Алла Коровкина: В Даугавпилсском театре — «армейская дисциплина и абсолютная вера, как в церкви»

— Алла, я шла на встречу с вами, зная, что «Гроза» — ваша первая режиссерская работа в зарубежном театре. И вдруг я узнаю — вы уже бывали в Даугавпилсе и запечатлели город в своей пьесе «Металлолом»...

— Это было давно, я только что начала работать в театре в Самаре, и за одну роль

меня наградили путевкой в Латвию, это в то время было очень престижно и радостно.

Я приехала сюда, это был город Резекне. И дальше — как в кино. Бывают такие встречи... Я была молодая, он был молодой, из Даугавпилса. Романтическая история, даже трагически-романтическая. Я уехала... Мы были из разных миров...

— Почему так фатально? Вы жили в одной стране...

— У меня по той стране ностальгия, как и у многих людей, я думаю... Ностальгия по тому хорошему, что было в той стране. Но

для обычных россиян Прибалтика всегда была каким-то другим миром, прибалты казались нам аристократами, поехать в Прибалтику — это поехать за границу.

Сейчас я приехала, встретилась с этим человеком. Меня и тогда, и сейчас привлекала в нем невероятная любовь к Даугавпилсу. Мы с ним нашлись в интернете, общаемся. Он до сих пор влюблен в этот край, показал мне ваши озера, Королевскую гору (скульптурный комплекс в Аглонском крае — Rus. Lsm.lv). Слово «патриотизм» нынче затрепали, но мне на самом деле очень близка вот такая влюбленность в то место, где живешь. Тогда он не мог уехать отсюда, бросить любимый край. Я же была такая российская барышня, мне был нужен мой театр...

В «Металлоломе» есть эта история. Актриса влюбилась, вынуждена была уехать, у него потом семья сложилась... История немного в пьесе присочиненная, но в основе реальная. Я никогда не могла подумать, что снова вернусь сюда, выйду на платформу вашего вокзала, где лились слезы расставания... Всё это подробно описано в «Металлоломе».

Олег (директор и художественный руководитель Даугавпилсского театра Олег Шапошников — Rus. Lsm.lv) прочитал «Металлолом», не зная всей этой истории, связался со мной и спросил разрешения взять пьесу в работу. Я согласилась, мы стали общаться, он предложил мне ее поставить. А потом разговор как-то вышел на русскую классику,

мы решили, что я именно классическую пьесу поставлю, я ведь из Самары, с Волги, такого очага русской культуры.

И по инициативе Олега вышли на «Грозу», я долго сопротивлялась, предлагала другие пьесы Островского, но в итоге остановились на «Грозе».

— Какие у вас впечатления от Даугавпилсского театра?

— Я буду выглядеть радостным дурачком — у меня самые лучшие впечатления от театра. Конечно, я очень переживала — впервые ставлю пьесу в совершенно незнакомом театре. Я ставила пьесы в Самарском академическом театре драмы имени Максима Горького со своими коллегами, у меня есть свой маленький театрик — самарская актерская мастерская «Доктор Чехов». Еще я немного работала режиссером по пластике, ездила в Уфу и Эстонию, но главным режиссером там был другой человек, я шла за ним как бы по протоптанной дорожке.

Здесь другое. Я очень переживала и была приятно удивлена, сейчас скажу, чем конкретно. В театрах происходят разные изменения, меняется формат управления, организация театрального дела. Я много лет работаю в Самарском академическом театре, им долго руководил Петр Львович Монастырский, разработавший целую систему существования в театре с довольно жесткой дисциплиной. Потом

начались всякие перестройки и другие пере... Наступило время псевдодемократии: пока скандал не поднимешь, никто ничего делать не будет.

А здесь я оказалась в другом мире. Не успеваешь сказать мелочи какие-нибудь, ну, например, перед репетицией я говорю «хорошо бы здесь подушки положить», и через три секунды эти подушки лежат.

Это организованность, это желание служить театру, потому что... И это не мое изобретение, это истина, которую

я всегда говорила своим студентам: есть три места, где люди служат — армия, церковь и театр.

И театр — это армейская дисциплина и абсолютная вера, как в церкви, только тогда театр будет существовать. И вот в Даугавпилсе именно так. Я уже не говорю об артистах, в которых я влюблена, у нас сразу возник общий язык, как будто мы знакомы сто лет. Организация меня очень радует: все слаженно, четко и с любовью работают.

— С вами можно говорить о политике?

— Да.

— Вы согласны с тем, что нынешнее российское государство — тоталитарная структура, мешающая свободе творчества?

— Нет, я не согласна. Я считаю, что каждый человек должен заниматься своим делом, и никто меня не ущемит в моих творческих желаниях, если я хочу работать.

