мне вообще не нравится, когда материал диктует, что мне можно и чего нельзя: я не согласна к нему прислушиваться. Среди кукольников я чувствую себя лучше. Я играю.
— Звери вас кормят? Вы можете по-детски жить за их счет?
— Нет, нужно работать. С августа я — скульптор в Латвийском театре кукол. Это, конечно, мое место, там я учусь, узнаю много нового, а после могу делать своих зверей — для них остаются силы.
— Этим летом ваш «дом в разрезе» участвовал в биеннале керамики — наряду с работами таких грандов, как Юта Риндыня, Элеонора Пастаре: керамисты продолжают принимать вас за свою. На Международный фестиваль кукольного искусства собираются лучшие мастера со всего мира — и среди них вы. Звери обеспечили вам великолепную компанию.
— По первому образованию я экономист, поступила в Художественную академию, когда мне было 32 года, что называется — для себя, без каких-либо претензий быть художником. Так что все эти выставки, фестивали — гораздо больше того, что я могла для себя пожелать.
— Каким людям нравится то, что вы делаете?
— Вот этого я никогда не могла понять! Бывает — дети пробегают мимо и не замечают. Женщины в возрасте останавливаются и смеются. Солидные мужчины склоняются над моим кукольным домом и умиляются. А когда люди улыбаются, я радуюсь сама: цель достигнута!
— Оказана психологическая помощь.
— Причем и другим, и себе.
