— Год назад вы уже были в Риге. Сейчас приехали к нам через Киев, потом через Вильнюс. Какими судьбами вновь у нас?
— Повод простой: у меня вышла новая книга «Позвонила тетя Ида», в котором собраны рассказики о моих родственниках. Причем, одна книга на украинском, а вторая — на русском, обе изданы в Киеве. Хочу предложить ее латвийской публике. Книжка имеет успех, если только можно сейчас говорить о книжном успехе — сейчас даже известные авторы выходят небольшими тиражами.
— Рассказики по-прежнему короткие, остроумные и при этом философские...
— Конечно! Ведь есть вечные ценности. Получилась не то чтобы бомбочка, но граната. Я вообще-то пишу о многом — преимущественно о женщинах, алкоголе, о войне, мире, философии, о метафизике, но вот рассказы о тете Иде любят больше всего. Тетя Ида востребована. Это, конечно, не конкретный образ, собирательный...
Дело в том, что в Нью-Йорке уже несколько поколений эмигрантов — и они, образно говоря, живут под одной крышей и очень тесно связаны. Были те, которые родились в начале ХХ века в маленьких провинциальных городках России, Украины, Белауси, и уже есть их внуки и правнуки, которые живут в Америке XXI века. А потом еще следующие потоки эмигрантов. И теперь получилось, что они вместе все.
И вот такой небольшой контраст: маленький еврейский штетл соединяется с современной Америкой. Вообще, 60% жителей Нью-Йорка ведь родились вне Америки, и получается там очень интересная каша. И вот это все и есть прообраз моей любимой тети Иды. Я буду читать во время рижского вечера преимущественно про нее, хочу сконцентрироваться на этой теме.
— А кроме тети Иды?..
— Моя следующая книжка будет о русскоязычном социальном работнике Нью-Йорка, который попадает в черное гетто.
— То есть о вас и вашем тридцатилетнем опыте.
— Да! То есть нет — о почти четырехдесятилетнем опыте! В ней будет много культурных шоков. Но вот сейчас — об Иде, которая очень популярна, особенно благодаря моей странице в фейсбуке, куда заходит до 50-100 тысяч человек в месяц.
С одной стороны, фейсбук и вообще социальные медиа убивают чистую литературу, но с другой стороны — преобразуют. Я иногда думаю: ох, а когда же я в последний раз читал книгу? Но вдруг понимаю, что на том же фейсбуке я за день прочитал десять страниц чей-то прозы и штук двадцать поэзии. То есть, я стал читать больше — например, в том же метро или в очереди в магазине (да, даже в Америке иногда бывают очереди). И в этом смысле фейсбук для меня благоприятен, потому что я поэт и знаю ценность каждого слова. И в своих маленьких рассказиках, пусть они даже в пару абзацев — отвечаю за каждое слово, каждое слово предельно важно. Плюс — я прихожу все же к еврейской традиции анекдотов, где тоже каждое слово предельно важно.
— И все же — книга. Мне понравилась сказанная мне известной писательницей Улей Новой фраза, что литература сейчас хорошо живет в Интернете, а книга — уже как-то арт-объект, но важный...
ЦИТАТА
«Винодельня Хопкинса» (фрагмент из книги «Позвонила тетя Ида»)
Я вел машину по извилистой дороге в глубине штата Коннектитут. Мы держали курс на известную винодельню Хопкинса. У Лены в руках был мой телефон, и она говорила мне, что показывает GPS, и ставила песни, сохраненные на айфоне. Тут совершенно неожиданно позвонила тетя Ида. Я не мог оторвать руки от руля, Лена взяла трубку:
— Добрый день. Меня зовут Лена. Саша сейчас не может говорить. Он ведет машину.
— Очень приятно с вами познакомиться, дорогая Леночка. Извините за нескромный вопрос — а вы еврейка?
— Нет. Я из русских немцев.
— Немцев? Сколько я их убила во время войны! Саша вас привезет — я покажу вам все свои медали. А вам Саша нравится? У вас замечательный голос. Ему уже давно пора жениться. Все немки очень аккуратные. Ему такая нужна.
— Спасибо. Мы только познакомились.
