Серия «Жизнь замечательных людей» имеет свои недостатки, но Николаю Лескову, на наш вкус, с биографом повезло. Майя Кучерская — писатель, кандидат филологических наук, академический руководитель магистратуры «Литературное мастерство» в Высшей школе экономики, глава литературных мастерских Creative Writing School — предложила читателю не роман, а исследование любимого материала, причем настолько любимого, что читать ее книгу интересно и легко. Автор рекомендует свой продукт: здесь «немало ссылок, в том числе на архивные документы (многие обнаружены и упомянуты впервые), и литературоведческих соображений. Отсутствие ссылок — сигнал читателю: перед ним реконструкция, основанная на мемуарах, документах, текстах Лескова». А что было делать, если самое раннее из сохранившихся писем Лесков отнес на почту в возрасте 29 лет?
Писать о классиках сложно любому — приходится обрамлять цитаты собственным текстом, который не имеет права быть плохим. Предупредим сразу: фразы вроде «сентябрь с расслабленной, чуть лукавой улыбкой перешагнул через середину» будут встречаться не часто — даже осадочка не останется, его вытеснят удачи. Вроде такой: «Ему словно нечего стало делать на этом свете. Биографу невольно приходится ускорять шаг».
Профессиональным писателем Лесков стал «не сразу и не до конца»: у пишущего человека доход неверный, к тому же, обладая талантом портить отношения с большим литературным миром, рассчитывать на гонорары он не мог и всю жизнь искал другие занятия.
Если по правде, Лесков был самородком-второгодником:
окончив два класса губернской гимназии, поступил на службу в Орловскую палату уголовного суда, а после из орловского присутствия угодил в киевское. Был следователем по криминальным делам, чиновником по особым поручениям, в конце жизни в качестве члена Ученого комитета Министерства народного просвещения рецензировал литературу для народа: писателю нравилось заниматься серьезным делом, которое доверили ему, недоучившемуся гимназисту.
Так что когда молодой Лесков приехал «на писательство» в Петербург, периодические издания обрели в нем публициста, способного разобраться во многих вопросах, — в прошлом чиновника, по долгу службы в коммерческой компании «Шкотт и Вилькенс» — странника, знатока России. И сложного человека: был он «несчастливый муж, неумелый отец, не слишком верный товарищ». О последнем поподробнее.
Начав журналистскую карьеру с кляузы на владельца книжной лавки, которую постоянно посещал, в романе «Некуда» он уже позволил себе шаржи на вчерашних единомышленников, с которыми сиживал за одним столом не раз и не два раз. Общество отреагировало «по Суворину»: «Лесков уехал — оказался негодяем страшным, и мы его выжили». Рассорившись со всеми, с кем мог и не мог, Лесков выводов не сделал: «А с кого ж нам списывать, как не с живых людей, которых всего ближе и лучше знаешь!» — и отомстил обидчикам романом «На ножах».
Мемуарист В.Авсеенко отмечал в Лескове «непрерывное кипение в каком-то им самим созданном для себя котле», а наш с вами автор стал отслеживать, как человеческая неординарность бросала писателя из стороны в сторону и делала его творчество всеохватным. «У светлой размеренной хроники «Соборяне» был темный двойник — роман «На ножах», писавшийся практически параллельно. Словно днем, при свете солнца, Лесков сочинял истории старгородцев, а ночью нырял в подземелья совсем иных фантазий», где перо как бы «дергается и подпрыгивает».
Майя Кучерская представляет Николая Лескова как новатора. Едва ли не первым среди русских прозаиков он осознал, что объектом изображения может стать слово как таковое, и выстроил с языком отношения «интимные и влюбленные». В «Житии одной бабы» набор «инверсий, намеренных неграмотностей, погудок и прибауток» сложился у него в совершенно оригинальную манеру: так в литературе еще не говорил ни один герой. Плюс ко всему, «Житие» стало первым в России адюльтерным романом из крестьянской жизни.
Продолжим список: в «Соборянах» писатель «совершил сразу три небывалые в русской прозе вещи»: дал слово представителям духовного сословия, изобрел новый жанр («до этого романов-хроник еще никто не писал») и нашел «свой стилистический ключ — смешение разных языковых пластов». Его рассказы балансируют на грани художественной и документальной прозы, в черновую рукопись «Соборян» он вклеивает вырезки из «Биржевых ведомостей», а «Леди Макбет» делает крайне злободневным текстом. К слову, именно в «Леди Макбет» окончательно сформировалась творческая манера Лескова — «рассказывание, имитация устной, свободно льющейся, а потому не во всем грамотной речи».
