«Мы всегда больше всего боимся, мне кажется, заразиться гомосексуализмом.
Если мы про это будем говорить, если будет прайд, если, не дай бог, мы что-то про это узнаем, то мы как-то этим заразимся, и все вдруг станут геями»,
— охарактеризовала отношение общества психотерапевт Мария Абелтиня.
Ее коллега Александр Мошкин описал механизм возникновения гомофобии: «Если что-то в моей жизни не так, то виноват сосед — «отщипнуть» что-то плохое от себя, передать другому и это презирать, ненавидеть, нападать. Ну, и вторая часть — это, конечно, зависть. Скрытая или явная, человек часто ее отрицает — личность так устроена, но зависть рождается вместе с ним и очень сильно влияет на него, и если кому-то хорошо, и он еще к тому же чем-то отличается от меня, то, конечно, его надо очень ненавидеть. И вообще, если ему хорошо, мне, значит, от этого плохо. К сожалению, эта так.
Тенденция такова — примитивной части ума: «Напади на того, кто отличается от меня»...
Чем более зрелая психика, тем больше человек может принять разнообразия. Это такой гуманистический подход.
Принять чужое мышление, другую точку зрения — это требует большой работы, личной внутренней работы — смириться со своим несовершенством и пытаться что-то наладить в своей жизни.
И тогда, если ты смиряешься со своим, можно принять другого. Так работает психика».
Илья Мария Большаков, публицист, лектор Колледжа Госполиции, по своему признанию, раньше был ярым гомофобом — вплоть до того, что не читал философа Мишеля Фуко и не слушал Фредди Меркьюри, поскольку считал, что люди нетрадиционной ориентации не могут создать ничего, достойного внимания. Однако и религиозные, и этические взгляды Большакова постепенно изменились — и он заявил, что собирается на шествия Baltic Pride 2018.
«Я все жду, когда в Латвии появится полицейский, который совершит каминг-аут и будет в этом участвовать,
потому что, я думаю, полиция является такой структурой, которая меняется в своих отношениях к каким-то вещам очень медленно», — указал он.
Большаков уверен:
«гомофобия — это все-таки страх».
«Почему нужно делить людей? Почему нужно зацикливаться на том, что у меня такая сексуальная ориентация, а у него другая? Это, мне кажется, вообще такая черта внутренней недостаточности», — считает Эдгар Ольшевскис, доцент Юридического факультета Высшей школы бизнеса Turība, юрист Латвийского центра по правам человека.
Гости программы также прокомментировали исследование, проведенное центром SKDS. Респондентов просили согласиться или не согласиться с утверждением: «Я считаю, что гомосексуальность — нормальное явление в любом обществе»
(Оранжевый — полностью согласен
Желтый — скорее согласен
Зеленый — скорее несогласен
Коричневый — полностью несогласен)
«1998 год ближе к Атмоде. Мне кажется, мы все во время Атмоды были более смелыми, более открытыми, толерантными, и мы верили в свою силу...
Мы были меньшинство, которое добилось отделения от Советского союза, сделало, казалось, невозможное. Я думаю, это вселяло уверенность в себе.
Когда человек смел и чувствует себя сильным, ему нет нужды бояться другого», — считает Абелтиня.
Историк и политолог Мария Голубева указала: «У меня есть два объяснения. Конец 1990-х — ближе к тому моменту, когда люди стали свободнее, просто потому что та революция, которая с 1968 года происходила на Западе, она не происходила в Советском союзе. Я имею в виду революцию освобождения нравов, студенческие протесты, когда люди стали свободнее относиться к любви, к сексуальной жизни и вообще к иерархии, которую стали меньше признавать.
Второй момент — это все пришло к нам после окончания советского периода, и в 1990-х люди были еще как-то готовы принимать это разнообразие жизни, свободу и было, мне кажется, меньше людей, которые точно знали: вот гомосексуализм — ни в коем случае.
И само слово «гомосексуализм» — оно такое идеологическое, сейчас говорят “гомосексуальность”».
Спад 2012 года объясняется событиями у ближайших соседей, считает Голубева.
«А потом, после 2012 года, мне кажется, безусловно, влияние того, что в России был принят закон против гомосексуальной пропаганды.
И наши средства массовой информации тоже отражают содержание из России, и довольно много, особенно для русскоязычных аудиторий. И люди, слушая это, соответственно, меняли свою точку зрения», — отметила она.
«Почему в начале 2000-х стал меньше процент? Я думаю, это те же секты, те же какие-то консервативные религиозные движения из США. И Латвийская лютеранская церковь в общем-то становилась консервативней с началом 2000-х», — добавила Голубева.
Она также прокомментировала разницу в отношении к правам ЛГБТ в Западной и Восточной Европе. «Я думаю, это та самая революция освобождения, если хотите, человека как личности — я бы даже назвала это революцией гуманности. Постепенно, начиная с 1960-х годов, на Западе все больше признается, что
причинять человеку страдания, заставляя его втискиваться в какие-то рамки, если в этом нет для него и для окружающего его общества рациональной пользы, плохо, так делать не надо.
Мы, наоборот, стараемся давать возможность людям жить с комфортом, быть счастливыми, быть довольными собой. Западное общество довольно сильно в это вкладывается. И дальше, исходя из этого, следуют дальнейшие шаги. Например, гуманный чиновничий аппарат, который оказывает услуги, а не наказывает население, например, помощь развивающимся странам, освобождение женщин от, я не знаю, кухонного рабства, условно говоря. Все эти вещи в достаточно мере взаимосвязаны.
Это гуманность, это отношение к человеку как к самоценности. Зачем делать ему плохо, если можно не делать.
К сожалению, Восточная Европа позже присоединилась к этому процессу по объективным причинам. Мы знаем, что в советское время все это не приветствовалось, это считалось буржуазным вырождением Запада».
