Книга объединяет статьи, рецензии, интервью, воспоминания о режиссере. Отсюда и «бриколаж», то есть «создание объекта из подручных материалов», но разнородность состава, некоторая даже рыхлость сборника только подогревают читательский интерес к следующей странице. На первой обложке красуется значок 18+, на последней — предупреждение: книга «содержит нецензурную брань». Крепких выражений мы в текстах не обнаружили, а вот в «Глиняной яме» — впервые опубликованном на русском языке сценарии режиссера — они действительно есть. Словно все, кому в сборнике было предоставлено печатное слово, уступили режиссеру это особое право — быть неправильным, быть собой.
О Балабанове рассказывают друзья, товарищи, коллеги, вдова, дети, он сам —
ты словно подслушиваешь информацию, суммируешь, делаешь выводы, а она все поступает и поступает с очень разных сторон. И это уже наше дело — «выпрямить» прочитанное в стройную биографическую историю, близкую нам самим.
Хотя бы в такую: учился, женился, начал с документальных фильмов, после пришел в игровое кино и сделал популярными несколько актерских имен. «Сережу Бодрова я нашел в «Кавказском пленнике», мне очень понравилось, как он играет. На «Кинотавре» я к нему подсел и предложил делать вместе кино. Предупредил, что денег мало. Он выслушал меня и согласился. Я специально для него написал сценарий. Буквально под его природу. Поэтому его Данила и воспринимается как настоящий, реальный персонаж. Плохое — в его поступках, а хорошее — в его характере, в обаянии. Мы так и договаривались. Я очень любил Сережу. Это был мой лучший друг».
Алексей Балабанов предоставил лучшему другу для съемок часть своей постоянной киногруппы — и под ледником в Кармадонском ущелье погибли все. Настя Полева (музыкант, героиня дипломного фильма Балабанова «Настя и Егор»): «Почему он так жил последние десять лет? По сути дела, это живой труп был. У него зияющая дыра была в душе, он считал себя похороненным и убитым вместе с ними». Надежда Васильева (художник по костюмам, вдова Балабанова): «Это было как смерть собственного ребенка. Рухнули очень многие замыслы и надежды на будущее. Он предпочел бы сам погибнуть вместо Бодрова. Потому что, как говорил Алексей, Сережа был такой светлый, чистый и добрый человек, а он (Балабанов) — намного хуже». Олег Лоевский (театральный критик): «У некоторых русских есть программа самоуничтожения. Мне кажется, что у Леши была эта программа. У него все было хорошо, все идеально: любимая жена, дети, любимое дело — а жить он не мог».
Режиссер пережил друга на 11 лет. Надел красный свитер — подарок Сергея Бодрова, инсценировал собственную смерть в финале своей лучшей, на наш взгляд, картины — «Я тоже хочу». Сказал: «Главное я снял. Теперь можно умирать». И скончался через полгода после премьеры на Венецианском кинофестивале — в той же позе, что и в фильме.
Замечательно, что за составление книги о жизни и фильмах Алексея Балабанова взялся Фредерик Х.Уайт — профессор америанского Utah Valley University, автор лекций о русской литературе, культуре и кино. Издание (второе, дополненное и переработанное) не делает феномен Балабанова менее российским, но помогает осознать: это действительно феномен, достойный рассмотрения извне. Составитель честен и говорит, что видит. Что «Брат» отвечал ожиданиям западной аудитории, подготовленной к его восприятию такими образцами перестроечной чернухи, как «Такси-блюз» и «Луна-парк» Павла Лунгина». Что «эти мрачные, депрессивные фильмы определили представление о современной России с ее грязью, нищетой, проституцией и насилием». А ссылаясь на Нэнси Конде, которая характеризует балабановский тип националистического мышления как «антиколониальное за границей» (против Голливуда) и «колониальное дома» (против национальных меньшинств), помогает расширить воспринимаемые с нашей позиции горизонты: «Одна из самых узнаваемых тем балабановских фильмов — межкультурный конфликт между русскими и иностранными героями. После 2003 года балабановский тип российского национализма оказывается направлен внутрь страны».
