На Новом Арбате только что уложили уже новую белоснежную плитку, а рабочие ещё монтируют какие-то конструкции у виадука над тоннелем, где ровно 25 лет назад, в ночь с 20 на 21 августа, погибли трое мужчин. Мы с оператором в центре тротуара и пытаемся из пятничной толпы «выловить» героев для уличного опроса к сюжету о юбилее неудавшегося переворота. Но москвичи неохотно говорят об августе 91-го. Девушка с ковриком для йоги с вызовом бросает «а можно я не буду отвечать на политические вопросы?», пожилая пара в унисон отмахивается — «история не знает сослагательного наклонения».
Только проблема в том, что в этом случае сослагательное наклонение есть. Оно не о том, что было бы, одержи победу ГКЧП, а о том, каким стало бы российское общество, если бы оно сохранило память о путче.
Судя по недавнему опросу «Левада-центра», большинство россиян даже и не помнят, что происходило с 19 по 21 августа 91-го. Те, кто помнят, уже не уверены, за кем же тогда была правда и как они сами были настроены. Разочарование в идеалах демократии учёные объясняют по-разному.
Сергей Левинсон из «Левада-центра» говорит, что виноваты сами демократы — именно они в середине 90-х решили, что демократия — это культ не демократической процедуры, а конкретного демократического лидера, Бориса Ельцина. И выборы 96-го стали демонстраций этого убеждения, Ельцин должен был победить и победил — любой ценой. Ну, а затем уже нынешний президент, Владимир Путин, наглядно показал, что разные свободы ничем хорошим не заканчиваются (процесс по «Болотному делу» и конфликт на востоке Украины).
Мария Липман считает, что
вера в демократию была утеряна намного раньше, буквально через год после путча.
Лишения 90-х, говорит она, были и в других постсоветских странах, например, в Латвии, Литве и Эстонии. Но в Балтии у всего этого была какая-то цель, контекст, то, что исследователи текстов называют «нарративом»: люди возвращались в Европу, которую у них отняла оккупация, отстраивали утерянную страну и ради этого были готовы перетерпеть инфляцию, безработицу, банковские кризисы и много чего ещё. У россиян такой цели не было, многие хотели абстрактной «нормальной жизни», но идеологического ориентира они так и не нашли. Только вот «нормальная жизнь» для многих так и не наступила.
Но всё действительно могло быть по-другому.
Национальное самосознание, политические идеологии, национальные эпосы — это всего лишь истории, которые можно создавать, переписывать, восстанавливать.
И российское руководство 90-х могло написать историю своей страны заново, с победы над ГКЧП. Начать хотя бы с того, чтобы вместо непонятного «Дня России», «Дня конституции» и других дат, которыми пытались заменить отсутствующий в России день независимости, отмечать 22 августа — в честь провала путча. Это был день освобождения от ГКЧП, от сторонников насилия и принуждения. Да, весь народ это бы не объединило и от ностальгии по псевдостабильности СССР это бы не избавило, но, может, появился бы тот ориентир, о котором говорит Липман.
У России мог бы быть полноценный день независимости, вокруг которого объединяться, о котором спорить, вокруг которого строить мифы и потом их же разрушать. Этого не случилось.
Свято место пустым, конечно, не осталось, и национальным праздником стало 9 Мая - со всеми мерседесами «на Берлин» и лозунгом «можем повторить».
