ЧТО БУДЕТ
Дата премьеры давно названа: 15 октября. Барышников и Херманис репетировали в Цюрихе, потом по скайпу, скоро продолжат — в Доминикане и в Нью-Йорке, а в начале октября оба приедут в Ригу.
Что будет до: 25 августа Новый Рижский откроет сезон «Кладбищенским праздником» (Kapusvētki) и «Соней» Херманиса, и даже если вы их видели, то сходите еще. Потому что занятый в обоих спектаклях Гундар Аболиньш скоро покинет страну, чтобы присоединиться к труппе одного из лучших театров Германии -- Münchner Kammerspiele...
Что будет после: 8 декабря Херманис выпустит в Париже «Осуждение Фауста» Берлиоза с Йонасом Кауфманом, 25 февраля – «Двое Фоскари» Верди с Пласидо Доминго в La Scala, а в конце сезона приступит к следующей работе дома, в Риге. Скорее всего, это будет инсценировка нового романа Мишеля Уэльбека Soumission («Подчинение», «Послушание», «Покорность» -- какое слово имеет, на ваш вкус, несколько сексуальную окраску, то и будет верным; через месяц-два русский перевод появится в магазинах), антиутопии о Франции 2022 года, которая становится исламским государством...
Билеты поступят в продажу совсем скоро, 13-го числа. Но пока только на август-сентябрь. А мысли у всех про октябрь. Про Барышникова и Бродского.
В какие-то моменты репетиций я ощущаю катарсис. Какая же красивая русская речь... Барышников сохранил ее в том виде, в котором привез из Ленинграда в 70-х. Это какой-то другой язык немножко. Звучит по-другому...
— У вас были какие-то особые отношения с поэзией Бродского раньше, до того, как вы начали делать этот спектакль?
— Да! У меня такие отношения были, что даже сейчас мурашки по коже... Знаете, в конце 80-х я два года провел в Америке. В Калифорнии каждый день ходил в публичную библиотеку Сан-Диего и читал запоем все то, что было запрещено в советскую время – во всяком случае, все то, что не дошло до меня в самиздате.
И когда я познакомился с Бродским, с тем, как он обращается с русским языком, – это произвело на меня буквально физиологический эффект. У меня просто ломка какая-то началась, меня аж крутило всего.
(Это, кстати, была одна из причин, по которой мы затеяли с Мишей Барышниковым спектакль: мне кажется, что Бродский использует русский язык очень вещественно, очень телесно. Если ты впускаешь в себя образы Бродского, они тебя начинают прям изнутри массировать.) И я вам даже могу признаться... В этой библиотеке не выдавали литературу на дом. Надо было все время к ним ходить. И однажды я подумал – я украду эту книгу. Все равно она никому там не нужна, эти американцы ее не читают.
Я спрятал Бродского в штанах. А на выходе завыли сирены. И меня задержали.
Я так ужасно себя участвовал... В библиотечных книгах, оказывается, под обложку вклеены пластиковые чипы... Когда полицейские увидели, что это стихи, да еще на русском, они
меня отпустили. Подумали, наверное, что я сумасшедший...
Вот. Только сейчас вспомнил.
— Мне друзья звонят, пишут, спрашивают – как достать билеты. Это заранее сумасшедший хит. И вы наверняка знали, что так оно и будет...
— Мне говорят по-другому. Что этим кассу не соберешь.
Это не мои «Рассказы Шукшина», которые были ну просто... (делает вид, что косит)... и продолжают, кажется... Они их на стадионах могут играть. Или играют, не знаю. Но с Бродским, я думаю, такого не будет никогда. Все-таки это интеллектуальная вещь. Интерес огромный, да, но он идет от людей, которые читают книги...
— Таких много. Как бы им на спектакль попасть?
— Насколько я знаю, в первом блоке 10-12 представлений. Но я хочу повторить – это будет репертуарный спектакль нашего театра. Он будет много гастролировать по Европе, по Америке, и возвращаться сюда, в Ригу — один-два раза за сезон. Так что
рано или поздно все, кого это интересует, попадуют. Если не в первую осень, то во вторую.
— Мне говорили, что вас очень давно и очень сильно интересовал Нижинский.
— С Нижинским была предыстория. Почти 20 лет назад в Париже я попал в архивы, где было множество документов о Дягилеве, его «Русских сезонах», его артистах. Тогда я впервые прочитал дневники Нижинского и его сестры Брониславы.
Написал сценарий, сценарий спектакля – про Нижинского в старости, про Стравинского, всю эту компанию. И, конечно, спал и видел, что главную роль сыграет Барышников.
Но это было несерьезно. 20 лет назад меня никто не знал. Сценарий лежит у меня до сих пор. И это было мое первое предложение Мише — много лет спустя. Но, к сожалению, тема была уже занята Уилсоном. У них этим летом была премьера. Я еще не видел. Скоро поеду в Милан, посмотрю.
— На балетных звезд смотреть интересно вне зависимости от того, в каком они возрасте.
— Да. Я, например, помню один из первых своих спектаклей, «Портрет Дориана Грея». Я хотел, чтобы два старых танцора исполняли па-де-де Прокофьева. И Арвид Озолиньш, которому было почти 90 (он как раз знал Стравинского лично, он был в труппе Ballet de Monte Carlo в 20-30-годах), который еле мог ногу поднять, это па-де-де танцевал идеально — глазами. Просто гипнотизировал публику...
Тем, у кого есть актерская харизма, по большому счету, все равно, что делать в театре. Это такие stage animals, «сценические животные», в хорошем смысле слова. И они универсальны.
У меня позавчера была премьера в Зальцбурге с Нетребко, я возобновил «Трубадура», — и я Ане то же самое после спектакля сказал: когда петь уже не сможешь, мы тебе придумаем драматический спектакль... Она тоже такая... У нее от Бога харизма... Но эти звуки, которые она издает... Сейчас все больше людей соглашаются, что она превзошла Марию Каллас...
И то, как Миша Барышников в золотые годы владел своим телом... Я у некоторых хореографов спрашивал — вы можете профессиональным языком ответить, чем Барышников круче остальных знаменитых танцоров? В чем его сила? Одна из этих хореографов вместо ответа прислала мне ссылку на документальный фильм о Святославе Рихтере... Только таким примером и можно объяснить, наверное...
Как танцовщик Барышников и сейчас в прекрасной форме. У него есть в Baryshnikov Arts Center в Нью-Йорке балетный зал, где каждый день проходят репетиции, и мне совсем недавно Алла Сигалова рассказывала, как Миша вдруг, ни с того ни с сего, без публики, сделал какие-то прыжки и пируэты самой высокой сложности, и она просто застыла с открытым ртом... Но нет, он никому это не показывает, только для себя... И
если кто-то ожидает в спектакле «Бродский/Барышников» чего-то из репертуара 30-летней давности, то напрасно: этого не будет.
Движение — будет. Но Миша очень сопротивляется, чтобы это называлось хореографией. Поэтому мы даже не наняли отдельно хореографа. Мы сами будем как-то выпутываться.