Почти два года назад я стояла у внутреннего ограждения Майдана, у входа в почти замурованный центр Киева. Прибежала, запыхавшись, из гостиницы после звонка коллеги с телевидения: «Оля, здесь война!» Мы прилетели в Киев только в предыдущую ночь, наспех осмотрели полыхающую площадь (горели баррикады), где с одной стороны коктейли молотова и петарды кидали демонстранты, а за огненной стеной стоял «Беркут». Я еще все удивлялась, как это коллега на слух различает звук петарды, гранаты и разных видов оружия. Потом послали домой репортажи о том, что объявленное между оппозиционерами и властью перемирие никто не соблюдает, и легли спать. А утром – война.
И вот я стою у баррикад, а у входа на Майдан лежат мужчины. В ряд. Мне кажется сейчас, что их головы тогда кто-то накрыл пледами или этими дурацкими деревянными щитами, которыми они надеялись от чего-то защитится, флагами. Но, может, мое сознание глубоко где-то хранит память об их мертвых лицах. Я очень хорошо помню маленькое отверстие от снайперской пули в бронежилете одного из них. И красную плоть.
Пока мы брали интервью на Майдане, по другую сторону баррикад, на Институтской улице, все еще были слышны выстрелы, там все еще умирали. Потом было видео итальянских журналистов, где видно, как парни с фанерными щитами и в строительных касках пытаются укрыться от пуль, вытащить раненых, но вдруг один за другим внезапно обмякают, как будто кукловод одновременно отпустил все нитки. Глупо как-то, наверное, но я потом думала – ведь этот человек, который нажал на курок, он же сидит где-то сейчас, прямо в этот самый момент, и занимается какими-то будничными делами.
Сейчас я смотрю на архивные съемки января 1991-го в Риге, августа того же года в Москве, и вижу те же кадры, что мои коллеги снимали на Майдане в 2014-м. Сначала, до крови, была эйфория свободы, ощущение, что миром, песнями и плакатами можно что-то изменить. Костры, полевые кухни, женщины, которые приезжают из деревень с пирожками и бутербродами. А потом выстрелы, неровные кадры, завернутые в какие-то простыни тела на носилках, пятна крови на асфальте. Кто-то на раскрытой ладони оператору показывает гильзы от пуль.
У этой истории нет морали, я не говорю, что баррикады — это наш Майдан или наоборот. Просто они очень похожи, эти две революции с разницей в 23 года.