Я люблю свою родину, я живу в прекрасной стране, знавшей много перемен. Я честно и свободно работаю, делаю то, что я хочу,

естественно, в пределах своих нравственных позиций. Я не выхожу ни на какие демонстрации, не отношусь ни к каким партиям. Если можешь исправить, то исправь; не можешь — не ворчи и не мешай. И не надо всё валить на политику, это сейчас как-то модно стало. Работай — и всё.

— Я вас поняла. Вы ведь еще и театральный педагог, как сложилась ваша педагогическая карьера?

— Ушел Монастырский, пришел Вячеслав Алексеевич Гвоздков, режиссер с другой эстетикой, он много работал в разных театрах, в том числе в Европе. И он мне 15 лет назад предложил попробовать преподавать, как раз тогда набрали курс. А моему театру пятый год.

Как актриса я сейчас не работаю, я действительно не хочу больше играть, я наигралась,

у меня был удачный путь, много главных ролей и всё прочее. Наступил момент, когда я поняла, что заниматься тем, чем я сейчас занимаюсь, мне значительно интереснее, чем быть на сцене. В своем маленьком театрике мы делаем что хотим.

— Нынешнее «племя младое», оно какое? И легко ли быть молодым сейчас?

— Когда ты начинаешь ругать молодое поколение, значит, ты состарился — это известная истина. Мне повезло — в 90-е годы, когда мы все выживали и бегали по разным работам, я вела студию в школе, и еще был опыт работы режиссером дефиле в большой меховой компании «Отрада», мы там школу красоты открыли.

Это я к тому, что всё время находилась с молодежью. И я всё время бегу за ними, чтобы не отстать.

Бегом, бегом, бегом, чтобы не остановиться и не начать их хаять. Конечно, они отличаются от нас, у нас были другие цели и задачи. Они готовы работать по 24 часа в сутки, но задают вопрос, сколько им за это заплатят. Мы же были готовы работать по 24 часа в сутки во имя театра, знали, что свой оклад в 130 рублей получим и — всё. Время было такое. Они сейчас более прагматичны, они, мне кажется, знают больше, чем мы знали когда-то, но при этом мало читают. Зато могут всё найти в Интернете, а я так не умею... Но

в России начинается мода на чтение, молодые люди стали покупать книги.

Понятно, что они не читают Толстого, они читают каких-то своих сегодняшних авторов. Вспомните, в наше время нас заставляли читать Толстого и Достоевского, мы же тоже что-то другое читали, написанное нашими современниками.

Вот поставим в Даугавпилсском театре «Грозу», и, может быть, хотя бы несколько молодых людей заинтересуются, кто такой этот Островский, может, захотят прочитать какие-то другие его пьесы. Дай бог!

— Насколько вам близки разговоры о том, что классический репертуарный театр умирает? Останутся антреприза и так называемый документальный театр, где бомжи сидят в коробках и ругаются матом, потому что это правда жизни...

— Константин Сергеевич Станиславский, театру которого я служу, говорил: «Если хочешь увидеть правду, посмотри в окно». Меня театры, которые смотрят в окно, не радуют. Я не говорю, что это плохо, это не мое. И другой пример, очень банальный. Моей дочери 32 года, она живет в Германии, она доктор социологии и очень продвинутая интересная девочка. Приезжает в Самару, встречается со своими подружками такого же возраста и спрашивает их: «Вы в театр ходите?» И одна отвечает: «Знаешь, я перестала туда ходить. Хочется декораций, костюмов красивых, чтобы страсти были, любовь...» Вот мнение обычного человека.

Всё это пройдет: и театр.док, и театр условностей, и прочее.

У нас в Самаре разные спектакли идут, разной эстетики, и зритель голосует ногами. Если водевиль с музыкой, костюмами, то на него всегда аншлаг: люди устали от этого вида из окна, хотят какого-то праздника. И я считаю, что театр — это праздник. Да, можно говорить на серьезные темы, но должно присутствовать ощущение праздника, чтобы человек отстранился от серых будней и получил заряд мысли, чтобы думал, выйдя из театра.

У нас свой маленький театрик, на 30-40 человек играем, и мне безумно приятно, когда, вернувшись домой после спектакля, я захожу в нашу группу в соцсетях и вижу там отзывы. Значит, человек пришел из театра, не просто поел и лег спать, а стал делиться впечатлениями. Значит, мы что-то задели...

Мы себя называем бар-театр: у нас есть свое постоянное репетиционное помещение, а играем в барах. Убираем столики, играем совсем близко к зрителям. Близость к зрителю очень важна. Обман исключен:

нельзя отойти в другой конец сцены, закрыть лицо руками и сделать вид, что рыдаешь, а в это время думать, например, выключила ли утюг дома...

