Расследование небезынтересное. На русском языке с ним можно ознакомиться на страницах The Insider, радио «Свобода» и на сайте самого Алексея Навального — с видеоверсией. Мозговым центром спецоперации авторы называют Институт криминалистики Федеральной службы безопасности (ФСБ) России, он расположен на юго-западе Москвы. Примечательно, что, по официально неподтвержденной, но общепринятой легенде, именно в здании этого самого института накануне августовского путча 1991 года собирались члены будущего ГКЧП. Правда, последнее даже не деталь, так, штрих, сам по себе ничего не означающий.
Теперь, если судить по публикациям российских независимых медиа, все просто с нетерпением ждут, как отреагирует на публикацию результатов расследования Кремль. Прежде всего — что скажет президент Владимир Путин в ходе анонсированной на 17 декабря «большой пресс-конференции». Думается, ждут напрасно. Ничего принципиально нового, отличающегося от уже не раз прозвучавшего, Путин не скажет. Да, собственно, можно даже почти стопроцентно предсказать, в какой форме последует ответ, если будет задан вопрос.
Глава российского МИД Сергей Лавров в среду на пресс-конференции в Загребе обозначил, видимо, уже сформулированную в Кремле позицию. Дословно это звучало, по сообщению агентства «Интерфакс», так: «Все эти новости забавно читать, но манера, в которой эти новости преподносятся, говорит лишь об одном: что у наших западных партнеров отсутствует наличие каких-либо этических норм и отсутствие каких-либо навыков нормальной дипломатической работы и нежелание выполнять международно-правовые нормы, когда речь идет об установлении фактов».
Иными словами, факт не установлен (в надлежащем порядке, надо полагать), стало быть, даже министру комментировать нечего, что уж говорить о президенте. Продолжая дальше возможный ход рассуждений, можно сказать: перед нами не что иное, как грязные, клеветнические измышления, за которыми стоят происки западных спецслужб, антироссийских кругов и тому подобное. Тут стоило бы, пожалуй, упомянуть еще и фонд Сороса, оказывающий, среди прочего, финансовую поддержку Bellingcat. Не важно, что самому Дж.Соросу уже 90, и на публике его давненько никто не видел.
Все равно, вполне уместно. Для российских властных кругов (справедливости ради надо добавить — и не только для российских) старик Сорос давно стал эдаким жупелом. Не сосредоточением всемирного зла из голливудских фильмов, конечно, но порой кажется, вот прямо чем-то в таком роде. Будто он и есть тот самый съехавший профессор, вознамерившийся поработить мир. Хотя вообще-то, возвращаясь к теме, доподлинно неизвестно, в курсе ли старичок проводившегося расследования, как и знает ли он вообще, кто такой Навальный.
На самом деле, и не надо быть высоколобым политологом, чтобы это заметить — роль фонда Сороса тут настолько опосредованная, что без оптических приборов и не разглядеть. Как и упомянутых г-ном Лавровым «западных партнеров», между прочим, до самого недавнего времени если и знавших Навального, то лишь понаслышке. Кто-то видел его имя в каких-то публикациях, кто-то слышал краем уха в теленовостях, куда, между прочим — и это самое главное — без участия российской власти Навальный никогда бы и не попал.
Именно российская власть уже давно и с упорством, можно добавить, достойным лучшего применения, делает из Навального лидера оппозиции. Почти так же, как, хотя и в другой форме, обитатели тех же самых кабинетов в Кремле и на Старой площади Москвы некогда — и, правда, совсем не желая того — делали лидером оппозиции Бориса Ельцина. Конечно, различие тут весьма значительное. Эволюция, которую претерпел в свое время будущий первый президент России, совсем иного рода, нежели та, которую приходится претерпевать теперь Навальному. Да и до физического устранения Ельцина никто тогда не додумался, а если хоть кто-то додумался, вслух не произнес даже, что называется, при своих.
Может быть, или даже скорее всего, никто из советской верхушки не видел в том нужды. Думали, достаточно сказать по-простому, по-партийному: «Борис, ты не прав» — и он признает свои ошибки, «разоружится перед партией». Между прочим, он и разоружался, и признавал, было и такое. При всем при этом никто из них нисколько не боялся называть Ельцина по имени, вступать с ним в публичную полемику. Слишком уж были уверены в своей правоте? Или просто были, право слово, взрослее, что ли, своих нынешних последователей. Ходят слухи, что некий старец, то ли из Валаамского, то ли какого другого монастыря отсоветовал Путину называть Навального по имени, потому что имя… Надеюсь, это только слухи, а то уже совсем каким-то, извините за выражение, Гарри Поттером отдает.
Разумеется, приведенное сравнение, как и вообще любое сравнение, сильно хромает. Вовсе не факт, что Навальному удастся повторить путь Ельцина из оппозиции на самую вершину власти. Между ним и этой вершиной куда больше препятствий, чем было у Ельцина, популярность которого в то время с популярностью Навального сегодня и сравнивать не стоит. По последним данным независимого «Левада-центра», рейтинг доверия к Навальному составляет лишь 3(!) процента. На рубеже 1989–1990-го результаты подобного рода оценок общественного мнения не публиковали, но все же представляется, что показатель этот был у Ельцина, по меньшей мере, на порядок выше.
Прими Навальный участие, допустим, в президентских выборах, если бы такие состоялись, как принято говорить у социологов, в следующее воскресенье, по Москве, возможно, он собрал бы и больше тех 27 процентов, которые получил на выборах мэра в 2013-м. Но по всей стране вряд ли добрался бы до десяти. Даже если сложится ситуация, подобная сложившейся в Беларуси, где голосовали по принципу «за кого угодно, только не за сами знаете кого», найдется другой персонаж, из привычного ряда, снова так и просится слово «номенклатура». Ведь и в 1991-м, выбирая между Ельциным и Николаем Рыжковым, избиратели видели перед собой представителей одного и того же круга. Просто Ельцин показался им ближе, чем разрыдавшийся однажды прямо на трибуне экс-премьер.
При таком раскладе страх, испытываемый высшей российской властью перед Навальным, представляется слишком иррациональным. Впрочем, как и страх перед любыми персональными или общественными проявлениями несогласия. Уверенная в себе власть не может, не должна бояться ни оппонентов из числа политиков, ни общественных организации, хотя бы те и получали финансирование из-за границы, уж тем более уличных шествий. Если власть всего этого боится, стало быть эта власть далеко не так в себе уверена, как хотела бы показать. И совсем не исключено, что имеет на то основания.