Приключения иностранцев в России заняли в книге немало места и заставили читателя увидеть по-другому многое. Лиза Рейел Джеффри (актриса, снималась в «Брате-2»): «Они работали вообще без страховки. Они все работали на пределе, и их связывало это русское братство». Иэн Келли (актер, снимался в «Войне»): «Я испытываю огромную гордость человека, который выжил. Я никогда больше не был настолько несчастен на съемочной площадке. Я многое узнал о России, но еще я многое узнал о самом себе. Этот опыт научил меня смирению во всех смыслах».
Дело не только в том, насколько по-разному выстраивались в то время съемочные процессы в Америке, Европе и в России. Дело еще и в особенностях творческой кухни конкретного, особенного человека — Алексея Балабанова. И вновь Иэн Келли: «Он делал все не как все. Среди прочего он сказал мне: «Я ненавижу актерскую игру и ненавижу актеров». Мой герой был по сценарию полным ничтожеством... именно этого Балабанов и хотел: чтобы я постоянно чувствовал себя не в своей тарелке, был озадачен или даже испуган. Было такое ощущение, что все это — часть его плана снять этот фильм как документальный. И что особенно удручало в работе с ним, так это уничтожение всех окружающих. И тем не менее в целом это всех устраивало».
Всех устраивал итог: такой ценой режиссеру и соратникам давалось честное кино.
Рэй Толер (актер, снимался в «Брате»): «Некоторые кадры, в которых мы с Сергеем по-приятельски общаемся, были сняты, когда мы не знали, что камера работает. Подлинное всегда лучше наигранного». И вот тут самое время забыть об иностранцах: Алексея Балабанова лучше понимают свои. Татьяна Кузьмичева (монтажер фильмов «Жмурки» и «Груз 200»): «На съемках он часто говорил, что мы снимаем реальность». Юрий Матвеев (предприниматель, снимался в «Кочегаре» и «Я тоже хочу»): «В этом и есть Лешино кино: поскользнулся где-то и упал — это в кино. Бутылки посыпались — это в кино. Чихнул — и это будет там. Потому что этот человек заставлял быть собой, не кривляться». Егор Белкин (музыкант, герой дипломного фильма Балабанова «Настя и Егор»): «Он знал, что если я сейчас выпью пивка, то понесу всю эту ахинею. А у нас все, что на столе стоит, вся эта атрибутика, все это — натуральное. Ну, у Леши всегда так было, если на столе стоят спиртные напитки, то это натуральные напитки, и мы их натурально пьем. Это опять Лехины дела, чтобы было все подлинно». Ингеборга Дапкунайте (актриса, снималась в «Войне» и «Морфии»): «Он один из самых честных режиссеров. Балабанов имел невероятно четкое чувство правды в кадре».
В том, что характер у режиссера был непростой, а «душевная структура — сложная», сходятся все. Но говорят об этом настолько на разные голоса, что ты понимаешь: это уже не о Балабанове, это о тех, кто говорит. Настя Полева: «Он всегда ко мне относился как к какому-то хрустальному сосуду. Уважительно очень». Иэн Келли: «Ни одна из опасностей, которым я мог подвергнуться на съемочной площадке, не пугала меня так, как то, что нужно находиться бок о бок с морально травмированным человеком и разделять его взгляд на вещи». Егор Белкин: «Ни до, ни после того я не встречал человека, с которым так интересно было бы общаться. Ну вот на любую тему, ну вот без исключения. И все это со знанием дела». Олег Лоевский: «Леша сам был все время тихий, все время жаловался, стонал, его надо было жалеть. Моя жена называла его осликом Иа-Иа». Надежда Васильева: «Он всем немного мешал, досаждал. Даже тем, кто был на его стороне. Он был неправильный». Любовь Аркус (близкая подруга вдовы режиссера): «Могу сказать, что свои последние десять лет Алеша упорно двигался к ангельскому чину».