— Давайте уже приблизимся к «Грозе». У многих в сознании эта пьеса связана с критикой купеческих нравов, в России напряженная ситуация, скоро крепостное право отменят. Опять же «Луч света в темном царстве», такой историко-литературный акцент. А в чем актуальность «Грозы» сейчас? И каким будет спектакль? Я вот знаю, что есть постановка «Евгения Онегина», где Татьяна и Евгений знакомятся на теннисном корте — они представители «золотой» молодежи. У вас Катерина с Борисом не в ночном клубе встретятся?

— Нет. Кстати, «Луч света» Добролюбов написал совсем молодым человеком, и никто не знает, что там было у него на личном фронте — он кому-то изменил или ему изменили. Были ведь и другие отзывы, но как-то все на много лет уперлись в Добролюбова, в то, что «Катерина — луч света в темном царстве». Но ведь у гениев, а Островский, безусловно, гений, в произведениях всегда не одна тема. И что сейчас говорить об этих купцах — уже столько говорено-переговорено...

Я хочу начать с того, что,

пожалуй, это единственная пьеса Островского, которую я долго не понимала и не принимала. Почему Катерина — луч света, если она самым бессовестным образом изменяет мужу, потом в этом признается, потом кидается в реку, и она — луч?!...

Поэтому, когда Олег предложил, я сопротивлялась. Но он был так настойчив, что я стала читать, перечитывать, пересматривать и поняла: пьеса не про луч света, на мой взгляд.

Пьеса сегодня очень актуальна. Все люди, живущие в разных странах, одинаковы: они все хотят жить, любить и быть счастливыми. Но люди так устроены, что часто ограничивают себя какими-то придуманными рамками, законами, иногда противоречащими человеческому существованию. И вот живут, мучаются... А жизнь, действительно, — «миг между прошлым и будущим».

В «Грозе» все хорошие, все прекрасные.

Разве неправильно говорит Кабаниха, что нужно чтить старших, соблюдать нравственные нормы? Она права! Разве не прав Дикой, который бьется, чтобы всех дочерей устроить, у него нет сына, одни бабы дома? У Островского тоже была большая семья, и он строчил свои пьесы, чтобы прокормить эту семью. И все хотят любить — и Катерина, и Тихон, и Варя... И Кабаниха хочет любви... Там есть сцена, она немножко завуалирована... Но она есть, зачем-то Островский ее написал. Кабаниха — вдова, а у Дикого семья, дети... И у каждого своя трагедия. И ответа в спектакле нет. Что более нравственно — жить в законе, но без любви или нарушить закон и обрести счастье? Никто не знает, каждому самому решать. Вот об этом спектакль.

Есть там у нас и намеки на современность. Феклуша всё беду накликает, говорит всякую фигню. У нас да и у вас, имею в виду страны, много сейчас всяких говорильщиков и с трибун, и в Интернете. Всякие депутаты несут фигню, а мы слушаем, а они раздувают...

И второе название спектакля —

«Почему люди не летают?» Почему не хотят этого счастья полета, почему предпочитают этот «миг между прошлым и будущим» проползти, не пролететь?

— Вам не мешает, что исполнительница главной роли Занда Манкопа, очень яркая и интересная актриса, толком не знает русского языка? Вы когда-нибудь с таким сталкивались?

— Нет, не сталкивалась, но это мне не мешает. Это не потому, что нет другой актрисы... Ведь Островский писал про Катю, что она не от мира сего, она какая-то не такая. Там есть текст: «Да разве я так жила у себя дома? А теперь здесь у вас...» Все герои словно в какое-то болото попали...

Занда — потрясающая актриса, она одной из первых выучила текст. Мне безумно нравится ее акцент, мне безумно нравится, когда она немного путает окончания, в этом есть прелесть, есть ее — ну, существительное от слов «не от мира сего», она другая и взбудоражила всё болото.

Взбудоражила, потому что хочет воли, хочет любить, хочет жизнь свою прожить, как птица. Она белая ворона в этом болоте.

— Вы планируете и дальше сотрудничать с Даугавпилсским театром?

— Вопрос немного преждевременный. Конечно, когда ты работаешь с командой артистов, где есть любовь, взаимопонимание, взаимоуважение и взаимотворчество, то всегда хочется еще раз поработать с этими людьми. И к Даугавпилсу у меня особое теплое чувство. Может быть, сделаем здесь «Металлолом». Кстати, нас с ним недавно пригласили в Москву, там собирают лучшие провинциальные спектакли. Если бы удалось поставить «Металлолом» в Даугавпилсе, я была бы довольна и счастлива.