Мы солидарны с биографом: «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе» обеспечил Лескову бессмертие. М.Кучерская рассматривает несколько версий возникновения этой «причудливой истории — смеси карамели с солью»: Николай Семенович то ли прочел о блошином цирке у Диккенса, то ли подслушал у Мусоргского в его «Блохе-хе-хе-хе-хе», не суть. Главное — она предполагает, что на «Левшу» с его ритмом, напоминающим стихотворение, оказала влияние агитационная поэзия эпохи Крымской войны 1853—1856 гг., что позволяет рассматривать «Сказ» как злую пародию на агитки, а в ложной этимологии, во всех этих мелкоскопах и нимфозориях с безрассудком («основная языковая приправа Левши») заподозрить «иронию над безграмотностью» народа. Потому что он любил народ и «целовал его в макушку, не боясь показаться смешным».
С народом — легче, с писателями — труднее.
Достоевский казался Лескову переоцененным автором, а крупные его вещи — искусственными и вымученными. К тому же «этому даровитейшему человеку в значительной степени недоставало начитанности в духовной литературе». Достоевский в долгу не оставался: «Г-н ряженый, у Вас пересолено. Знаете ли Вы, что значит говорить эссенциями?» И отзывался о «На ножах»: «Словно на луне происходит».
Толстой прочел одну из статей Лескова, воскликнул: «Какой и умный и оригинальный человек!», и писатели познакомились. Лесков влюбился, а Толстой позволил себя любить — получал от почитателя «неприятно-льстивые» письма и обращал внимание коллеги на его «особенный недостаток — избыток образов, красок, характерных выражений… Много лишнего, несоразмерного, но воодушевление и тон удивительны».
А дальше — почти анекдот, и оба в нем хороши: «Когда Лескова уже давно не было на свете, литератор П.Сергеенко привез Толстому тетрадь Лескова с мыслями «об истине, жизни и поведении». Прочтя ее, Толстой пришел в восхищение: «Какая сила! Какая глубина! Какая оригинальность!» После обнаружилось, что мысли эти Лесков выписал из книги Толстого «Что такое религия и в чем ее сущность».
Когда молодой Лесков, «улыбаясь себе и небу», ехал из Орла в Киев «в пожилом тарантасе», «Достоевский только что отметил свою первую в Омском остроге Пасху, а Тургенев нарисовал толстую собачку в письме Полине Виардо». Автор книги видит в Лескове неотъемлемое звено российской писательской цепи и утверждает: «Страсть к литературному изобретательству выдвигает его из общего ряда писателей ХIХ века и объединяет с экспериментаторами ХХ века, символистами Мережковским, Гиппиус, Брюсовым». Мережковский на ее стороне: «Огромный талант-самородок, вечно неожиданный, он слишком мало оценен нашей поверхностной критикой». Василий Розанов тоже: он «говорил умнее нас, проникновеннее, дальше видя... как бы автор этих повестей и рассказов именно прошел университет, даже определенный его факультет — филологический». «Достоевскому равный, он — прозеванный гений», — отзывается о нашем герое Северянин, Горький называет волшебником языка, а от них до Ахматовой—Цветаевой—Мандельштама—Пастернака рукой подать: когда Лесков писал свою позднюю прозу, любимые поэты Бродского уже читали свои буквари.
И напоследок — еще два «почти анекдота» из жизни Николая Семеновича Лескова.
1) Александру II с супругой полюбился «Запечатленный ангел». К писателю приехали, чтобы предать августейшее «спасибо» и намекнуть: императрица была бы не против вновь послушать рассказ — уже в исполнении автора. Автор сделал вид, что не понял намека.
2) Лесков написал драму «Расточитель»— единственную в его жизни. Премьера состоялась в Александринском театре, критика спектакль разгромила — и вдруг в журнале «Литературная библиотека» выходит хвалебная рецензия! Автора анонимной статьи долго вычислять не пришлось: им оказался автор пьесы.
В общем, не рассчитывали мы на то, что станем пересказывать книгу, да просчитались. Очень уж — благодаря Майе Кучерской — нас заинтересовал этот «бурно талантливый автор» Лесков!