И «из объективного». Он был «неторжественный человек» и «даже не ездил на вручение призов»: для него «все эти условности, помпезность, табель о рангах ничего не значили». Материальное благополучие режиссер не ценил — «знал, где масло, где хлеб», и «ни разу не работал ради денег». Сына так и учил: «Хватает на поесть, и хорошо». Еда его не интересовала, а что до любви к себе, то он «не то что плевал на свое здоровье — он просто презирал все, что с ним связано».
«Он был единственный режиссер в стране, который мог снять художественную картину за 21 день». А все потому, что еще до съемок знал, какая музыка будет звучать в фильме, и снимал эпизоды в соответствующем ритме. Он писал сценарии «под картинки»: «Сначала вижу, а уж потом происходит литература и музыка. Я мыслю кадрами». В итоге сценарий фильма «Война» занял всего 7—8 страниц — «остальное в голове» с четким ощущением, кто откуда выйдет и куда пойдет. Вдова режиссера свидетельствует: «Он мог часами смотреть телевизор, не понимая, что там происходит. Видимо, в этот момент в нем происходила какая-то важная работа. У него фантазия работала непрерывно, и каждый день он придумывал какое-то новое кино». Друзья Алексея с ней солидарны: «У Леши идей была целая голова — все осилить нереально в этой жизни».
Для жизни он выбрал Санкт-Петербург, потому что «этот город был создан для кино, он был специально построен для камеры». Считал «Андрея Рублева» «если не самым гениальным, то, несомненно, одним из самых выдающихся фильмов в истории всего кинематографа». Нежно относился к Йосу Стеллингу, знал наизусть «Криминальное чтиво», но свои «Жмурки» придумал задолго до того, как увидел фильм Тарантино. Всю жизнь мечтал поставить набоковскую «Камеру обскура», а еще — сделать картину по «Соборянам» Лескова и фильм про Николая Второго: Алексей Октябринович был монархист.
Теперь поразмышляем: для кого книга?
Для тех, кто ценит Балабанова за «Братьев», первого и второго. Чтобы прочитали у Любови Аркус: «Это все равно что есть Лев Толстой в русской литературе, а серьезная аудитория прочитала только его рассказ «Филиппок»… И чтобы подступились наконец к «Войне и миру» режиссера, к его последней картине «Я тоже хочу».
Для тех, кто недолюбливает вышеозначенных «Братьев» и потому не стал смотреть, к примеру, его «Счастливые дни» («это вообще такой своеобразный пейзаж»).
Для поклонников Евгения Миронова, Сергея Маковецкого и Алексея Серебрякова. Пусть знают: в «Грузе 200» «Миронов и Маковецкий испугались и отказались сниматься. Серебряков согласился».
Для тех, кто пока не знает о режиссере почти ничего.
И для тех, кто знает почти все: что существуют на свете и Дни Балабанова, и Балабановские чтения, и фестиваль «Брат-2»… Только вот где еще эти специалисты по Балабнову прочитают его сочинение на вступительных экзаменах в Горьковский пединститут иностранных языков?
А напоследок — как водится, несколько самодостаточных цитат.
Любовь Аркус (историк кино, сценарист, режиссер, общественный деятель):
«В “Грузе 200” столько безмерной любви к Родине и столько же жгучей ненависти — не к ней, а ко всему, что с ней происходило. Я бы сказала, что этот фильм заменил у нас Нюрнбергский процесс, которого не было».
Сергей Сельянов (продюсер, кинорежиссер, сценарист,):
«“Груз 200” — фильм вроде бы ужасный. Но он сложился, он цельный — а значит, в нем есть гармония. Так и надо к нему относиться: это фильм позитивный».
Майкл Паттисон (британский кинокритик и режиссер):
«Для Балабанова кино — это инструмент, с помощью которого он показывает, что добро может рождаться из скорби и боли… Возможно, главным достоинством Балабанова как режиссера являлась его способность выдавать серьезное искусство за легковесную ерунду, заставлять свое мастерство выглядеть чем-то спонтанным и/или случайным, игрой, лотереей, а не сознательным творческим актом. Да был ли когда-нибудь второй “гражданин мира кино”, столь же демонстративно игнорирующий возможность продать себя как серьезного художника, как Автора?»