— Он хороший, добрый. Хотя совсем мало зарабатывает. Что это за мужчина? И совсем не следит за собой. Толстый! Вот мой внук Борис зарабатывал в сто раз больше. И какой спортивный! Каждый день в спортзале несколько часов проводит. У вас с Сашей все равно ничего не получится. Он умудрится все испортить. Я вас лучше с Боренькой познакомлю. Правда, он сейчас сидит за финансовые махинации. Но он скоро освободится. Ровно через два года и пять месяцев.
— Да. Тем более, что украинскую версию книги разукрасила всемирно известная художница Зоя Черкасская — она, как и я, эмигрировала из Киева, только двумя годами позднее, в 1991-м. Живет в Израиле. Я бы никогда в жизни не решился обратиться к ней, она бы могла закатить какую-то большую сумму гонорара, но Зоя увидела русскую версию книги и сама захотела. Очень ей понравилась тетя Ида. И настолько все удачно, что я теперь буду просить, чтобы русскую версию тоже сделали с ее дизайном.
— Как давно были в родном Киеве?
— Месяц назад. Как там сейчас? В Киеве война. При этом там все равно весело, мероприятия проводятся. Звучат тревоги, но все работает. И я провел там свой творческий вечер. При этом
был нюанс, что в престижном литературном кафе, как я привык (например, у меня была презентация в знаменитом нью-йоркском «Самоваре») на русском я не мог провести вечер. Нет, мог бы провести такой вечер в Киеве, но если бы я сидел и молчал, а говорила бы переводчица. Но я так не захотел — и тогда я пошел по еврейской линии, потому что в еврейской библиотеке еврей может читать на каком угодно языке, и никто ему ничего не может сказать.
— Со свойственной вам мудростью и опытом можете сказать, что помогает жить в тяжелые времена, тем более, когда тот же русский язык много где не приветствуется?
— Я вспоминаю по этому случаю Стефана Цвейга, который в свое время был самый публикуемый автор в мире. В одном СССР сколько его выходило! Когда Гитлер пришел в Австрию,
Цвейг, австрийский еврей, удрал в Америку. Он должен был читать лекции о немецкой литературе в Нью-Йоркском университете. И была демонстрация: «Убирайся, отсюда, фашистская свинья, нам не нужна немецкая культура, нам не нужен немецкий язык, вы убийцы!» Какое отношение к этому имел Цвейг — никто же не стал разбираться.
И он удрал в Бразилию, где была немецкая колония недалеко от Рио-де-Жанейро, где-то в джунглях. И что там делать человеку, который вырос в венских кафе?
Ему писали из Германии — давайте возвращайтесь, мы сделаем официальные документы, что вы не еврей, скажем, что вы немец. Стефан Цвейг об этом думал и поэтому остерегался критиковать Гитлера. Он молчал и не понимал, что ему делать. У него была депрессия. В 1942 году он покончил жизнь самоубийством. А буквально через три года тот режим пал — и опять пошли его миллионные тиражи!
— Понятно — надо держаться, необходимо терпение.
— А ведь еще есть друзья, любовь! Например, Томас Чепайтис перевел меня на литовский, мой материал о социальном работнике. Хотел пробить его в литовские журналы. Там спросили: «На русском? Не надо!» И не разбирались, что я давно не живу в России, да вообще там никогда не жил, я же с Украины. Что я еврей, живущий в Америке. Жаль, что никто не хочет разбираться.
Но все равно я в Вильнюсе успешно выступил сейчас. И в первом ряду на моем творческом вечере там сидел начальник штаба Навального из какого-то города из-под Екатеринбурга, какой-то алкоголик был и его нарколог, который его лечит, и главный работник социальной службы Вильнюса! Отличная компания! И еще сидела героическая девушка (ей 22-23 года) из Беларуси, у которой в Гродно была подпольная типография, и она, как меня просветили, выпускала манифесты против Лукашенко. На ней висело три уголовных дела, ее посадили, в нее влюбился КГБист, и он отпустил ее на выходные, и она сбежала в Литву. Слушай, но она потом влюбилась в наркодилера, представляешь?
— Интересно, что бы на это сказала тетя Ида?
— Она бы сказала: «Ей всего 22 года, а она уже все успела! У девушки веселая жизнь!»
